Григорий Ходжер - Амур широкий
Идари вглядывалась в лица говоривших и удивлялась перемене, которая так незаметно для нее произошла за столом, где только что шумели, шутили и хохотали. Как они теперь серьезны, эти молодые дянгианы.
— Вы праздники справляете, идут у вас дела в гору, — Михаил затянулся, выпустил дым через нос и продолжал задумчиво: — Ездите вы по району, все замечаете. А заметили, как оскудели продовольствием и товарами магазины в селах, стойбищах? Дело не только в том, что товаров мало, спрос стал большой. В одном магазине появились балалайки, мандолины. Вы бы видели, как ринулись молодые люди за ними! Нарасхват разобрали. Малыши притащились за балалайками, а их уже нет. Плачут. Матери их насели на меня, подавай им сухофрукты! Понравился компот из сухофруктов. А где я достану их? Плохо со снабжением, интегральная кооперация отжила свое, не может больше удовлетворять спрос рыбаков. Надо другую, более сильную, концентрированную кооперацию. Об этом и в крае говорят… К полуночи, переговорив о делах, с шутками, со смехом гости разошлись по домам.
— Какие люди, — уже в который раз повторяла Идари. — Какие люди, не подумаешь, что дянгианы, веселые, хорошие.
— Мама, хорошо бы тебе все время с ними рядом жить, а? — подхватил Богдан.
— Нет, сынок, не смогу я здесь жить, да и отец тоже не захочет. Мы привыкли к своему Джуену.
— А Владилен привык к тебе, — проговорила Гэнгиэ.
— Верно, привык. Сердце вы разрываете мое: там, в Джуене, тоже внуки и внучки, здесь — вы. Так и придется жить: в Джуене — думать о вас, здесь — думать о джуенских.
Утром, поспешно позавтракав, Гэнгиэ с Богданом собрались на работу.
— Как хорошо, что мама здесь, — говорил Богдан по дороге, — тебе меньше забот, завтрак не готовить, Владилена не водить в детсад.
— Я будто отдыхаю, — вздохнула Гэнгиэ. — Скоро кончится этот отдых.
На работе ее поджидала незнакомая нанайка.
— Приехала я из Дады, — сказала посетительница. — Зовут меня Зина, фамилия Бельды. Это правда, что многодетным женщинам какие-то деньги будут выдавать?
— Правда, — ответила Гэнгиэ. — Бумаги оформляют загс и сельсовет.
— А у нас никто не верит. За что платить? За то, что с мужем спала да детей наплодила?
— Это говорят те люди, которые детей не выращивали, не знают, как трудно приходится матерям. Не надо слушать глупых людей.
— Сами многодетные так говорят.
— Они просто себя не уважают.
— Может, так. А еще скажи, это верно, если муж побьет жену и случится при этом выкидыш, то судят мужа?
— Да, судят. Этот указ защищает нас, женщин. Судят и врачей, которые по просьбе беременной сделают ей аборт.
Женщина замолчала, задумалась. Гэнгиэ, глядя на нее, прикидывала, сколько еще по району осталось многодетных матерей, не оформивших документы на получение пособий по многодетности.
— У меня шестеро детей, — наконец проговорила Зина Бельды. — Носила седьмого, упала, и выкидыш случился.
«Муж виноват, — догадалась Гэнгиэ, — да детей жалеет».
— В сельсовете сказали, на шестерых детей денег не дают. Это верно?
— Верно. Вот если бы родился седьмой, сразу после родов оформили бы бумаги и ты получала пособие.
— Откуда было знать…
— Надо было осторожнее…
— Будешь с ним осторожнее! — вдруг выкрикнула женщина и тут же спохватилась, замолчала.
— Так что будем делать с ним?
— Не надо его трогать, — тихо ответила Зина. — Жили столько, проживем еще. Терпеть — это наша доля. Ты не объясняй, мол, по новым законам не так надо. Нового мужа мне не найти уже.
Женщина поднялась и вышла.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Контора правления колхоза «Рыбак-охотник» стала вторым домом Холгитона. Утром он заявлялся раньше всех, садился на свое место под телефоном и закуривал. За ним появлялся Пиапон, затем один за другим — колхозники.
— Отец Нипо, как твоя игрушка, не звенела? — спрашивали Холгитона.
— Рано еще, — серьезно отвечал старик.
— Ничего не рано. Звони, узнавай, какой пароход идет с низовья.
Пароходами снизу интересовались многие родители, дети которых учились в Николаевске-на-Амуре, в педучилище. Летом они возвращались в родные стойбища, привозили юношеский задор, веселье, новые игры. С их легкой руки в Нярги и молодые взрослые приобщились к городкам, волейболу и футболу. На берегу протоки, на травяном поле гоняли мяч, здесь же натянули волейбольную сетку.
— Отец Нипо, дом доктора как, строится? — спрашивали Холгитона.
Пообещал старик следить за строительством медпункта, и кто-то назвал его бригадиром, вот с тех пор и стали к нему приставать с этим вопросом.
Холгитон и на самом деле часто приходил к плотникам, будто отвечал за строительство, и, выкурив с ними трубку, шел к будущей электростанции — так именовался небольшой домик, где должны были установить движок, динамо-машину и щит с рубильниками.
— Все хочу своими глазами видеть, — говорил он, — все хочу понять своей глупой головой. Жизнь-то какая наступила, что ни день — новость.
Приходили утром колхозники в контору не за указаниями и не с просьбами, хотя такие тоже находились, а послушать новости. Читал газету Иван-зайчонок, пропагандист, ликвидатор неграмотности, комсомольский вожак. Газеты приходили с недельным запозданием, но это не уменьшало интереса к ним — новости всегда новости, даже если и не первой свежести.
Няргинцы внимательно следили за событиями на далекой, неизвестной испанской земле. Привыкли они отмечать на карте Пиапона те места, где происходили какие-нибудь события. Нр на карте Пиапона не было Испании, тогда принесли школьный глобус, Испания выглядела на нем с ноготь большого пальца — ничего не разглядишь. Зато события, происходящие в нашей стране, были у всех как на ладони.
— Хорошо ты сделал, отец Миры, что купил эту умную карту, — в который раз расхваливал Пиапона Холгитон. — Будто сидишь на небе и сверху на землю смотришь.
Однажды Иван прочитал сообщение о беспосадочном перелете «АНТ-25». Этот перелет экипажа Чкалова взбудоражил няргинцев.
— К нам прилетели! К нам! — закричали они.
— Это же совсем недалеко, вот остров Удд!
Иван с помощью Кирки и студентов Николаевского педучилища прослеживали по карте маршрут «АНТ-25».
— Эх! Как хорошо, что дети наши выучились! — восклицал Оненка, похлопывая по плечу Ойту. — Все они знают, все понимают, что ни спросишь…
— Помните «Челюскина»? — комментировал Иван. — Так вот они пролетели через мыс Челюскин. Девять тысяч триста семьдесят четыре километра пролетели за пятьдесят шесть часов…
— Все время летели?
— Все время. Сказано же, беспосадочный.
— В Хабаровск они, может, через Нярги пролетят?
В Хабаровск «АНТ-25» пролетел через Комсомольск, где выбросил вымпел, и никто из няргинцев не видел самолета и не слышал даже его гула.
— Наверно, над Болонью пролетел, — гадали они.
— Нет, скорее над Джуеном.
Завидовали няргинцы болонцам и джуенцам, которые, как они полагали, видели самолет Чкалова. Больше всех завидовал Иван-зайчонок, и не болонцам, а тем, кто находился рядом с героическим экипажем. Иван часто встречался на Амуре с моряками канонерских лодок, мониторов. Как восхищался он, глядя на них! Как он хотел быть похожим на них!
«Моряки — это люди особые, — думал он, — куда мне до них, мне бы в красноармейцы».
Молодой охотник давно мечтал о военной службе. Что натолкнуло его на мысль служить в Красной Армии — встреча ли с красноармейцами, кинофильмы или газетные статьи, — он не сказал бы определенно. Когда он учился на курсах в Найхине, то подружился там с молодым учителем Акимом Самаром. Допоздна прогуливались друзья по уснувшему Найхину, садились на берегу тихой протоки в лодку и продолжали бесконечный разговор. Прочитали они вместе первые нанайские книжки «Бедный человек Гара», потом «Как Бага пошел учиться».
— По-нанайски написано, — мечтательно говорил Аким, — и хорошо написано. Нанай написал.
Иван слышал грусть в словах Акима, но не знал о его думах.
— Ты ведь редактируешь школьный журнал, там дети пишут тоже по-нанайски.
— То дети, а это настоящие книжки. Настоящие. Был я в типографии, впервые увидел, как газеты печатают. Дух захватывает. Ведь так печатали и эти книжки.
Через несколько дней Аким Самар показал Ивану газету «Учебный путь», в которой была напечатана его заметка.
— Сам написал? — недоверчиво спросил Иван.
— Сам, — выдохнул Аким, — боялся сильно, потом махнул рукой, написал и отнес в газету. Напечатали.
— Ну вот, напечатали тебя. По-настоящему напечатали.
— Иван, писать я хочу! Грудь распирает, голова от мыслей кружится, писать хочу.
— А я в Красную Армию хочу, — вдруг выпалил Иван.
