Илья Эренбург - Жизнь и гибель Николая Курбова. Любовь Жанны Ней

Они встретились на нищей, на грязной улице Клейндорф. Ноги, распухшие, отекшие ноги подвели Халыбьева. Он хотел побежать, но упал. Он лежал и корчился. Жанна остановилась. Жанна глядела на ужасное, распухшее лицо. Глядел и Халыбьев. Не хотел глядеть, но глядел. Это она! Сейчас Халыбьева схватят, поведут, отрежут голову. Он корчился, он хрипел от ужаса.

Но Жанна недаром узнала любовь. Ее сердце не вмещало злобы. Она чувствовала себя живой. И, увидев несчастного человека, несчастного не лохмотьями, не болезнью, не страхом, но своим, испепелившим сердце, злом, Жанна его пожалела. Она ничего ему не сказала об этом. Жалость была только в глазах. Но Халыбьев ее почувствовал. Жалость ошпарила его. Он заметался. Он завизжал. Он был раздавлен ею, раздавлен, как гусеница. Он кричал:

— А вы знаете?.. А вы знаете, что я сделал?..

Это не было раскаянием. Чтобы раскаяться, нужно нести в себе и любовь. Любви у Халыбьева не было. У Халыбьева были только мания и страх. Да, он выдавал себя с головой. Его сейчас убьют. Все равно! Молчать он не может. Это не было раскаянием. Это было смертью Халыбьева, смертью вслух.

Жанна просто и тихо ответила:

— Да, я знаю. Да, я знаю все.

Тогда Халыбьев не мог уж ничего выговорить. Он только стонал, только корчился, все сильнее и сильнее. Одна из женщин, стоявшая в очереди, увидав эту страшную сцену, маленькую чужестранку, полную горя, а рядом с ней бьющегося в судороге нищего, вздрогнула. Тогда несколько капель синеватого молока пролилось на грязную мостовую. Женщина громко вздохнула:

— Все-таки страшная вещь — эта жизнь!

Да, страшная. Жанна Ней ей ничего не ответила. Она только взглянула на нее, и в глазах ее была вторая жизнь, еще страшнее первой, высокая, трудная жизнь — любовь.

Борис Фрезинский

ДВА РОМАНА ИЛЬИ ЭРЕНБУРГА

(От Андрея Белого к Чарльзу Диккенсу)

Эта книга — не «избранное» в обычном смысле слова. Здесь только два романа — «Жизнь и гибель Николая Курбова» и «Любовь Жанны Ней», — они были написаны в Берлине в 1922 и 1923 годах соответственно. Оба — примерно об одной эпохе, но написаны по-разному: не только в смысле «что», но и в смысле «как». Тем не менее объединение их под одной обложкой вполне оправдано общностью эпохи, совпадением мотива любви, приводящей к гибели героев, и даже тем, что в определенном смысле они взаимно дополняют друг друга.

Если свой первый роман «Необычайные похождения Хулио Хуренито» — международную сатирическую панораму эпохи войны и революции — Илья Эренбург продумывал пять лет и писал один месяц, то второй роман «Жизнь и гибель Николая Курбова» обдумывался один месяц и писался почти год.

Роман был задуман на сугубо современном и сугубо российском материале. Это повествование о судьбе молодого человека — непримиримого большевика и чекиста. Таким его сделала жестокая российская действительность (та самая, что иным теперешним литераторам и кинорежиссерам представляется исключительно благостной). Действительность, которую он вместе с единомышленниками решил переделать по формулам нового социального вероучения. Жизненный путь героя определялся ненавистью к пережитой с детства социальной несправедливости, и первоначальным эпиграфом к роману служила строчка эренбурговских стихов: «Молю, — о, ненависть, пребудь на страже!» В отличие от «Хуренито», роман замышлялся как психологический и вместе с тем детективный.

Начав писать «Курбова» в феврале 1922 года, Эренбург, как и многие русские прозаики, был тогда захвачен вихрем прозы Андрея Белого — ее ритмом, ее языком. Эта литературная, языковая стихия, накладываясь на сюжет первых, биографических, глав романа (этот материал автор хорошо чувствовал), должна была, как кажется, обеспечить быструю реализацию литературного замысла. Но — это был первый и единственный в долгой литературной жизни Эренбурга случай, когда роман «не пошел» и его пришлось оставить.

Эренбург занялся другими литературными планами, но о «Курбове» продолжал думать. В июне 1922 года он сообщал Марине Цветаевой: «Хочу дописать мой роман, а для него, кроме больших сил, нужно и большое равновесие — он о катастрофе, о торжестве стихии над волей». Год спустя Марина Цветаева вспоминала, как Эренбург обсуждал с ней сюжетные ходы задуманной книги: «Начата она была во время нашей горячей дружбы с Эренбургом, и он тогда героиню намеревался писать с меня (герой — сын улицы, героиня — дочка особняка)».

Когда летом 1922 года Эренбург вернулся к роману, он сменил эпиграф, не соответствовавший переакцентированному замыслу. Эпиграфов стало два: формула корней квадратного уравнения, символизирующая построение нового общества по теоретическому рецепту, и строчка популярной песенки «Цыпленки тоже хочут жить» — символ косности жизни, ее устойчивого сопротивления теоретическим схемам и радикальным перестройкам. Через судьбу героя роман должен был отразить это фатальное противоборство. Курбов хочет силой, террором навязать людям «правильный порядок вещей» (этим же безнадежным делом был занят и «главный коммунист», то есть — Ленин, в книге «Хулио Хуренито»). Мировоззрение движет поступками Курбова — он идет работать в чека. Но жизнь не укладывается в схемы и может быть только компромиссом. Смириться с этим немыслимо трудно для фанатика, верящего в безошибочность исповедуемой теории. Действие романа происходит в 1921 году, в пору перехода к нэпу. Для левых коммунистов, к которым идейно принадлежит Курбов, мучительный компромисс нэпа означал лишь временное и вынужденное отступление. Ситуация, однако, усугубляется любовью — испытываемой впервые, сильно и властно. Она опрокидывает все те же схемы жизни. Коллизия создается для Курбова неразрешимая, и он кончает с собой. Эренбург, полюбив своего героя, физически убил его, но на самом деле спас. Спас от неминуемой нравственной гибели (дальнейшая эволюция чека ни к чему иному привести не могла).

Виктор Шкловский, прочтя в Берлине рукопись романа, сказал Эренбургу: «Это самая храбрая вещь, ибо не знаю, кто теперь не будет вешать на вас всех собак». Политическая поляризация русских читателей тогда была такова: роман с главным героем — чекистом в России могли принять только как роман о «железном рыцаре революции», а в эмиграции — только как роман о кровавом палаче. У Эренбурга же не было ни того, ни другого.

Книга вышла одновременно в Берлине и в Москве. Шкловский как в воду глядел: на нее ополчились все критики. Тем существеннее были отзывы мастеров слова. Евгений Замятин, внимательный и строгий читатель Эренбурга, заметил: «Роман — несомненный симптом, что Эренбург услышал музыку языка в прозе (чего ему так не хватало в „Хулио Хуренито“) — пусть пока даже не свою музыку: важно — услышать. Белый — лекарство очень сильное, очень ядовитое, очень опасное: многих — несколько капель Белого отравили; Эренбург, я думаю, выживет». Максимилиан Волошин, очень хорошо знавший и чувствовавший Эренбурга, спорил с теми, кто считал, что писатель гонится за модой: «Это органически его темы и его давнишние формы». В начале 1930-х годов по просьбе своего друга американского кинорежиссера Льюиса Майлстоуна Эренбург написал сценарий по роману, и Майлстоун начал съемки фильма. Увы, эта работа завершена не была…

Последние сорок лет жизни Эренбурга и двадцать с лишним лет после его смерти роман у нас не издавали — книга о застрелившемся чекисте была совершенно не ко двору и появилась вновь только в год крушения СССР. В новою историческую эпоху России она несомненно поучительна — дело не в аллюзиях, а в существе проблемы: занимаясь переустройством общества, нельзя забывать о том, что «цыпленки тоже хочут жить».

Второй роман этого сборника был задуман в конце лета 1923 года, по завершении работы над фантастической книгой «Трест Д.Е. История гибели Европы». Уже под старость Эренбург заметил, что «…в „Жанне“ отдал дань романтике революционных лет, Диккенсу, увлечению фабульной стороной романов и своему (уже не литературному) желанию писать не только о тресте, занимающемся уничтожением Европы, но и о любви».

«Любовь Жанны Ней» написана в сентябре―ноябре 1923 года в берлинском кафе «Ислам» («…в маленьком турецком кафе, где восточные люди суетясь сбывали друг другу доллары и девушек. Я выбрал эту кофейню, столь непохожую на роскошные кондитерские западного Берлина, за непонятный говор, за полумрак, за угрюмость. Там каждое утро я встречался с моими героями»). 3 октября 1923 года Эренбург сообщал своему близкому другу поэтессе Елизавете Полонской: «Пишу роман „Любовь Жанны Ней“, сентиментальный, „настоящий“ роман с любовью, двумя убийствами, одной казнью, бегством, слепой, злодеями и прочим. Мне кажется, что это хорошо. Во всяком случае, ни над одной книгой после „Хуренито“ я не сидел с такой радостью».