Вера Солнцева - Заря над Уссури
К ним несмело шагнула Настя Новоселова.
— Бабенька Палага! Сперва ко мне с имя зайдитя. Я уж печку истопила, чай вскипятила, картох, рыбы отварила. Поедят, отдохнут малость от горя.
Палага засунула горящую трубку в нашивной квадратный карман юбки, растроганно глянула на Настю.
— Миром в беде продержаться можно. Спасибо на добром слове, Анастасия Сидоровна. Пойдем, кума, к ней. Посидим, погорюем, подумаем.
Валерия добежала до дома Куприяновых и нерешительно остановилась перед запертой калиткой. Робко постучала раз, другой. Нешто спят?
По двору — знакомые тяжелые шаги. Аристарх Аристархович Куприянов, не открывая калитки, спросил:
— Кто там?
— Я, дяденька Аристарх Аристархович, Лерка…
— А-а! Ты… одна?
— Одна! — удивленная необычным допросом, ответила Лерка.
Аристарх откинул щеколду, впустил ее в дом.
У Куприяновых тихо, безлюдно.
Аристарх жил с сыном, полудурачком Степкой. Жили замкнуто, избегали людей. Раньше, до революции, Куприянов собирал народ каждую субботу творить молитвы. Теперь Аристарх собирал людей под большие праздники. Открывал дальнюю квадратную, как класс, комнату — моленную; проводил моления, беседовал с братьями и сестрами во Христе о делах мирских-житейских.
Стены моленной сверху донизу украшены редкими иконами великолепного древнего письма.
Аристарх Куприянов несколько раз выезжал из Темной речки в Сибирь и Россию: скупал там иконы старинного письма для украшаемой им моленной. Никто не подозревал, какой страстью сердца была эта дорогая коллекция для Аристарха. Сняв ту или иную икону, он часами рассматривал ее тонкое, изумительное письмо, любовно очищал потемневшую от времени доску — возвращал живописи жизнь и первоначальную игру красок. Сдерживая нетерпеливую торопливость рук, осторожно колдовал он над редкостным, бесценным рисунком никому уже не известного художника.
Ах, да все это кроткая забава для одинокого, сирого, по существу, Аристарха. Любит сына Степку тепло, по-отцовски, но досадует — уродился полуумок!
Односельчане его круговым дурнем величают, но знает Аристарх — для обычной немудрой жизни слабого ума Степки хватает. Работник старательный. Он и корову подоит, и коней накормит, и в поле работник, и на рыбалке помощник — этого от него не отнимешь.
Часто трудно ноет сердце Аристарха: «Помру-скончаюсь — на кого сына оставлю? Вмиг дом и хозяйство по щепочкам растащат люди добрые. Где ему уберечь? Кто незлобивому что скажет, то ему и правда. Раздаст все. Ох, горе мне!»
Горечь заливает душу. Тайные дела, которыми много лет занимался в прошлом Аристарх Куприянов, сколько лет жизни они ему съели? Сколько золота чистого, отборного, в монетах и слитках принесли?
Аристарх достает ключ, прислушивается, прежде чем открыть небольшой сундук, обитый железом, который стоит в его комнате, покрытый пестрым ковриком. Он перебирает золотые монеты, любовно взвешивает на руке слитки. Все для него, для Степки, копил, жизнью ежечасно рисковал. Надо спрятать — убрать в надежное место.
«Время неспокойное. Случайно налетят каратели — и полетит прахом вся жизнь. Разберу по частям. Спрячу в нескольких местах. Ох ты жизнь нескладная! Брошу, брошу все! Поживу вволюшку, без пряток и страхов».
Осторожно, стараясь не греметь ключом, Аристарх запирает сундук, задумывается. Как это пронюхал питерский пройдоха — сыщик Лаптев? Пришел будто в свой дом, выпытал исподволь Аристарха. Как он забыл о многолетней осторожности? Как согласился на рискованное дело? Узнают, доведаются сельчане — погиб, поминай как звали! На что польстился? Да нет, не на деньги — испугался тайной угрозы в голосе Лаптева.
«Откуда он знает самое тайное тайных, похороненное навсегда, на веки вечные? Несколько дней будут у меня жить. Вот еще не было печали! От них, видно, никогда не уйдешь. Как мог узнать?»
Думалось, потеряли его из виду…
Все шло обычным порядком, тихо, складно. Часто работала у него Лерка Новоселова: стены белила, полы мыла, чистоту в избе наводила. Свыкся с ней Аристарх; расплачиваясь за труды, в лицо ей даже не глядел; сунет без слов картох, рыбы кеты или еще чего хозяйственного, — не деньгами же давать: набалуешь на свою шею.
После смерти жены Анфисы кои годы дом сирота; без Лерки с грязи бы сломились. Как приходит нужда, заглянет Аристарх Аристархович в нищую избу Насти и коротко, повелительно прикажет:
— Пущай Лерка эту недельку ко мне побегает. Запущенность в доме несусветная. Каждый раз приглашать надо, будто впервой! — прибавит недовольно.
Дом у Аристарха — полная чаша; первейшее хозяйственное оборудование, не хуже, чем у дяди Пети, — чашки, ложки, миски, кастрюли, сковороды; все блестит, все в целости. Да и кому рушить? Два бобыля — отец да сын. Они и не дотрагиваются до многого. Есть расхожие чашки и миски — ими и пользуются.
Лерка прибежит прибрать дом, все перетрет чистой тряпкой, на место поставит; полюбуется иногда без зависти: живут же люди! Покойная Анфиса насчет хозяйства удала была: не раструсит почем зря кусочка. Бывало, баба чужая шасть на порог, клянчит:
— Анфисушка! Не одолжишь ли, милая, на вечерок байдарку глиняну тесто замесить?
— Нет, дорогая! Сама по людям не хожу и другим давать не охотница, — сухо и непреклонно рубит Анфиса; отвернется — неотложным делом занята.
Постоит-постоит просительница, не зная, куда глаза девать от стыда, да и уйдет от Анфисы несолоно хлебавши. Так и отвадила, ни мужики, ни бабы не стали к ним с просьбами бегать.
— У этих скаредов зимой льда не выпросишь, — переговаривались опасливо: не дошли бы крамольные речи до всесильного на селе староверского бати. Он сумеет достать человека, если что не по нем. Доймет.
После смерти Анфисы разговоры прекратились. Замкнулся Аристарх, закрылся на семь запоров.
Про Аристарха народ отзывался разно. Староверы высоко чтили батю, слепо подчинялись его наставлениям. Слово Аристарха для них — неписаный закон.
— Батюшка Аристарх Аристархович приказал! — этих слов достаточно: столетний дед бросался со всех ног услужить Куприянову.
— Батюшка Аристарх Аристархович недовольны!
Женщины бледнели, переглядывались: не на них ли падет упорный гнев сумрачного староверского бати?
Православный конец деревни, никониане — те по-разному отзывались об Аристархе.
— Кулачок-паучок почище, пожалуй, дяди Пети будет, да и поумней! — хмурился Силантий Лесников. — Дядя Петя мякенький весь, а присмотришься — жальце есть. Аристарх круче, виднее, хоть и прячется. — Подумав, Лесников добавлял, поглядывая из-под пучковатых бровей: — Покорен, покорен, а в глазах искра!
Лерка вбежала следом за крупно шагавшим Куприяновым на кухню и невольно улыбнулась. Крутощекий, румяный Степа, жадно чавкая, спешно жевал.
«Когда к ним ни придешь, он все ест, — подумала Лерка, искоса поглядывая на обжору парня, — вечно голодный. А отец кормит его как на убой».
Парень был сытый, гладкий; на розовых щеках лоснилось сало, на добродушных губах — крошки хлеба.
«Ух какой толстый! — поежилась Лерка. — Так он хороший, ласковый, как теленок. А как начнет есть, смотреть на него противно».
— Чего прискакала этакую рань? Кто тебя звал? — неласково спросил девочку Аристарх.
— Деденька Никанор Ильич к вам послал, — растерянно ответила Лерка: впервые слышала такое недовольство в его голосе. — У него внучонка убили. Просит вас помочь ему снести гроб на кладбище.
— Куда я пойду? — пробурчал Аристарх, напрягаясь весь, чутко вслушиваясь: не доносится ли шум из дальней комнаты? Нет, кажется, все в порядке. Сидят там и не шелохнутся. — Какое кладбище? Калмыковцы по селу рыщут. Разве можно у них на глазах мельтешить?
— Да что вы, Аристарх Аристархович! — изумилась Лерка. — Вчерась вечером калмыковцы Темную речку покинули. Все как есть ушли, оружию увезли. И коров у баб позабирали, — непривычно живо отрапортовала Лерка. — А деденьке Никанору одному не управиться, он дюже слабый стал.
— Ладно! — подумав, сказал Аристарх. — Ты сейчас беги к Костиным. Скажи, что буду вскорости.
Аристарх Аристархович проводил девочку до калитки и тщательно проверил запор. Он осмотрел прочный тесовый забор, отгораживающий его дом от внешнего мира, и, задумавшись, медленно взошел на крыльцо.
— Степка! — обратился он к сыну, что-то жадно уплетавшему. — Будет тебе есть-то! Слушай, что я скажу. В моленную не ходи! Она у меня на замке, а ключ я с собой возьму. Ежели кто без меня придет, калитку не открывай. Скажи: отец, мол, у Костиных. Дома, мол, никого нет. В дом ни единого человека не впускай!
— Хорошо, батяня, — спешно доглатывая пищу, ответил парень.
— А сейчас выйди к воротам, постой да посмотри кругом — не идет ли кто к нам? Если идет, не жди его, запирай ворота на засов и беги ко мне. Сиди и жди, пока кто не появится, а сюда не ходи. Понял?
