Марк Гроссман - Гибель гранулемы
На перроне стояла небольшая толпа встречающих. Люди тянули шеи, высматривая близких и родных.
Павел окинул взглядом толпу — все чужие люди — и, вздохнув, зашагал к выходу.
У самой калитки он скорее почувствовал, чем увидел мать.
— Панюшка! Сынок!
Она бросилась ему на шею, невысокая, сильно постаревшая, вся благоухающая родными деревенскими запахами — дымком кирпичной русской печи, еле уловимой кислинкой свежего домашнего хлеба и еще каким-то странным сладким запахом. «Нафталин! — догадался Павел. — Праздничное пальто из сундука вынула».
Рядом с матерью стояла крупная костистая старуха, из-под ее седых, лохматых, сросшихся на переносице бровей смотрели на Павла еще ясные голубые глаза.
— Бабаня! — воскликнул Павел, и горло у него перехватило. — И вы, бабаня!
— Вот ты и дома, внучек, — сказала старуха. — Внял господь нашим молитвам.
Павел топтался между матерью и бабушкой, и ему вдруг показалось, будто он по-прежнему всего лишь мальчонка, неизвестно как попавший сюда, в эту людскую толчею.
— Пойдем, сынок.
Перрон уже почти опустел. Только неподалеку от калитки стояли две женщины. Павел взглянул на них и покраснел то ли от неожиданности, то ли от удовольствия.
Глаша замерла в неудобной позе, прижав к груди туго набитую авоську, задумчиво разглядывала Павла, точно чего-то не досказала ему и теперь ждала, когда освободится.
Чуть в стороне от нее, в форменной шинели, переминалась с ноги на ногу Маша. Проводница кивала ему головой и улыбалась вроде печально.
Павел не выдержал, побежал к молодым женщинам, потряс им руки, попросил не поминать лихом. Вернувшись, мягко взял маму и бабушку под руки и тихонько зашагал на привокзальную площадь.
— Нас тут машина ждет, — сообщила мать. — В колхозе дали сына встретить.
Подошли к грузовику, в кабине которого спал шофер, постучали в стекло.
— Приехал? — спросил шофер, протирая глаза. — Магарыч с тебя, Марфа Ефимовна.
— Будет, будет! — торопливо кивнула мать. — Только не гони вскачь, окаянный!
Павел подсадил бабушку в кабину, помог матери забраться в кузов и легко перепрыгнул через борт сам.
Машина закашляла, выпустила струю темного дыма и, вздрогнув, резво побежала по шоссе.
НАЧАЛО
Где-то рядом внезапно и пронзительно свистнул маневровый паровозик, раздался лязг вагонов, и мимо Павла, подергиваясь, покатился состав, груженный чугунными чушками.
Павел испуганно посмотрел на часы. До смены оставалось больше десяти минут, и он облегченно вздохнул: успеет дойти.
«Господи, я же просидел здесь вон сколько и даже не заметил, как растаяло время. Что со мною?».
Он покосился на бунт стального каната, на котором почти неподвижно просидел целый час, и, стараясь согреться, быстро, почти бегом направился к стройке.
Солнце уже поднялось над комбинатом, но низкие грузные облака, сбившиеся в кучу, процеживали свет, и до земли доходили лишь блеклые, точно снятое молоко, остатки лучей.
Витя Линев ждал Абатурина у крана.
Над ближними трубами гроздья дыма стали гуще. Завод начинал первую смену.
Увидев Павла, бригадир кивнул ему и побежал к ферме. Осмотрев стропы на ней, махнул рукой машинисту, и пятнадцатитонный башенный кран взял стропы на крюк.
— Подержи ферму в зубах, голуба! — закричал Линев машинисту. И открыв рот, потыкал в зубы пальцами.
Машинист в кабине крана усмехнулся, поднял ферму на половину нужной высоты и «подержал ее в зубах». Строповка была надежной.
— Вира! — заорал Линев и ухватился за оттяжку.
То опуская, то натягивая ее, он стал направлять ферму.
Кран занес свой громоздкий груз над колоннами и начал медленно опускать его.
Абатурин уже был на подмостях и ждал, когда конец фермы подойдет к нему. Поймав это мгновение, воткнул монтажный ключ в отверстие фермы и затем — в отверстие колонны. Теперь можно было навертывать гайки. Павел и Климчук занялись этим.
Климчука звали Тихон Тихонович, и это имя как нельзя лучше шло к нему. Он был маленький ростом, почти немой на работе, и поначалу показался Павлу скучным и вялым. Но вскоре Абатурин с удивлением обнаружил, что этот медлительный с виду человек выполняет работу почти вдвое быстрее его, Павла. Может, в некрупных руках Климчука таилась твердая сила, а может она и не была такой, но монтажник умел расходовать ее запасы экономно и расчетливо.
Обычно Климчук раскрывал рот только для одного слова. Оно было чаще приказное и все же не вызывало раздражения: короткие советы Климчука всегда были верны и к месту.
И Павел очень скоро понял, что немногословие его старшего товарища — Климчуку было около тридцати лет — это немногословие человека, до тонкостей знающего дело и не тратящего слов на то, что и без них ясно.
Но оказалось, что Климчук не всегда молчалив и сдержан. Однажды, придя на смену, Абатурин с удивлением увидел такую сцену.
Возле крана стоял крупный мужчина с мрачным, но, впрочем, спокойным лицом, и, усмехаясь, слушал Климчука.
Тот говорил, закипая:
— Нам, Аверкий Аркадьевич, липа не нужна. Кого путаем?
— От слова «мед» во рту сладко не станет, — отвечал Аверкий Аркадьевич с усмешкой. — Не об одном себе беспокоюсь. Так и вам лучше.
— Не надо «лучше», надо честно. А от этой вашей липы мне спать невозможно.
Рослый начальник — Павел догадывался, что это, вероятно, Жамков — тоже начинал закипать. Он хмурил широкие брови, и его скулы вздувались буграми.
— Мне твоя поза уже осточертела, Тихон, — говорил он негромко Климчуку. — Тошнит меня от нее. Нас по тоннажу судят. А мелочевка потом. Без нее все равно не сдаем работы. Без нее объект не примут.
К ним подошел Вася Воробей, приятель Климчука, медвежеватый видом, но разговорчивый человек, на целую голову выше Жамкова. Послушал, о чем говорят начальник и монтажник, не торопясь, закурил.
— Ну, твое мнение, Вася? — спросил Жамков, улыбаясь, но глаза его под широкими бровями были холодны. — Ты тоже хочешь, чтоб нас с Доски почета свалили?
Вася Воробей несколько раз подряд затянулся дымом, покачал головой.
— Не, не хочу. Но Тихон прав. Зря на Доске висим. За показуху. Сами знаете.
— Ты никогда начальником участка не был, Вася? — внезапно спросил Жамков и прищурился. — Ну вот, побываешь в моей шкуре, поймешь, что к чему.
Он повернулся и медленно пошел прочь. Вся его фигура, громоздкая и в эти секунды сутулая, казалась огромным, не до конца написанным знаком вопроса. Жамков, виделось, сожалел, что люди, которым он делает добро, так глупы и неблагодарны. Вскоре, однако, Жамков выпрямился и уже уверенно и твердо зашагал к конторе. Теперь его фигура больше смахивала на восклицательный знак.
Абатурин тогда приблизительно понял, о чем шла речь. Он догадывался, что начальник участка Жамков не очень чист на совесть, заботится не о сути дела — о показной его стороне. Но какие факты имели в виду начальник участка и монтажники, не знал.
Вспомнив об этом разговоре, Павел огорченно вздохнул. Он бросил рассеянный взгляд вниз и увидел Линева. Тот помахивал фуражкой, подбадривая новичка. И Абатурин благодарно кивнул в ответ бригадиру, хотя тот едва ли мог заметить ответный жест.
Закрепив половину отверстий, Павел отцепил от подмостей монтажный ремень и по верхнему поясу фермы пополз к месту строповки.
Распутав остальные канаты, махнул рукой бригадиру.
— Майна! — слабо донесся до него голос Линева.
Гак, на котором повисли витые плети строп, стал медленно опускаться. Линев мгновенно очутился у лестницы и, как кошка, взлетел к ферме.
Павел взглянул на часы и удивился: с начала смены прошло уже два часа.
— Крепи остальные гайки, — распорядился бригадир. — Тихон Тихоныч и Вася подготовят угловой металл для связей.
В обеденный перерыв они не пошли в столовую. Линев уселся на плите перекрытия и, болтая ногами, открыл кулек с едой.
— Грызи! — приказал он Павлу, разломив кусок колбасы пополам. — Поправляйся.
— А мне? — смешно сморщил физиономию Блажевич, усаживаясь рядом с монтажниками. — Мне разве нету?
— От колбасы толстеют, — в тон ему сказал Линев. — Ты сейчас влюбленный, и тебе жир вовсе ни к чему. Ну да ладно, немного я тебе дам.
Они ели весело, с аппетитом, так, как едят только голодные здоровые люди в молодости.
От слябинга, расположенного по соседству, сюда, на высоту, заносило пар, и он распушенными ватками цеплялся за лица. Линев с видимым удовольствием трогал эти клочья растопыренными пальцами и говорил Абатурину:
— Ты видишь, какая высота, Паш? Все кругом видно. Ну, слябинг — само собой. Он же рядом. Мы с Гришей строили. Да и ты ведь, кажется, монтировал фермы на нем. До армии. А вон погляди на гору. Аглофабрику видишь? Мы сработали. И мартен тоже.
