Дмитрий Нагишкин - Созвездие Стрельца
«Он спас свою жизнь, он купил ее ценой предательства тех, кто верил ему! — так сказал майор о диверсанте и посмотрел на Генку долгим взглядом. — Вот, Геннадий, что бывает с теми, кто хочет жить для себя! Это — матерый шпион. Он работал на японцев за деньги! Хотел сладко пить, крепко спать, вкусно есть! Ему не надо было ничего — ни семьи, ни товарищей, ни коллектива, ни детей. Что будет с ним дальше? Не знаю. Такие долго не живут — жить нечем, понимаешь!»
…На другой день Генка дрессирует сторожевого пса для границы. Откуда появился у него этот щеночек — это секрет Генки. Белый, с черными пятнышками, с толстыми пушистыми лапами, с темными глупыми-глупыми глазами, с короткими ушками, одно из которых все время валится на сторону, а второе стоит торчком. Мокрым черным носиком щенок тычется всюду — в забор, в ноги людей, в подножия деревьев, в доски крыльца, еще плохо разбираясь в явлениях внешнего реального мира в тех или иных конкретностях, скулит, видимо скучая по матке, поминутно оставляет красивенькие маленькие лужицы под собой. Он доверчив и ласков. Короткий толстый хвостик его все время виляет и дрожит, а если щеночек садится, то неуемный хвостик тихонько постукивает по полу — тук-тук-тук! Хвостик тоже принадлежит к явлениям внешнего мира, хотя один его кончик и прикреплен к щенку. Но зато второй, все время трепетно болтающийся в воздухе, то и дело попадает в поле зрения глупых глазок. И щенок хватает этот мотающийся перед глазами кусачек косточки, покрытый кожей с пушистой шерсткой. Хвостик вырывается из его розовой пасти, щенок гоняется за ним, и вертится вокруг своей оси, и падает, не в силах удержаться на ногах.
— Сторожевой, понимаешь! — коротко говорит Генка.
— Порода? — так же коротко спрашивает Шурик.
— Этот… овчарка! — отвечает Генка.
— Какая? — следует вопрос.
— Ну… эта… шотландская! — говорит Генка.
— Хм-м! — произносит Шурик.
— Что ты хочешь этим сказать? — спрашивает Генка в свою очередь и косится на Шурика. — Вот знаешь, как дам…
— Давали! — отвечает Шурик. — Давали, давали, да и руки оторвали!
Генка сжимает кулаки. Но боится пускать их в ход. Не стоит с интеллигентами связываться. Реву будет…
Шурик берет щенка за уши. Щенок розовым язычком лижет Шурику руки. Уши на носу не сходятся. Шурик кладет щенка на пол и отходит в сторону.
— Не лапай! — говорит Генка, которого эта операция возмущает.
Щенок, принюхиваясь, весело бежим за Шуриком, руки которого пахнут псиной — он недавно возился с Индусом.
— Фу! Фу! — кричит Генка, но щенок иноходью несется дальше. — Фу! — кричит Генка и хлопает в ладоши.
Испуганный щенок визжит, падает на землю, переворачивается на спинку, и поджимает лапки, и стучит по полу хвостиком.
— Дворянин! — непонятно говорит Шурик и уходит.
— Сам дурак! — отвечает Генка. Он садит щенка на ножки. Потом показывает на близняшек, которые с восхищением наблюдают за Генкой и его шотландской овчаркой за его сторожевым псом, за его служебной собакой, и кричит: — Фас! Фас!
Но щенок вовсе не бросается на близняшек. Он блаженно щурит глаза на солнышко и чихает, забавно морща нос.
— Можно я его поглажу? — спрашивает Леночка. — Он такой хорошенький! Такой хорошенький!
— Сторожевых собак не гладят! Так можно избаловать. Собака просто должна чувствовать, что хозяин относится к ней хорошо. Она должна понимать взгляд хозяина, вот! — Он глядит на щенка волевым взором и даже не дышит. И кричит: — Ураган, ко мне! Ураган! Ко мне! Ураган!
— Его Ураганом зовут! — с благоговением говорит Наташка.
Вдруг в калитке показываются трое ребят с соседней улицы, в сопровождении женщины — матери или тетки. Ребята озирают двор. Их физиономии, при виде щенка, озаряются самыми светлейшими из всех ребячьих улыбок. Они чмокают губами, щелкают пальцами и кричат звонко, в три голоса:
— Шарик! Шарик! Шарик!
Щепок одно мгновение соображает — откуда идет этот зов? Потом начинает изо всех сил работать своими короткими ногами, спотыкается на бегу от радости, переполняющей его преданное сердечко, и катится к ребятам у калитки. И вот он уже у ребят на руках. Генка мрачнеет. Он глядит в сторону, как будто происходящее совсем не касается его. Женщина грозит ему пальцем, говоря:
— Не стыдно собак воровать, да? Вот матери скажу…
Шурик со своего крыльца кричит:
— Новая порода служебных собак — шотландский Шарик! Выведена ученым собаководом Геннадием Луниным…
Генка с потемневшим вдруг лицом хватает с земли камень и кидает его в Шурика. Шурик прячется за перила. Близняшки с воплем бегут к своему дому…
Опять налицо трагический разрыв между широтой и высотой помыслов и их свершениями. Все внутри у Генки клокочет. Но у него уже вырабатывается стоическое отношение к удачам и неудачам своего бытия. Он поднимается на свою верандочку, садится на сундучок Фроси, подпирает кулаками свою многодумную голову и смотрит на улицу поверх своего двора. Пусть кривляется на своем крыльце Шурик, страшно довольный тем фиаско, которое потерпели Генка и Ураган. Пусть усмехается балеринка, считающая ниже своего достоинства обращать внимание на мальчишеские дела, но которой тем не менее приятна Генкина неприятность. Пусть о чем-то сплетничают близняшки — о чем? лишний вопрос! — о нем, конечно! не зря Наташка шепчет на ухо Леночке и хитрыми глазами косит на Генку. Пусть мать выглядывает в окно и спрашивает: «Что ты опять натворил?» Пусть!!
Шурик выпускает на двор Индуса. Великолепный пес мчится по воле, обнюхивает столбы и палисадники, пускает звонкую, сильную струю на те места, где преждевременно исчезнувший Ураган оставил свои маленькие визитные карточки. Индус словно омывает воспоминания об Урагане. Шурик бегает за Индусом с поводком и напевает: «Нам не страшны ураганы… нам не страшен океан!»
Это уже слишком! Генка уходит в дом.
Ему нечем заняться. На душе у него осень — небо застлано темными тучами, и сеется на землю надоедливый, тоскливый дождик. Чем бы развеяться? Что-то надо предпринять! Но что? И Генка говорит матери тем гнусным голосом, который почему-то появляется у него, когда надо что-то у кого-то попросить:
— Ма-а! Можно я в кино схожу, а? Дай денег, а!
Мать молча захлопывает дверь перед его носом, боясь опять рассердиться и накричать на Генку. Он остается в прихожей, понимая, что просьбу лучше не возобновлять. Но душа его мрачна, и навязчивая идея — пойти в кино! — становится нестерпимой. Погоди, Генка, остынь: нельзя — так нельзя! Потом мать чуть отойдет от твоих похождений, даст на кино. Потерпи! Но от отказа Генка свирепеет. «Хочу в кино! Хочу в кино!» В его глазах встает Сарептская Горчица, не знающий нужды в деньгах: «Занял, с намерением отдать, когда будут!» Перед ним висит верхнее платье Вихровых — плащ папы Димы, макинтош мамы Гали, пальто отца. Искушение слишком велико. Генке чудится, что из кармана Вихрова торчат бумажки, как торчали они у Максима Петровича. Ему становится жарко, потом холодно. Под коленками противно слабеет. Руки его дрожат. Но он лихорадочно шарит по карманам, по наитию, в страшном напряжении, находя их чутьем. Ну, быстро! Ага! Мелочь, — какой страшный звон издают монетки, переходя в карман Генки, словно набат раздается по всему дому! Брось, Генка! Это хуже болезни, хуже голода, хуже жажды, это заразно! Но Генка уже не внемлет голосу рассудка и тому, что воспитано в нем… Вот что-то шуршит! Бумажки — три и пять рублей. Генка кидает пять рублей обратно, чтобы не так была заметна пропажа, прячет три рубля в свой карман. Отходит от чужой одежды. Останавливается на пороге, будто не только что шарил по чужим карманам. Принимает беспечный вид. И даже насвистывает, независимый из независимых.
— Перестань свистеть! — кричит мать из-за двери.
И Генка выходит. Спускается с крыльца. И теперь ему действительно наплевать на всех. «Вот захотел пойти в кино — и иду! Важно только захотеть как следует — так говорит Гринька».
3Какой-то невидный человек проходит в кабинет заведующего сберегательной кассой. На нем штатская одежда, но из-под брюк выглядывают сапоги, и шляпа на нем сидит как на корове седло, как деревенский брыль, открывая незагорелый лоб. Он предъявляет заведующему свое удостоверение. Заведующий сухо говорит: «Чем могу служить?» Мы могли бы и не обращать внимания на этого посетителя. Деталь. Мелкая деталь общественного механизма — инспектор милиции выполняет какое-то деликатное поручение, не желая привлекать внимания своей формой. Это деталь — но не мелочь, так как мелочей в природе не существует, а в обществе — тем более. Если инспектор пришел — значит, у него есть дело, а это может иметь отношение ко многому и ко многим.
Инспектор говорит:
— Да вы не беспокойтесь, пожалуйста! Мне только нужно выяснить, для консультации заинтересованных органов, какой порядок существует в сберегательных кассах, когда клиент сдает свои облигации государственных займов на хранение в кассу. Где они хранятся? Все вместе — облигации и сертификаты — или раздельно? Каким путем производится проверка выигрышей? Кто персонально имеет доступ к сейфам? Как оформляется уведомление держателя госзаймов?
