Зоя Журавлева - Выход из Случая
«Ух ты!» — Хижняк в восхищении присел на корточки.
Пес сразу остановился и страстно потянул носом. Кристина Вторая замерла, распушась. Котята попадали друг на дружку и верещали, барахтаясь.
«Познакомься, Вадим, это Маврик, — торжественно объявила теща. — Мавр, это мой зять».
Глянцево-черный песик грациозно переступил передними лапами, протяжно втянул носом, но руки не подал.
«Не нравлюсь…» — притворно вздохнул Хижняк. «А кому ты можешь понравиться? — сразу сказала Ольга Сидоровна, быстро включаясь в игру, как меж ними велось. — Я — исключение». — «Ах, как это точно», — затряс головой Хижняк.
И опять почувствовал — остро, как приступ: да, это его дом, хоть он бывает тут редко, проездом, в отпуске, но именно это — его дом. Мягкий круг торшера. Старый письменный стол школьной учительницы, заваленный и сейчас тетрадками, хоть теща давно на пенсии. Книжки в частых закладках. Смеющаяся девочка с бантом на голубой стене — его жена Варвара. Котята, которые все разбирают ноги и никак не могут разобраться. Узкая кушетка со старомодным валиком, где можно лежать молча, закрыв глаза, если тебе так нужно. Лежать. Думать. Слушать легкие ненавязчивые шаги маленькой женщины, которая тебе теща. Была, есть и будет. Или нужно вообще ехать в гостиницу и явиться при галстуке и с визитом?
Но этого Хижняк все равно не мог.
Как это, оказывается, важно — взрослому человеку иметь на земле место, где он ощущает себя маленьким, где любят его не за что-то, а просто — потому что любят. Или это уже сантименты? Между прочим, совсем не такое плохое чувство, как принято говорить вслух. Или так жгуче вспыхивает внутри только потому, что сейчас можно это потерять? Вот сейчас…
«А ты чего же без телеграммы?» — «Чтобы страшнее».
Нет, не поэтому. Он и раньше так чувствовал…
«Ну и как вы там?»
Глянцевый Мавр цокал теперь перед Хнжняком почти добродушно. Кристина Вторая бесшумно и тщательно вылизывала свой хвост. Котята наконец разобрали ноги и теперь следили за ее туалетом с напряженным вниманием.
«А почему ж он не лает?» — сказал Хижняк с повышенным интересом. «Такая порода, — засмеялась Ольга Сидоровна. — Я сама сперва думала — не немой ли. В ветлечебницу с ним ходила». — «Что ж это за порода такая?» — хмыкнул Хижняк. «Карликовый пинчер. Ну конечно, не совсем чистый. Мама слегка грешила. Это нам не важно, ведь правда, Маврик?»
Мавр яростно заплясал перед хозяйкой.
«До шести месяцев они вовсе не лают. Да и лаять нам не на кого. Верно, Маврик? Зато все решительно понимает…»— «В точности как я, — засмеялся Хижняк. — Все решительно понимаю, а написать не могу — чтобы так, как я это понимаю». — «Ты как раз можешь», — вдруг серьезно сказала Ольга Сидоровна. «Нет, пока не могу…» — «Ничего, потом сможешь». — «Очень сомневаюсь», — сказал Хижняк. «А ты не сомневайся, — она легонько шлепнула его по плечу. — Я в тебя верю, значит сможешь. Руки вымыл?»-«Я в вагоне мыл, — заскулил Хижняк. — У меня чистые…»
Пока он плескался в ванной, Ольга Сидоровна перетащила из прихожей вещи. Стол был уже накрыт, крепкий, как Хижняк любит, чай янтарно поблескивал в очень белых чашках. Сели друг против друга.
«А вещей чего столько? — между прочим сказала теща. — Опять книги?» — «Не совсем». Хижняк поперхнулся. Отодвинул чашку.
Тут уж как ни оттягивай, а когда-то надо…
«Мы ведь, теща, с Варварой допрыгались, должен — увы — сказать». — «Опять тебя выгнали?» — «Нет, мы все-таки разошлись…»-«Так, — сказала она, помедлив. — Значит, все-таки разошлись. Так. Собственно, нового и нет ничего. Можно было предположить, я давно уж заметила…»
Голос се чуть дрогнул. Хижняк поднял глаза.
Теща сидела за столом очень прямо. Крепко держала чашку двумя руками, будто держалась за эту чашку, чтобы не упасть. По щекам ее быстро бежали очень крупные для мелкого лица слезы, скапливались в уголках маленького твердого рта. Теща моргала, силясь их удержать. Но слезы все катились.
Хижняк рванулся к ней через стол длинными руками:
«Ольга Сидоровна!»
Теща отпрянула, стукнула узеньким кулачком по столу: «Черти вы все-таки!»
В тот же миг глухое ворчанье, которое было уже вокруг Хижняка, прорвалось тонким, всхлипывающим лаем. Хижняк почувствовал резкий укол в левой щиколотке. Дрыгнул ногой. Глянцево-черный кобелек Мавр, мелко лязгнув зубами в воздухе, отлетел в сторону и закрутился на месте. Кристина Вторая уже стояла с ним рядом, задрав хвост трубой и солидарно пушась.
«До крови», — удивился Хижняк, задирая штанину. «Маврик, фу! — прикрикнула теща. — Ишь, заступился! А ты как думал? Знай наших! — Слезы еще блестели, но она уже смеялась. — Мавр, чучело, это свой! Йод на столе, Вадим…»
Дверь второй комнаты растворилась. Заспанный мальчик в длинной рубашке и с большими ушами стоял на пороге, щурясь:
«Баба Оля, я уже выспался…» — «Здрасьте — выспался, — засмеялась теща. — Второй час ночи! А ну давай обратно в кровать!»
Прошла следом за ним в темную комнату. Мавр процокал туда же. Кристина Вторая проструилась бесшумно. Слышно было, как все они там шушукались, мальчик прыгал в постели. Наконец затих.
Теща прикрыла покрепче дверь.
«Еще кто-нибудь есть в квартире? Говорите прямо!» — «Никого больше нет, всех видел, — засмеялась теща. — Это Антон. Я ж вам писала, помнишь? Через подъезд живут, двенадцатая квартира. Мать сегодня в ночную смену, в метро работает. Ну, вожусь иногда. Забавный». — «Ты всегда найдешь с кем возиться, я тебя знаю…» — «От вас с Варварой внука не дождалась, так что молчите». — «В большой науке какие внуки», — хмыкнул Хижняк.
Можно уже опять говорить, как меж ними велось, он это чувствовал. И даже какая-то сонная усталость была во всем теле, что вот все-таки можно опять, несмотря на… и была пустота до звона.
«Да уж вы люди сильно занятые, — сказала теща со спокойной иронией. — Друг от дружки устали, где вам. И что Варвара?» — «Заканчивает статью, что мидии живут четыре-пять лет, а не двенадцать-четырнадцать, как считали…» — «Не думает из Верхних Камушков уезжать?..»— «Вроде не думает, у нее тема еще года на три. Она письмо написала, вот, держи, толстое».
Хижняк глядел, как теща читает. Чуть шевеля губами, задерживаясь на отдельных словах, будто выверяя их на предмет ошибок по старой учительской привычке.
«Понятно, — сказала теща, закончив. — Беспокоится, чтобы я тебя не обидела. Ты, мол, не виноват, и никто не виноват. А то ведь я такая! Дочь прокляну, зятя вытолкаю взашей. Разошлись хоть как люди, и на том спасибо…» — «О, мы — как леди и джентльмен». — «А ты что делать думаешь, джентльмен?» — «Еще не решил, — честно сказал Хижняк. — Может, тут пока поработаю. Отвык за семь лет, любопытно взглянуть на город отвыкшим глазом. А там — как глянется». — «Живи хоть всю жизнь, места хватит». — «Не, я парнишка самостоятельный, уйду на квартиру». — «Парнишка под тридцать годиков», — хмыкнула теща. «Но ведь еще не старый!» — «Не старый, — засмеялась теща. — А похоже, до старости будешь бегать, такой». — «Я себя ищу», — сообщил Хижняк важно. «Ну, ищи, время есть, — разрешила теща. — Я тебе всегда рада». — «Знаю», — сказал Хижняк серьезно. И вдруг зевнул, сладостно, во всю ширь. Сразу как-то его сморило. «Сейчас постелю…»
Почти сквозь сон Хижняк уже смотрел, как легко она двигается, как маленькие руки ее быстры и проворны над чистым, свежим бельем. И почти сквозь сон уже слышал:
«Я тоже как-то тут заскучала. На работу устроиться, что ли, думаю? Анна, Антошкина мать, рассказывает все про метро. В метро, что ли, думаю, пойти? Они на контроль пенсионеров берут, сколько раз сама слышала — приглашают. Пойду, думаю. А тут Антошка с дачи вернулся, вроде с ним надо. Чего дома один? Из моей школы вдруг прибежали: «Ольга Сидоровна, миленькая, кружок не возьметесь?» «Юный историк» — как не взять. В Эрмитаж купила абонемент. Вроде некогда. И работать некогда, и скучать некогда, так и кручусь…»
Вот когда метро впервые возникло как организация— сообразил сейчас литсотрудник Хижняк, сидя против редактора Мурашкина и глядя ему в лицо с непонятной улыбкой. Вот когда! В первый вечер у тещи…
— Теща? — хмуро удивился редактор. — Ты же говорил, что с женой вроде бы…
— Это совсем другое дело, — невежливо перебил Хижняк. — С тещей у меня кровное родство.
— Это еще как? — не понял редактор.
— По духу, — разъяснил Хижняк с удовольствием.
Но редактор не принял его удовольствия, предпочел сменить тему:
— Ты чего в депо делал, Вадим Андреевич?
— Смотрел…
— Там есть что смотреть, — согласился редактор. — Но учти, писать о них сейчас, пожалуй, не стоит. Положение трудное. Зама по эксплуатации будут вот-вот менять, может — сегодня. А новому надо дать время, чтоб подтянул коллектив.
— О Матвееве-то я бы как раз написал охотно, — сказал, помедлив, Хижняк. — Его в депо любят.
