Запах полыни. Повести, рассказы - Саин Муратбеков
Назавтра он снова заехал на ток, нагрузил машину зерном и отправился на станцию. У выезда из аула стояла знакомая фигурка в белом. Он поспешно затормозил, машина остановилась перед Таной, точно наткнулась на невидимую стенку.
— Возвращаемся домой? Садись, подвезу, — предложил он с деланной лихостью, будто ничего не произошло.
Тана демонстративно отвернулась.
— Прости за вчерашнее. Неужели не можешь простить? — спросил он кротко.
Тана не отвечала. Из степи набежал неожиданный вихрь, набросился на ее платье. Девушка придерживала подол и молчала. А он ждал. Сколько уж прошло времени, он не заметил. Потом подъехала еще одна колхозная машина с зерном, и Тана села в эту машину.
Всю дорогу Узак возмущался, приговаривая: «Посмотрите на эту принцессу, воображает из себя черт знает кого! Сколько еще перед ней извиняться?! Но с меня хватит», — и гнал машину, почти не разбирая дороги, залезал колесом в арыки, бросал машину в дорожные ямы.
Но когда перед шлагбаумом передняя машина свернула к обочине и остановилась, остановил и он свою.
Тана вышла из кабины, он не выдержал, высунулся и крикнул:
— Послушай, ты все еще обижаешься?
Девушка обернулась, помахала ладошкой: нет, мол, не обижаюсь! — и побежала в сторону столовой.
Прошло несколько дней, он приехал на станцию, и тут захандрила машина: потекло масло и набралась еще куча напастей. Он провозился целый день и, подлатав кое-как, усталый и голодный забрел в столовую. У дверей он едва не сбил с ног Тану, несущую стопку грязной посуды.
— Извините! — сказал он в отчаянии.
Впервые девушка взглянула ему в лицо и весело засмеялась. Поставила посуду на свободный стол и убежала на кухню, зажимая рот ладошкой. Потом он сел, а она занималась своим делом, но стоило встретиться глазами, как ее тут же разбирал смех. Когда она проходила поблизости, он спросил обиженно:
— Что смеешься?
— Да вспомнила «Смерть чиновника».
— Чехова, что ли? — осторожно осведомился он, не представляя, к чему она клонит.
— Ага, — улыбнулась девушка. — Он так же все извинялся, этот чиновник, как вы. Я вот смеюсь, а вы приедете домой и сляжете…
Он не успел оскорбиться, она сменила тон, забеспокоилась:
— У вас что-нибудь с машиной?
— Барахлила немножко.
— И как теперь? Починили?
— Починил, конечно. А ты к нам больше не собираешься?
Девушка неопределенно пожала плечами.
— А когда заканчиваешь работу?
— Скоро, минут через пятнадцать.
— Я подожду тебя у входа, ладно? — предложил он в последней надежде.
Она не ответила, сослалась на оставшуюся работу, сказала, что слишком заговорилась, и ушла в посудомоечную. Но он все равно дождался ее. После недолгого колебания она залезла в кабину, и они доехали до ее дома.
— Тана, не обижайся, только выслушай до конца, — заговорил он торопливо, пока девушка не вышла из машины.
Тана кивнула — так и быть, мол, говори.
— Поедем со мной в наш аул! — выпалил он разом.
— Это еще зачем?
— Я люблю тебя, понимаешь? Мне хочется тебя увезти!.. Насовсем!..
Узак говорил долго, горячо, о чем уж говорил, сейчас он не помнит. Потому что тогда потерял голову от боязни, что она ему не поверит.
Через месяц они поженились. Тана оставила мать-вдову и двоих братьев и переехала в дом родителей Узака.
С первого же дня его мать принялась тиранить невестку. Она думала по-своему женить Узака, приглядев ему в жены дочь своей подружки-соседки. Но эта невеста была еще мала для супружества, нужно было ждать, набравшись терпения. И пройди еще год-другой, все сбылось бы, как было задумано, да повстречалась ему эта тихоня, околдовала, обворожила его, и планы матери пошли прахом…
— Узак, ты спишь?
— Что-то никак не усну.
— И мой сон ушел от меня. Думаю все, даже голова кружится… Почему так получается: человек растет и вместе с ним растет его печаль. В детстве, бывало, обидят, и я думаю: «Ну, ничего, потерпи, вот вырастешь большая, и тогда все будет хорошо». И взрослой стала, начала говорить себе так: «Ну, ничего, вот будет у тебя свой дом, своя семья, и все наладится». Теперь и дом есть, и семья есть… Ты только не обижайся, я счастливая… Я говорю о том, что счастливая, а печаль не убавляется.
— Все это временно, зачем ты так? Вот построим себе настоящий дом и заживем как следует.
— Я не об этом, Узак. Знаешь, о чем?.. Ты посмотри, парень и девушка женятся по любви. Кажется, что еще? А они начинают обижать друг друга. Ну, месяц еще поживут, ну, пять месяцев… ну, десять, а потом ругаются все равно. Вот я и думаю, отчего так? Это, наверное, оттого, что любовь остывает.
— Ну, такая уж жизнь, — ответил он неопределенно, а сам подумал: «Почему, действительно, не живут люди в мире, согласии?»
— Значит, получается так: сильные командуют слабыми. А сильным достается от жизни? Не правда ли?
— Не знаю. А что такое жизнь? Как ты считаешь?
— Ну наверное, это ходить, дышать, что-нибудь делать каждый день, — проговорила она задумчиво.
— Тана, это же все происходит с нами? Значит, жизнь — это ты, это мы!
— Вот я и говорю: если мы — жизнь, почему же мы делаем и себе и другим плохо? Почему нельзя быть просто счастливыми?
— Видно, это никому неизвестно. А может, кто-нибудь и знает, — вздохнул Узак.
Они умолкли, каждый думал о своем. Потом он услышал мерное дыхание жены. Она спала. Согревшись,
