Михаил Булгаков - Том 1. Записки покойника
И вот только несколько месяцев прошло, Михаил стал работать в газете, где заведовала Крупская, и она дала Михаилу бумажку, чтоб его прописали. Вот так мы там оказались…»
Это очень важные фактические уточнения Т. Н. Лаппа, поскольку сложилось мнение, что Булгаков побывал у Крупской, работая в Лито, то есть в ноябре 1921 г. Между тем, как свидетельствуют письма Булгакова к Надежде Афанасьевне, «эпопея» продолжалась несколько месяцев, и в апреле 1922 г. «комнатный вопрос» еще не был решен. 18 апреля 1922 г. Булгаков писал сестре: «Комната: Бориса, конечно, выписали (Борис — брат А. М. Земского; вероятно, он тоже был прописан в этом бывшем общежитии, но не в комнате, где жил Булгаков. — В. Л.). Вас тоже. Думаю, что обратно не впишут. Дом „жил. раб. товарищ“. Плата прогрессирует. Апрель 1,5 милл. Топить перестали в марте. Все переплеты покрылись плесенью. Вероятно (а может быть, и нет), на днях сделают попытку выселить меня, но встретят с моей стороны сопротивление, и на законном основании (должность: у Боба (все тот же Борис Земский. — В. Л.) старшим инженером служу с марта). Прилагаю старания найти комнату. Но это безнадежно. За указание комнаты берут бешеные деньги».
Итак, «комнатные страдания» продолжались более полугода…
— Вылетайте, как пробка!.. — Эти сцены Булгакову приходилось испытывать многократно в течение продолжительного времени. Так, 1 декабря 1921 г. Булгаков сообщал Н. А. Земской: «Одно время пережил натиск со стороны компании из конторы нашего милого дома. „Да Андрей Михайлович триста шестьдесят пять дней не бывает, нужно его выписать. И вы тоже неизвестно откуда взялись…“ и т. д. Не вступая ни в какую войну, дипломатически вынес в достаточной степени наглый и развязный тон, в особенности со стороны… смотрителя… Андрея настоял не выписывать… С. довел меня до белого каления, но я сдержался, потому что не чувствую, на твердой ли я почве. Одним словом, пока отцепились…» «Вылететь, как пробка», видимо, предложили ему уже после апреля 1922 г.
И я дошел до нее. — Когда это случилось — сказать можно только предположительно, но не ранее мая и не позже декабря 1922 г. 18 апреля Булгаков ожидал новой атаки со стороны управдома. В это время он служил уже в газете «Рабочий» Главполитпросвета, которым ведала Н. К. Крупская. Не исключено, что апрельская атака жилтоварищества на писателя была последней… И. С. Раабен так запомнила этот эпизод: «Он жил по каким-то знакомым, потом решил написать письмо Надежде Константиновне Крупской. Мы с ним письмо это вместе долго сочиняли. Когда оно уже было напечатано, он мне вдруг сказал: „Знаете, пожалуй, я его лучше перепишу от руки“. И так и сделал. Он послал это письмо, и я помню, какой он довольный прибежал, когда Надежда Константиновна добилась для него большой, 18-метровой комнаты где-то в районе Садовой» (Воспоминания о Михаиле Булгакова. С. 129). Кстати, проклиная квартиру № 50, Булгаков и Т. Н. Лаппа часто тепло вспоминали саму комнату, где жили. «Хорошая у нас комната была, — рассказывала Татьяна Николаевна, — светлая, два окна».
22 января он налился красным светом… — Так Булгаков образно изобразил смерть человека, которому судьба определила сыграть роль страшную и таинственную, окрасившую историю России в красные цвета. И не случайно писатель многие часы простоял у Колонного зала, и вошел в этот зал, и запечатлел увиденное: «…лежит на постаменте обреченный смертью на вечное молчание человек». И последняя фраза репортажа символична и неоднозначна: «Горят огненные часы!»
Спиритический сеанс*
Впервые — Рупор. 1922. № 4. С подписью: «Михаил Булгаков».
Печатается по тексту данного издания.
Практически во всех произведениях Булгакова проявлялось его природное озорство. Но в некоторых сочинениях это его не всегда «безобидное» качество доминирует. К таким сочинениям относится фельетон «Спиритический сеанс».
Как утверждает Т. Н. Лаппа, прототипами героев рассказа была чета Крешковых — Иван Павлович и Вера Федоровна. Булгаковы часто гостили у них и прекрасно знали всю их «обстановку». Об этом рассказывает Татьяна Николаевна: «Крешковы раньше имели дом во Владикавказе, и Иван Павлович приехал в Москву учиться. Познакомился с Верой Федоровной… Они поженились… „Спиритический сеанс“ Булгаков написал, это у них на квартире было, в 24-й (Малая Бронная, 32. — В. Л.)… „Давай соберемся, столик покрутим“. Там мы с ним были, Крешковы были… может быть, Лямины были. Он их надул, конечно. „Я, — говорит, — буду тебя толкать ногой, а ты делай, как я говорю“. Какие-то звуки я там должна была издавать. Но так, все хорошо получилось, весело было».
№ 13 — Дом Эльпит-Рабкоммуна*
Впервые — Красный журнал для всех. 1922. № 2. С подписью: «Мих. Булгаков». Затем в сб.: Булгаков М. Дьяволиада. Рассказы. М.: Недра, 1925.
Печатается по тексту журнальной публикации.
Речь в рассказе идет, конечно, о знаменитом доме по Большой Садовой, 10, который до революции принадлежал «табачному королю» Илье Давидовичу Пигиту. Булгакову пришлось жить в этом доме уже при другой власти и в других условиях. Однажды, в октябре 1921 г., он даже сочинил стихотворение:
На Большой СадовойСтоит дом здоровый.Живет в доме наш братОрганизованный пролетариат.И я затерялся между пролетариатом,Как какой-нибудь, извините за выражение, атом!..
Ах, до чего был известный дом. Шикарный дом Эльпит… — Интересные воспоминания об этом доме оставил В. Левшин (Манасевич), детский писатель, проживший в доме Пигита много лет. Вот некоторые фрагменты из его воспоминаний: «Сначала дом не предназначался для жилья — богач Пигит строил табачную фабрику. Но в самый разгар строительства пришло запрещение возводить фабрику внутри Садового кольца. Пигит не растерялся, и промышленное здание быстро превратилось в жилое. Фабрика „Дукат“ выросла по соседству, в Тверском-Ямском переулке… До реконструкции Садового кольца, еще не стиснутый громадами каменных соседей, дом выглядел внушительно. Шикарные эркеры, лепные балконы… Нарядный, полукругом выгнутый палисадник отделял здание от тротуара… Бельэтаж с длинными балконами на улицу занимал сам Пигит. Компаньон его, владелец гильзовой фабрики Катык („Покупайте гильзы Катыка!“), разместился на четвертом этаже… Директор Казанской железной дороги Пентка… Управляющий московской конторой императорских театров… фон Бооль (это про него шаляпинское: „Я из него весь „фон“ выбью, одна „боль“ останется!“). А одно время обитал тут даже миллионер Рябушинский — в огромной художественной студии, снятой якобы для занятий живописью, а на самом деле для внесемейных развлечений…
В 1910 г. вместе с женой Ольгой Васильевной и детьми Наташей и Мишей сюда въехал Петр Петрович Кончаловский… К Кончаловским потянулись со всех сторон люди искусства: Шаляпин, пианисты Боровский, Игумнов, Орлов, скульптор Коненков. Живал здесь (и подолгу)… Василий Иванович Суриков (отец Ольги Васильевны)… Многие знаменитости перебывали и в студии Кончаловского: Качалов, Москвин, Гельцер, Голованов и Нежданова… Сергей Прокофьев, Алексей Толстой… За столом собиралась группа живописцев, известная под названием „Бубновый валет“. Кроме самого Кончаловского туда входили такие первоклассные художники, как Фальк, Лентулов, Куприн, Рождественский, Осьмеркин…» (Воспоминания о Михаиле Булгакове. С. 168–171).
…горделивый слух: Распутин здесь. — Личность Распутина интересовала Булгакова чрезвычайно, особенно же — отношения «старца» с царской семьей. В письме к матери от 17 ноября 1921 г. он раскрыл свой замысел: «…передайте Наде… нужен весь материал для исторической драмы — все, что касается Николая и Распутина… Лелею мысль создать грандиозную драму в 5 актах к концу 22-го г. Уже готовы некоторые наброски и планы. Мысль меня увлекает безумно…»
Борис Самойлович Христи. — Как пишет В. Левшин, за этим персонажем стоит колоритная фигура караима Сакизчи, управлявшего домом при Пигите и «оставленного в той же должности после революции по причине своей полной незаменимости».
…надпись… «Рабкоммуна». Во всех 75 квартирах оказался невиданный люд. — Из воспоминаний В. Левшина: «Перемены, которые принесла революция, не могли не коснуться и дома Пигита. Постановлением районного Совета из дома выселены „классово чуждые элементы“. Взамен исчезнувших жильцов появились новые — рабочие расположенной по соседству типографии… К этому времени относится знаменательное событие в послереволюционной истории дома: он становится первым в Москве, а может быть, и в стране домом — рабочей коммуной. Управление, а частично и обслуживание переходят в руки общественности…» (Там же. С. 172).
