Вера Панова - Собрание сочинений (Том 2)
— Будьте добры, — говорю, — не найдется ли у вас лестница, и если найдется, то не затруднит ли вас ее подержать, пока я буду лезть на крышу?
— Пожалуйста, — отвечает сторож, приносит лестницу, приставляет к дому и держит обеими руками. — Луну достать хотите? — спрашивает снизу. Может, дать вам сковородник, которым берут сковородку с плиты, чтобы вы не обожглись?
— А посмотрим, может, она и не горячая, — говорю я и ступаю на покатую крышу, обвешанную сосульками. Снег на ней переливается голубыми искрами. Луна справа от трубы, тень трубы ложится влево, будто наведенная черной тушью.
И верно: луна не горячая, напротив — от нее несет холодом, так она остыла на морозном воздухе. Она плоская, величиной с большую тарелку. Я ее снимаю, как зеркало со стены. Спускаюсь с нею осторожно, чтоб не разбить. Мы со сторожем ее вертим, рассматриваем всем известные трещинки и пятнышки. Лунный прожектор летает по лесу, и тени летают, и вспыхивают то тут, то там груды голубых алмазов.
— Разбудите всех! — говорю я сторожу. — Во все окна стучите, это надо показать всем!
И такая досада, надо же: у меня над ухом звенит будильник. Вообще-то я отношусь к будильнику с глубоким уважением. Даже думаю сочинить оду в его честь. Но на этот раз — что бы ему быть не таким аккуратным! Хоть бы минутку подождал трезвонить. Из-за него сторож не успел разбудить моих товарищей, спавших в доме. Так они ничего и не увидели.
А в ночь на пятницу мне приснился длинный сон, который я хочу рассказать поподробней.
Началось с тревоги. Я спала, подложив под щеку подушку-думку, и ничего не было, кроме теплой мирной темноты, как вдруг послышались крики ужаса.
Вдоль узкой улицы распахнулись окна, желтый свет их осветил бегущих людей. Они держали в поднятых руках длинные черные пистолеты. Бежали и, оглядываясь, грозили окнам пистолетами. Пробежали, грозясь, и скрылись во мраке.
УТРОМ ДВЕ ЖЕНЩИНЫ РАЗГОВАРИВАЮТ О НОЧНОМ ПРОИСШЕСТВИИ
ИХ ЗОВУТ ГОСПОЖА АБЕ И ГОСПОЖА ЦЕДЕ
— Что это такое было ночью?! — спросила госпожа Цеде, выйдя на свой балкон. — Что говорят в городе?
За домами всходило солнце, небо над узкой прохладной улицей было как розовая щель. Чирикали воробьи. Госпожа Абе с клеенчатой сумкой возвращалась с рынка. Закинув голову, она остановилась перед домом госпожи Цеде.
— Гун сбежал из больницы.
— Да что вы!
— И с ним склочник Эно и авантюрист Элем.
— Как же за ними не углядели!
— Говорят, Гун прямо из постели убежал, босиком.
— А в газетах писали, будто леченье помогло, — сказала госпожа Цеде, — будто он почти что даже перестал кусаться.
— Кусаться-то перестал, но получилось, говорят, еще хуже: заболел манией величия.
— Ну, это вряд ли, — сказала госпожа Цеде. — Вряд ли человек, страдающий манией величия, побежит по городу босиком. Сомневаюсь.
— Торопился.
— Нашел бы время обуться, если бы заботился о своем величии. И вы подумайте, пистолетами размахивают, вот уж подлинно душевнобольные! А вдруг бы какой-нибудь выстрелил!.. Я до сих пор вся дрожу. Выпила целый пузырек валерьянки и все равно дрожу, как кролик. Их уже поймали, конечно?
— Еще нет. Они где-то спрятались.
— Как?! Значит, каждую минуту могут опять появиться?!
— Не волнуйтесь, их вот-вот найдут. По всему городу ходят санитары, ищут. Только что мне повстречался санитарный отряд с носилками.
— Уж извините, я из дому ни шагу, пока их не схватят, — сказала госпожа Цеде. — Продуктов у меня, слава богу, достаточно, могу отсиживаться хоть целый год.
— Ну, долго вам отсиживаться не придется. Не может быть, чтобы столько здоровых людей не сумели быстро обезвредить этих бедняг.
— Хороши бедняги: грозятся пистолетами!
— Я знаете, что думаю? Что пистолеты игрушечные. Откуда им взять настоящие? Нынче оружие такая редкость.
— Сумасшедшие хитрые, что хотите раздобудут, — сказала госпожа Цеде. — Кошмар, представить себе, что они бегают по улицам с этими штуками! Ворвутся в дома и всех нас перестреляют, перекусают, пере…
— Ни в коем случае! Это исключено, это вам не времена безумств и преступлений. Анс сказал мне — этого больше не будет никогда! Ох, заболталась с вами, до свиданья, бегу готовить завтрак, пока Анс спит!
И госпожа Абе заспешила домой. Но еще раз остановилась, потому что из своих ворот вышла на улицу девочка Ненни. Ее платьице и передник были по-утреннему свежие. В руках у нее был мяч. А на тротуаре она увидела камешек. И запрыгала на одной ноге, гоня камешек по чистому политому асфальту и прижимая к груди красно-синий мяч.
— Иди сюда, Ненни, — сказала госпожа Абе.
И, достав из сумки яблоко, дала его Ненни.
Городские часы медленно и важно пробили три четверти.
ПРОДОЛЖЕНИЕ ТОГО ЖЕ УТРА,
И ПО УЛИЦАМ ИДУТ РАЗНЫЕ ПРОХОЖИЕ
Городские часы пробили семь.
Городские часы пробили четверть восьмого.
— А кто такой этот Гун? — спросил приезжий иностранец у мальчика Илля.
— Да просто дурачок, — ответил Илль. — Идет, бывало, весь в грязи и сам с собой считается: эники-беники ели вареники, эники-беники клец.
— Что это значит?
— Ничего не значит. Просто такая считалка. Его все кормили, чтоб не пропал с голоду. Так много кормили, что он разжирел. Но когда он повадился кусаться, пришлось, конечно, его лечить. Вы приехали с другого конца света?
— Да.
— А как ваша фамилия?
— У меня фамилия трудная, зови меня по специальности: астроном.
— Ладно, — сказал Илль. — Пошли дальше. Вон дворец. Когда-то в нем жил король, потом разные правители. Это было во времена безумств и преступлений.
Астроном смотрел на дворец в бинокль.
— А теперь кто живет?
— Теперь живу я, — ответил Илль, — и другие мальчишки, у которых нет ни отца, ни матери. Это устроил Дубль Ве.
— А где живет сам Дубль Ве?
— У него комнатка в ратуше. Он не захотел во дворец. Он сказал одному там заблудиться можно, как в лесу.
— А это что за явление? — Астроном покрутил колесико на бинокле. Боже мой!
— Какое явление? Что вы видите?
— Новую звезду. Спустилась с небес и движется нам навстречу.
— А-а, — сказал Илль, — вы это про Белую Розу?
— Ее так зовут? Неужели?
— Привет, Белая Роза, — сказал Илль, и она ему кивнула, проходя. — На работу пошла Белая Роза.
— На работу! Она работает!
— Конечно, а как же? Что делать ей, если не работать?
— Как что делать? Сиять, потрясать!
— А она и потрясает и работает, это же совмещать можно. А вон старик идет, вон, видите? Это поинтересней, чем Белая Роза.
— Мальчик, ты не понимаешь, что говоришь. Как может быть такая рухлядь интересней Белой Розы?
— А знаете, сколько ему лет?
— Думаю — сто.
— Думаю — больше. А знаете, кто он? Ученик Себастиана.
— Себастиана? Того самого?
— Того самого. Великого Себастиана. Здравствуйте, мастер Григсгаген, доброе утро!
Старик шагал, тяжело переставляя свою трость с роговым набалдашником. У него было длинное лицо, от древности темное и неподвижное, как у мумии; но он был старательно выбрит и одет молодо и модно, в светлом плаще и галстуке с абстрактным узором. Большой серый пес шел рядом, позвякивая ошейником.
— Что ж, — сказал астроном, глядя вслед старику, — по возрасту он вполне мог быть учеником великого Себастиана.
Городские часы пробили половину восьмого.
— Эти часы сделал Себастиан, — сказал Илль, — а мастер Григсгаген за ними присматривает. Говорят, Себастиан был волшебник — я не верю, конечно. Но, во всяком случае, таких часов больше нет нигде.
— Чем же они замечательны?
— Видите, все часы на свете обязательно врут, ну хоть на четверть секунды. По большей части отстают или же мечутся туда-сюда — то забегут вперед, то ползут по-черепашьи. Сегодня четверть секунды, завтра четверть секунды — и смотришь, человек из-за них на поезд опоздал. В часовой мастерской, например, вот обратите внимание, все часы показывают разное, даже смешно. А эти никогда не отстают и не спешат: всегда показывают правильно.
Они дошли до угла, им открылась площадь с голубями и в глубине ее здание ратуши, и на ратуше башня, и на башне — часы.
— Весь город проверяет свои часы по этим, — сказал Илль. — Вы не хотите проверить?
— Я свои проверяю по Марсу, — ответил астроном.
ЧАСЫ НА РАТУШЕ
Циферблат у них был квадратный, темно-синий, и на нем золотые стрелки с сердцами и лилиями.
Кроме обычных римских цифр, на циферблате были обозначены знаки зодиака и фазы Луны.
В отдельном небольшом круге совершала бег секундная стрелка. Она бежала, легко касаясь своим острием золотых черточек, отделяющих секунду от секунды.