Евгений Пермяк - Сегодня и вчера
Многим, и в том числе Николаю Олимпиевичу, кажется, что возвращение Руфины, работа в одной бригаде сдружат ее и Сережу. Но Капа так не думает. У нее свои суждения. Она в бригаде самая юная, а ее голос звучит, К нему прислушиваются.
Капа предложила проводить ежедневные итоговые летучки после смены. И это было принято бригадой.
На одной из летучек она сказала очень коротко, но внятно:
— Мы станем линией коммунистического труда вовсе не с того дня, когда нас назовут так другие. Мы станем линией коммунистического труда с той минуты, когда каждый из нас почувствует, что мы стали такой линией. Потому что коммунистический труд в нас. В каждом и во всех вместе.
Сережа слушал ее и думал об Ийе. Думал не только потому, что у Капы с Ийей были схожи голоса. У них были схожи мысли. Наверно, не случайно Капа привязана к Ийе. Наверно, также не случайно Ийя оказывает так много внимания Капе, считая ее чуть ли не своей подругой. И это очень подымает авторитет Капы в Сережиных глазах…
Маленькому Алеше первое время было трудно разобраться в новой родне. Очень много появилось, родни. Легче всех ему было с бабушкой-пра. У нее столько сказок. И однажды была рассказана сказка о Фениксе.
Оказывается, маленького Алешу, как и его отца, принесла в своем клюве сильная птица Феникс. Пока еще сказка рассказывалась сокращенно и упрощенно. Она с каждым пересказом будет дополняться новыми подробностями, главную из которых он уже слышал.
Бабушка-пра шепотком сообщила Алеше, что светлая птица Феникс, улетая, наказывала: «Если маленький Алешенька хочет вырасти таким же, как его отец, то он должен быть правдивым, добрым и работящим мальчиком».
Как он мог не хотеть вырасти похожим на папу? Он обязательно будет таким. В этом он был уверен до встречи с ним. Но что значит быть правдивым и добрым, мальчик еще не понимал. Для этого ему нужно было узнать, что такое ложь и зло. Поэтому прабабке пришлось объяснить пока, что значит быть работящим.
А быть работящим — это значит помогать отцу, матери и обеим «пра». Как помогать, Алешенька тоже еще не знал. А помогать ему хотелось немедленно. Поэтому Степанида Лукинична стала давать своей новой «виноградинке-ненаглядинке, трудовой-родовой дедовой косточке» первые поручения. Нитку вдеть в иголку. Налить кошке молочка. Не дать засохнуть старому фикусу и поить его каждое утро кружкой воды.
Не налюбуется Адам Викторович воспитанием Векшегонихи, глядя на мальчугана, выполняющего свои первые трудовые обязанности.
Как ты только расстанешься с ним, Степанида Лукинична, когда Ийка увезет его в Сибирь?
Степанида Лукинична ответила шуткой:
— Нынче разлука невелика докука. Сел на «ТУ» — и ту-ту-у! Поехали с орехами к маленькому Алешеньке в гости… Так, что ли, шелковая головушка?
— Да-да! — серьезно ответил мальчик. — Мы с папой домой тоже на «ТУ» полетим.
— Домой? Значит дом у него там, а не здесь?
Адам Викторович задумывается. Сказать легко «сел на «ТУ» и ту-ту-у»…
— А не дорогонько ли будет на «ТУ» летать туда-обратно? Да и годы наши в багаж не сдашь.
— За годы на самолете денег не берут. Всех по одной цене возят. Ну а если цена окажется не по карману, то можно годок-другой и в Сибири погостить. Нам что? Мы с Иваном легкие на подъем. Было бы ради чего подыматься.
Адам Викторович больше не задавал вопросов. Закурил. Задумался.
Столько лет он прожил на одном месте. Знает каждую елку вокруг, каждую муравьиную кучу. После смерти сестры он остался совсем один. Приезд Ийи с правнуком скрасили его одиночество. А уедут, — что тогда? Он да кот. А худо ли посмотреть, как велика наша земля, как проснулся и зацвел богатый край, где будут жить Алексей с Ийей и это маленькое кудрявое существо, которое ездит сейчас на красном трехколесном велосипеде и кричит на весь дом: «Ту-ту-ту-у!», воображая себя летящим на самолете.
Прощай, Шайтанова дача, здравствуй, матушка Сибирь!
О Сибири думает и Алексей. У него теперь одна радость рождает другую. Химический комбинат — лишь звено большого индустриального узла. Уже поднялись корпуса громадного завода нового машиностроения. Может быть, этот гигант и станем отцом первых самоходных фабрик. Алексей не пожалеет ни дней, ни ночей. Он приложит все силы, чтобы люди поняли, поверили в его замысел. Пусть для этого нужно отдать полжизни. Пусть!.. Лишь бы только зажечь людей. И если это случится, тогда не один ум, а сотни умов конструкторов, механиков, как один человек, как дружная бригада семнадцатой линии, осуществят то, что не под силу одному.
Коллективный коммунистический труд, где каждый человек, как клеточка единого разума, становится в наши дни единственно возможным трудом. Минуло время, когда одиночка мог создать знаменитую прялку «Дженни» или сконструировать огнедействующую машину, построить первый паровоз и даже соорудить простейший самолет. Века потребовались бы одиночке, чтобы запустить в небо космический корабль, для расчетов и конструирования «умных» кибернетических машин. Привычный для нашего глаза современный самолет и тот обязан своим полетом конструктору-коллективу, создающему по частям и частицам единое целое в сложнейшем и творческом взаимодействии.
Сложны детища новой техники, будь то атомный ледокол, электрическая станция, автоматическая производственная линия или маленький карманный приемник, — в каждом из них усилия многих умов. И если какой-то из них оказывается первенствующим, то все же не становится единственный.
Этими мыслями живет Алексей Векшегонов, не чувствуя себя одиноким открывателем. Новое всегда впервые приходит в чью-то одну голову, но это первенство открытия для Алексея тоже относительно. Мир, состоящий из миллионов мыслящих людей, насыщен идеями… которыми люди взаимно обогащают друг друга.
И в этом великом взаимном обогащении в чьем-то разуме происходит наиболее счастливое скрещение идей и рождается открытие. Открытие, — принадлежащее всем, потому что и самый талантливый открыватель всегда обязан обществу всем, от первой буквы букваря, которую он познал, до гениальных свершений в науке, технике, искусстве… Везде и всюду.
Таким и только таким чувствует себя Алексей Векшегонов, размышляющий от имени всех и для всех.
Сибирь — молодость. Это край молодых. Это неоглядный простор для поисков. Сибирь вся в завтрашнем дне, и его место там, на переднем крае технических дерзаний.
Он уже рвется туда, он готов отправиться хоть завтра, но, оказывается, это теперь не так просто. У него семья. Ийя продолжает напоминать ему о Гагре. Адаму Викторовичу необходимо распродаться. Дед тоже хочет поехать и пожить вместе с правнуком месячишко-другой. А бабка, Степанида Лукинична, сделав серьезное лицо, вчера сказала за вечерним чаем:
— Я думаю, Алексей Романович, не худо было бы после четырех-то летней проверки супружество-замужество оформить, если, конечно, другой у тебя на примете нет.
Это вызвало взрыв хохота. Засмеялся даже маленький Алеша. Засмеялся потому, что смеялись все. И отец, и мать, и дедушка-пра.
Иван Ермолаевич, видимо обсудив с женой заранее, сказал так:
— В это воскресенье готовьтесь к венцу. Свадьба будет малой и пешей. Других предложений нет?..
— Нет, — ответил маленький Алеша.
Снова хохот.
— Ну, тогда так и запишем.
Далее выяснилось, что все разработано, предусмотрено и оговорено.
XXI
Пешая свадьба когда-то была очень распространенной в уральских рабочих семьях. Иван Ермолаевич считал ее самой правильной и самой красивой. Такая свадьба была у его отца, у него самого, у сына Романа. Все на виду. Все на народе… Такая свадьба будет и у Алексея.
Пусть видит Старозаводская улица, как они пойдут в загс.
Ийя будет регистрироваться в фате. К черту попирание старых обычаев. В них нет ничего оскорбляющего новое. При коммунизме тоже неплохо сохранить фату и белое платье невесты. Свечи — это другое дело. А кольца? Как можно без колец. Хмелем, конечно, не обязательно осыпать, но бить посуду не помешает. Не ах какие тарелки у Векшегоновых. Давно от них избавиться, правда не бьются, шут бы их побрал..
С ними пойдет и Алеша. Он пойдет впереди. Так решила бабушка. Пусть все смотрят. Скрывать нечего, а показывать есть что.
И вот пришло воскресенье. Из ворот вышли жених с невестой.
За женихом с невестой вышли отец и мать, Роман Иванович и Любовь Степановна. Потом появились двое стариков Векшегоновых и Адам Викторович в новой тройке довоенного шитья. В смысле — до первой империалистической войны.
С боков жениха и невесты шли их друзья.
Митроха Ведерникова пристроилась в хвост. Но ее вскоре оттеснили. Пристала бригада семнадцатой линии.
Старозаводская улица хоть и не так длинна, но короткой ее тоже назвать нельзя. Семь кварталов.
