Лев Правдин - Зал ожидания
«Наверное, он еще лучше про нее думает, ваш Геннадий», — мог бы сказать директор, но, посмотрев на розовые сверкающие ноготки, проговорил с исчерпывающей солдатской четкостью:
— Этого я не могу знать.
— Ну, конечно, конечно, — согласилась она с легкой усмешкой, словно угадав, что он подумал. — Но ведь я к вам совсем не за этим. Завтра день моего рождения, соберутся друзья. Геннадий, конечно, тоже должен быть.
— С моей стороны препятствий не будет, — торопливо согласился директор.
— Ну, вот и отлично. Благодарю вас.
Она вышла, стремительная и легкая, унеслась, как ветер, который того и гляди обернется ураганом.
Оставшись один, директор немного подумал, потом снял телефонную трубку и попросил позвать Анюту. Она оказалась поблизости.
— Приехала, — сообщил директор и больше ничего не успел добавить, потому что Анюта и сама все поняла.
— Я сейчас приду. Она где?
— А зачем? Пошла к нему.
На это Анюта ничего не ответила.
19
И Куликов тоже, хотя и не ожидал такого скорого приезда, нисколько не удивился, увидав свою мать. Она и не то еще может, если ей надо. И ее кроткая улыбка и голубиный голос — все это только насторожило его: чего теперь она захочет? Разлучить его с Анютой? «Спасти» его от любви, как она однажды «спасла» его от войны? Отняла у него достоинство мужчины — волю, самостоятельность.
Но это было давно, когда ему только что исполнилось семнадцать. Теперь-то он сумеет постоять за себя и за свою любовь!
Он сидел у пианино, она вошла так стремительно, что он не успел даже подняться, а только повернулся на винтовом табурете.
— Сиди, сиди. — Она поцеловала воздух около его лба, чтобы не испачкать губной помадой, и упала в кресло, раскинув руки на подлокотники. — И я посижу с тобой. И ты мне все расскажешь.
Но и без его рассказа она все увидела и поняла. Тесная комнатка была так прибрана, и так все вещи пристроены к месту, как не смогла бы сделать никакая наемная уборщица. Во всем была видна заботливая рука женщины, любящей порядок и чистоту, но не очень искушенной по части уюта. Это Валерия Ивановна сразу отметила: все друзья и знакомые ее дом всегда считали самым уютным. Все, кроме ее собственного сына. Он редко приходил трезвым, и ему было все равно, как выглядит родной дом. И к матери он относился с таким же нетрезвым равнодушием, но она этого не хотела замечать и была уверена, что сын ее любит и что он, как и все, любуется ею.
Даже самая умная женщина, если она к тому же красива, всегда переоценивает власть своего обаяния, поэтому, наверное, Валерия Ивановна и не сомневалась в сыновьей любви. Она приехала для того, чтобы увезти сына, и она его увезет, несмотря ни на что. И хорошо бы это сделать немедленно, пока не явилась «кирпичница». В том, что она явится, Валерия Ивановна нисколько не сомневалась после разговора с директором. Они здесь все заодно. Но как уговорить Геннадия? Ее день рождения на самом деле в январе, и сын это помнит. Пока она раздумывала, уговаривать начал он:
— Очень я тебя прошу, мама, уезжай. Разве ты не видишь, как мне теперь хорошо. Я никогда тебя так не просил. Уезжай. Я ведь все равно сейчас никуда не уеду.
— А я и не собираюсь тебя увозить. Чего ты так разволновался? Ты человек взрослый и сам в состоянии все решить. Но ведь она простая работница…
Он вскочил так стремительно, что табурет покачнулся.
— Она не простая!
— Ну да, она какой-то там начальник.
До кресла, где сидит мать, только один шаг, до двери — чуть побольше, в такой тесноте не развернешься, и ему пришлось снова сесть на свой табурет.
— Начальник! Разве в этом дело? Она удивительная!
Эти слова задели Валерию Ивановну. Она сложила руки на коленях и выпрямилась, с тревогой вглядываясь в посветлевшее лицо сына. Оно показалось ей вдохновенным и даже восхищенным. Как она посмела, эта кирпичница, возбуждать восхищение?
Подавив ревность, не совсем материнскую, она заставила себя жалостливо улыбнуться.
— Бедный мальчик, ты влюблен. Как же это? То, что она полюбила тебя, это понятно. Но как ты мог?
— Вот видишь. Я же сказал, что она — удивительная. Разве я способен был полюбить? Да у меня и чувств никаких человеческих не возникало. А вот полюбил! Я полюбил! Осилил сам себя. Это она своей силой меня подняла. Она знаешь какой силы женщина! Удивительной человеческой силы!
— Это значит, она силой тебя взяла? — Теперь уж не скрывая своего раздражения, Валерия Ивановна рассмеялась, но тут же спохватилась. Выхватив из сумочки платочек, помахала им около глаз, словно желая скрыть слезы, с горечью проговорила: — Глупый, глупый мальчик, как ты меня огорчил.
Нет, нет, ничего не надо говорить. Увезти, скорее увезти его из этого дома, где все против нее. Все, даже ее сын — единственный человек на свете, которого она любит самоотверженно и беззаветно и для которого она готова на все. А то, что она любила вовсе не сына, а только свою любовь к нему, — об этом она никогда не думала. А эта «кирпичница», которая посмела полюбить, сделать несчастного сына еще более несчастным! В этом Валерия Ивановна не сомневалась, считая, что сделать сына счастливым может только она одна и никто другой. Пройдет время, и он сам увидит свою ошибку, но исправить ее будет намного труднее, чем сейчас. Запущенная болезнь трудно поддается лечению.
Она встала и положила свою красивую властную руну на голову сына.
— Ты так давно не был дома.
— Не сейчас, мама.
— А я прошу тебя именно сейчас поехать со мной. Побудешь в родном доме, у нас сейчас так хорошо. Подумаешь. Ведь то, что ты мне сказал, очень серьезно. Нам надо поговорить и все очень хорошо продумать.
— Я все понимаю, но потом. Сейчас я не могу.
— Нет, только сейчас. С директором я договорилась. Машина стоит у ворот…
Машина и в самом деле стояла неподалеку от входа в сквер. Притаилась в тени под раскидистыми тополями, так что не сразу и заметишь. Обыкновенный серенький «Москвич» с красным крестом на дверце. Шофер — молоденький парнишка — сидел на травке у ограды, читал «Роман-газету».
«Это к Куликову, — подумала Анюта. — Спасать приехала от несоответствующей любви». Так она и подумала: от несоответствующей. Любовь, которая не соответствует материнскому желанию. Ну что же, она имеет на это право.
Анюта решительно прошла между машиной и шофером. Она тоже имеет право спасать Куликова, и, может быть, ее право не слабее материнского.
Воодушевленная сознанием своего права, она взбежала на крыльцо и, как всегда, без стука вошла в сторожку. Вошла и задохнулась на пороге: стройная, красивая женщина, прижав к своей высокой, обтянутой шелком груди лохматую голову Куликова, поглаживала ее розовой рукой. У него было такое обреченное лицо, словно ему сейчас на казнь. А она торжествовала.
— Входите, Анюта, входите, — проворковала Валерия Ивановна. — Это очень кстати, что вы пришли. Мы как раз про вас и разговаривали.
— Ну, вот видишь, ты сама догадалась, что пришла Анюта, — оживленно и радостно воскликнул Куликов. Он взял Анютину руку и поднес матери в обеих ладонях, как дорогой подарок. — Ты теперь сама видишь, какая она замечательная.
— Вижу я, все вижу, — сказала Валерия Ивановна, пожимая горячую и шершавую Анютину ладонь. — Какая вы, однако!..
Ошеломленная всеми этими неожиданностями, Анюта все же усмотрела в последних словах определенное осуждение, и, еще не зная, что именно осуждается — ее наружность или ее поступки, — она просто проговорила:
— Да, я вот такая.
Хотела сказать просто, а получилось так, будто она похваляется, а ей совсем не это надо. Не это, а тогда что? Ведь она пришла не для того, чтобы осудить эту красавицу, на это у нее нет никаких прав. Просто она кинулась на выручку, потому что не могла иначе.
— Да, я такая, — повторила она теперь уже, как и хотела, просто.
— Она такая, мама, я же тебе говорил! — явно любуясь Анютой, сказал Куликов. — А теперь нам надо просто поговорить. Ведь ты сама хотела, мама, поговорить. Ты для этого и приехала. А что же мы стоим, как в минуту молчания?
— Ну, сядем, — согласилась Валерия Ивановна и опустилась в кресло.
Анюта села на табурет. Куликов — на кровать. Сидели молча, собираясь с мыслями.
«Как перед дальней дорогой, — подумала Анюта. — Как перед расставанием».
Перед расставанием? Ну, нет! Возмущенная таким ходом своих мыслей, она, не таясь, взглянула на Валерию Ивановну и снова подивилась ее умению выглядеть намного моложе своих лет. Как это ей удается? По своей неискушенности, Анюта почти не разглядела косметики и того, что волосы крашеные. Эта женщина самоотверженно боролась против надвигающейся старости и пока что побеждала. Она не сдавалась, чем не могла не вызвать восхищения. Анюта так и подумала, что человек никогда не должен сдаваться, ни в большом, ни в малом. Человек должен бороться до самого конца.
