Борис Четвериков - Котовский. Книга 1. Человек-легенда
Противник перерезал во ржи проволочные заграждения. Затем, приминая колосья и васильки, подполз к расположению кавалерийской бригады, уничтожил дозор и ворвался в Ольшанку. Это были познанцы Галлера.
Котовцы купали лошадей в ольшанском пруду. Был знойный день. Мошки вились на дороге, листья на деревьях свертывались от жары. Лошади фыркали, блестели на солнце их мокрые спины, галечник хрустел под их копытами, когда выбирались из воды.
Прозвучали выстрелы. И кончился знойный покой. Первый кавалерийский полк белополяки заставили отступить.
Тарахтел пулемет… Мчались всадники… Метались кони без седоков…
Напрасно будет выходить печальная женщина на крыльцо, возле которого растет груша. Напрасно будут высматривать отца смуглый мальчик и смелая, как мальчишка, девочка. Не вернется в родное село молчаливый Леонтий…
Еще накануне он был встревожен:
— Конь обнюхивает. Видно, убьют.
— У тебя, поди, хлеб в кармане…
— Нет, брат, хлеб ни при чем. Плохая, брат, примета.
Все помолчали, придумывая, что бы сказать утешительного Леонтию:
— Сейчас и боев-то больших нет.
— Да мой Мамай обязательно меня мордой тычет, такая у него привычка. И ничего.
— То мордой тычет, а то обнюхивает. Разница.
Вражья пуля сразила его. Он грохнулся на землю. Земля была горячая. Приник Леонтий к земле, словно слушал…
Котовский мчится навстречу выстрелам. Увидел, как упал Леонтий. Заметил, как Макаренко упал с коня, истекая кровью. Догнал того, кто стрелял в Макаренко. Получивший страшный удар пехотинец пробежал еще несколько шагов и скатился в ложбину.
Раненого Макаренко подхватила бесстрашная медсестра полтавчанка Шура Ляхович. Она всегда оказывалась впереди. Мчатся пулеметные тачанки — и Шура Ляхович с ними, только лицо прятала, чтобы куда угодно ранило, только не в лицо. Скольких бойцов она спасла, вытащила раненными с поля боя!
— А где же комбриг? — успел только спросить Макаренко.
Потом потерял сознание.
Появились кавалеристы Второго полка. Они мчались на неоседланных конях, всадники были голые. Они только что выскочили из воды и, не тратя времени, схватились за клинки.
Одновременно завязывался бой у окопов. Увидев раненого Макаренко, увидев трупы на земле, котовцы рассвирепели и долго, ожесточенно крошили врага. Так уж у нас исстари повелось, чтобы, «когда неприятель будет сколон, срублен, не давать ему времени ни сбираться, ни строиться, невзирая на труды, преследовать его денно и нощно, до тех пор, пока истреблен не будет», как говорил Суворов.
Познанцев загнали в овраг. Четыреста трупов оставили они под Ольшанкой, четыреста напоминаний насчет вероломства страдающему короткой памятью врагу.
Пришли в лазарет проститься с боевым товарищем. Входили один за другим, озираясь на койки, неловко шагая по чисто вымытым полам. Белый, без единой кровинки, Макаренко. Встал у него в изголовье Котовский. Столпились командиры полков, командиры батарей, комиссары. Были тут Няга, Николай Криворучко, Ульрих…
— Берегите командира, — говорил тихим, но уверенным непрерывающимся голосом Макаренко. — Ты, Криворучко, вероятно, сменишь меня, так помни мой наказ. Я понимаю, что не выживу, но мы им дали, будут они помнить!
Через два часа он умер.
8
А рожь все равно колосилась. И цвели цветы, несмотря на все кровавые происшествия этих дней.
Однажды Миша Марков, вновь на коне и с отличной выправкой мчавшийся в строю, получил задание: выяснить положение в соседней деревне Якимановке, нет ли там белополяков, уцелело ли местное население. До сих пор такие задачи Котовский давал или Ивану Белоусову или Подлубному, и Миша Марков чрезвычайно гордился важным поручением.
Отправился он в путь в сумерки. Благополучно миновал стога, болото, переправился через говорливую речку…
Вот и первые постройки… Но странная тишина вокруг! Ни лая собак, ни мычания коров, ни петушиных перекличек…
Маркову показалось это подозрительным.
«Что-то тут не так, — подумал он, останавливая коня на опушке леса. И дым слишком густой, из печных труб такой не повалит».
Оставив коня в кустарнике, пополз по меже. И вскоре предстала перед ним страшная картина: деревня была сожжена дотла!
Кое-где под обгорелыми бревнами в кучах золы пробегала еще искра, пожарище было еще теплое. Печально высились закопченные печные трубы, как памятник погибшему счастью. Вились струйки дыма над грудами пепла, как исчезающее воспоминание о человеческом благополучии.
Нехорошо было здесь, и Марков испытывал желание поскорее уйти. А когда он увидел еще и виселицу, и мертвые тела, раскачиваемые ветром, ему стало и вовсе не по себе. Не то чтобы он боялся, он отвык бояться. Но сердце щемило смотреть на это пепелище.
Марков стал выбираться из деревни, вернее, из того, что раньше было деревней. И вдруг он увидел: кто-то живой, кто-то шевелится…
Первое движение было — схватиться за оружие. Но глаза, уже привыкшие к темноте, различили очертания женщины.
Марков окликнул. Ответа не последовало. Он подошел ближе и увидел девушку, с косами, с бусами, милую украинскую девушку.
Так обрадовало его, что на этом пепелище встретил живого человека.
— Ты кто? — спросил он тихо.
— А вот подойдь трохи еще, да як хворостиной угощу, будэшь знать, хто я!
— А я подойду!
— Так и получи, добродие! — и она изо всей силы ударила Маркова, приготовившись защищаться.
— Чего дерешься? — с досадой проговорил Миша, потирая ушибленное место. — Вот не думал, что ты такая драчунья! Я же тебе ничего плохого не делаю.
— Не делаю! Бачила я, як вы ничего дурного не робите!
— Так то враги наши, а я-то ведь красный! Это как-никак большая разница!
— Красный! Откуда ты взялся, красный?
— Ну да, из бригады Котовского я! Не веришь? Честное слово, вот провалиться мне на этом месте, чтобы меня мать не любила! А ты здешняя?
Девушка недоверчиво осмотрела незнакомого парня и вдруг заговорила торопливо, громким шепотом, с искаженным от ужаса лицом:
— Вот тут наша хата была… А вон там моя мать лежит… А вон отец… а рядом сосед наш… а еще рядом…
И вдруг она остановилась.
— А не брешешь ты? Я видела, я все видела, что тут было! Но я живая не дамся, ты запомни и близко не подходи!
Она была как безумная. То начинала говорить, говорить… захлебываясь, порывисто, быстро… Потом замолкала и смотрела невидящим взглядом… Не сразу можно было вывести ее из этого состояния. Она молчала, погруженная в страшные кровавые видения… И снова начинала всхлипывать и рассказывать… и губы у нее дрожали, и вся она дрожала, как тополь в ветреный день…
— Дурочка! Я же говорю тебе: я из бригады Котовского. Слышала такого? У нас никто жителей не обижает, мы сами за них заступаемся. Всем известно, как Котовский обращается! Будьте уверены! Неужто ты не слышала о Котовском?!
— Не слышала.
— Нечего сказать, хороша! Не понимаю, что же ты тогда слышала? Котовский — герой. Понятно? Его все знают. Тебя как зовут-то?
— Оксана.
— Ну, я так и думал. Оксана, либо Марусенька, либо Галька… А меня Михаилом зовут. Вот и познакомились.
— Познакомились, а теперь иди откуда пришел.
— И ты со мной пойдешь. Нехорошо девушке в таком страшном месте оставаться.
И тут Миша опять произнес целую речь, из которой явствовало, что Оксана не должна больше драться, должна его слушаться и пойти с ним.
Молодые девушки любопытны. Молодые девушки доверчивы. Постепенно Оксана оттаивала. Миша так ласково говорил с ней! И вскоре на этих развалинах, на черных обгорелых бревнах, в присутствии безмолвных мертвецов Оксана все рассказала Мише.
Оказывается, в деревне поймали партизана, после чего польские легионеры учинили жестокую расправу. Целый день громили, жгли, вешали, издевались над женщинами… а потом ушли, прослышав, что красные близко. У Оксаны была большая семья, и ее уничтожили. Все происходило на ее глазах, одна она успела спрятаться и вот теперь осталась на свете одна-одинешенька…
Миша стал ее утешать. А потом рассказал, что у него семья в Кишиневе:
— Сестренка, Татьянка, вот вроде тебя, такая же красивая…
— Откуда ты взял, что я красивая?
— По голосу слышно. А отец у меня железнодорожник. В железнодорожном депо работает.
— У меня отец умел сапоги шить…
Тут она всхлипнула и опять заплакала — тихо и горько. Жалко было Мише эту почти помешанную от горя девушку. Он твердо решил, что не оставит ее здесь.
И вдруг подумалось: а что, если эту девушку им в семью принять? Не знал Миша Марков, что он точно так же, как Оксана, остался один на свете. Не знал, что нет у него ни отца, ни матери, ни милой сестренки, что только в его воображении жили они по-прежнему…
