Ураган - Джонрид Абдуллаханов
Туябулак отсюда в двадцати пяти километрах. Там врач. Необходимо найти машину. Ходжаназар уговорил одного шофера, и они поехали. Ревя мотором, газик с трудом пробирался вперед. В двух шагах ничего не было видно. Иногда колеса начинали буксовать в песке, и машина дрожала от напряжения.
Вдруг песчаная волна едва не опрокинула ее. Каким-то чудом газик остался на колесах.
— Все! — злобно сказал шофер.
— Доехали? — радостно спросила старшая девочка.
— Где там доехали! — пробурчал шофер. — Еще километров десять...
Больная тихо стонала на руках отца. Что делать? Бросить машину и пойти пешком? Нет, это было невозможно. Буря не прекращалась, тучи песка слепили глаза, сбивали с ног. С огромным трудом, чуть не через каждый метр вытаскивая машину, вязнувшую в песке, Ходжаназар и шофер преодолели еще несколько километров, но в конце концов машина окончательно застряла.
— Пойдемте пешком, — предложила старшая. — Как нибудь доберемся.
— Видно, другого выхода нет, — согласился Ходжаназар и обернулся к шоферу. — От того, что мы тут сидим, пользы не будет.
— Я не могу бросить машину.
— Ветер, что ли, съест твою машину! Стихнет — найдем. Пошли!
Но шофер не поддавался на уговоры. Машина — государственная собственность, хоть голову ему руби, он машину не бросит.
Преодолевая сплошную стену песка, Ходжаназар с младшей дочерью на руках и со старшей, которая держалась за полу его халата, двигались вперед. Спотыкаясь, падая на каждом шагу, они медленно плелись к Туябулаку, к врачу, в больницу. Иногда отчаяние охватывало старого Ходжаназара, и он что было мочи звал спасителей. Но кто мог услышать его в этом бесовском шабаше? Кто мог прийти к ним на помощь?!.
Когда они, совсем обессилевшие, добрались, наконец, до Туябулака, было уже поздно. Спасти девочку не удалось...
А ураган на следующий день утих, и пустыня отдыхала, словно хищник после обильной трапезы.
Привыкнуть к новому месту было трудно. Махидиль никак не могла найти общий язык со своими подчиненными. Одни казались смущенными оттого, что невежливо встретили свою молодую начальницу, другие были явно недовольны ее приездом и назначением — и те, и другие сторонились бригадира. Однако они как будто аккуратно выполняли свои обязанности. И все же Махидиль не находила себе места. Растерянная и озабоченная, бродила она вдоль трассы, чего-то ища, словно ткач, потерявший конец нити. «Лишь бы не опозориться, не пасть духом», — думала она. Ей казалось, что все исподтишка смеются над ней, над ее неопытностью.
Уверенность в том, что она быстро всему научится и станет полезным человеком, что она не менее вынослива, чем другие, пока не подтверждалась. Девушка грезила о городе, скучала по тенистым дворам, по зеленым деревьям... Хоть бы на мгновение очутиться там, досыта напиться вкусной воды, поесть плова, любовно приготовленного мамой, провести ночь под черешней на широкой тахте, положив голову на мягкую подушку. И чем больше она рисовала в своем воображении эти картины, тем тоскливее становилось на душе. Девушка досадовала на себя, что скучает по материнской ласке, и одновременно сожалела, что согласилась приехать сюда, в эту пустыню. Она тяжело переживала все это, не делясь ни с кем, никому не говоря ни слова. Да и с кем она могла здесь поделиться своим горем? Как ей казалось, Зубайда ничем не могла ей помочь. Данияров? Хашим? Махмуда? Но Махмуда была далеко отсюда. Не поедешь же к ней за двадцать пять километров поплакаться... Нет, стыдно жаловаться. Разве им самим легче? Она должна все выдержать, не поддаться слабости. Ею овладело настойчивое желание найти общий язык с коллективом, полюбить свою работу. Но как это сделать?..
Девушка присматривалась к другим бригадирам. В том, что не касалось технических расчетов, координирования работ, она не видела никакой разницы между ними и рабочими. Если надо было, они управляли бульдозерами, водили машины, выполняли монтажные работы. А она?.. Видно, плохо знакомили ее в институте с механизмами. Или сама не проявила к этому особого интереса, ограничилась программой? Конечно, основной профиль у нее другой, но все же... Зачем, зачем согласилась пойти на работу с другим уклоном? И вот результат: она дает указания людям, которые лучше знают специфику дела. А это ведет лишь к тому, что такие, как Маннап, по прозвищу Черный Дьявол, злословят о ней. Да, люди здесь такие же бессердечные, как и природа. И это ранит ее, превращает будто в птицу с подбитыми крыльями, и она не может избавиться от этого чувства. Может быть, пока не поздно, попросить перевод на другое место? Но ведь она промолчала в первые дни, дала согласие... Нет, нет, гордость не позволяла ей отступить.
Боже, какой здесь зной!.. Не успеешь выйти на работу, как уже чувствуешь себя разморенной. Жара не спадает почти до самой полуночи. А к рассвету наступает такой холод, что леденеет тело, несмотря на то, что натягиваешь на себя все теплые вещи, которые оказываются под рукой. Это просто пытка, от которой нет избавления... Как ни стремится она уйти от своих дум, как ни старается быть мужественной, как ни пытается позабыть обо всех трудностях — ничего не получается. Сколько раз сетовала она на то, что дала согласие приехать сюда. Прежнего порыва не было и в помине, и Махидиль начала колебаться...
Ночная смена заканчивается перед рассветом, и люди расходятся по баракам.
Вернулась домой и Махидиль, но никак не могла уснуть. Наконец, поворочавшись на своей койке, она тихонько, чтобы не потревожить Зубайду, встала и, надев шерстяную кофту, натянув кирзовые сапоги, вышла на воздух. Все спит вокруг. Покой царит над песками, влажными от ночной росы. Махидиль прислушалась. Тишина. Лишь изредка раздается где-то вдали «вали-вали», и в ответ доносится «ка-ни, ка-ни» — будто два человека перекликаются. Это кричат ночные птицы. Первая, как рассказали Махидиль, зовется авдотка, а вторая — это песчаная сова. Живя здесь две недели, девушка еще ни разу не встречала их. Да разве разглядишь ночных птиц, ведь они так сливаются с цветом песка!
Махидиль вообще не успела еще ознакомиться с окрестностями. Днем было слишком
