Павел Федоров - Пограничная тишина
...Итак, я завтра еду. Несмотря на то что мы примирились с Петром, на душе у меня неспокойно. Я считаю: что бы на заставе без меня ни произошло, ответственность лежит на мне. И заранее знаю, что, буду ли я в городском саду слушать духовой оркестр или смотреть новый кинофильм, все равно не перестану думать о стыках на флангах, о солдатах на границе, о невидимых телефонных проводах и ночных разговорах дежурных, о молодом поваре, размешивающем в луженом котле солдатскую кашу, о младшем сержанте Нестерове, который заказал мне привезти из города новый рубанок, о нашей прачке тетке Ефимье. Ей тоже надо какой-то платок привезти. Обо всем этом буду думать и помнить, где бы я ни находился, где бы я ни жил».
Глава тринадцатая
Комендант пограничного участка подполковник Маланьин, уходя в отпуск, оставил вместо себя майора Федора Федоровича Рокотова.
Зная слабость Рокотова — любовь к хорошей рыбалке, — подполковник Маланьин пригласил его выйти в субботу раненько утром в море и порыбачить.
— Наверно, здорово берет ставрида! — загоревшись, воскликнул Федор Федорович.
— Вчера инвалид Кандыба натаскал полную торбу, не меньше двадцати килограммов.
— А не брехня? — усомнился майор.
— Эта брехня сейчас на каждый крючок цепляется. По пять, по шесть штук вытаскивают сразу, — многозначительно взглянул на Рокотова комендант. — Даже курортники и те по целому ведру таскают.
— Вот это да! — увлеченно подхватил Федор Федорович. — А как с насадкой?
— Ко мне дружок в гости приехал. Ушли с сыном моим Вовкой за креветками. Будет насадка.
— Добре! Утречком выгребемся часика на два — и точка, — согласился Федор Федорович и побежал налаживать снасти.
Желая помочь Маланьину в ловле креветок, которые здесь считаются самой лучшей наживкой, Рокотов вечером спустился к портовой бухте. С комендантом они встретились на берегу. Тут же, около опрокинутой лодки, в коричневых трусиках, с порванным сачком на тяжелом железном обруче, стоял гость Маланьина — детина ростом в добрую сажень с могучей волосатой грудью. Он оказался бывшим пограничником-моряком, капитаном второго ранга в запасе.
— Борис Руцак, — с достоинством отрекомендовался он хриплым баском и крепко стиснул пальцы Рокотову.
— Как рачки? — мусоля во рту недокуренную папироску, повторил Руцак вопрос Рокотова и, безнадежно махнув рукой, добавил: — Плавают кругом мальчишки, як галушки в сметане, все пораспугали.
— Да, маловато, — показав на горсточку судорожно дергавшихся в ящике креветок, тяжко вздохнул Маланьин.
— Это и все? — разочарованно спросил Рокотов.
— Как видишь, — пожал плечами Маланьин.
— Не может быть, чтобы всех распугали! — возмутился Федор Федорович. — Надо поглубже заходить, а вы и трусов не замочили. Пошли!
Но лезть в глубину, да еще в липкие густые водоросли, где прятались креветки, никому не хотелось. После недолгих шутливых пререканий Рокотов взял у Руцака сачок, кое-как залатал его и, сбросив штаны, полез первым.
До поздних сумерек, дрожа от холода, они по очереди лазали в воду, путаясь в водорослях, спотыкаясь о скользкие камни.
— Да хватит, куда столько! — сипло басил Руцак.
— Пока полный ящик не наловим, не уйдем. Давай, Борис Захарович, жми! — подгонял его неутомимый Рокотов.
На другой день, в пять часов утра, вся эта компания была уже на берегу. Лодку опустили дружно и быстро. На весла сели Маланьин и Руцак. Пребывая в самом отличнейшем настроении, Рокотов пристроился на корме и сразу же завел разговор о предстоящей ловле.
— А где будем кидать якорь? — спросил он.
— Кидают гнилые яблоки на базаре, а якоря отдают, — едко заметил невыспавшийся и позевывающий на холодке Руцак.
— Пусть будет так, — миролюбиво согласился Рокотов. — Я должен знать, где мы встанем?
— У второй вехи, — ответил Маланьин. — Там самое ставрижье место. Так и вьется вокруг...
— Уж ежели она там есть, возьмем. Это, братцы, зверь рыба. И если цапнет, держи ее, не зевай. Вот ерш — это другое дело. Насади на крючок кусок тюльки, опусти на дно, сиди и закуривай. Наверняка проглотит и сам на крючок сядет. Окунь, например, или карась — те на проводочку. Закинь подальше и тяни, обязательно схватят наживку прямо на ходу. А вот ставридка — та берет отлично от всех! И должен вам сказать, что эту рыбку я умею подхватывать.
— Не хвастай, — налегая на весло и тяжело отдуваясь, заметил комендант. — Оставь, брат, не люблю я этого.
— А вот посмотрим... Я покажу, как надо ловить.
— Посмотрим, увидим, — вставил слово Руцак.
Греб он большими рывками и, шумно скрежеща уключиной, сбивал лодку с курса. Маланьин не выдержал и начал сдавать.
— Левым, левым! — то и дело командовал Рокотов.
— Да разве с ним, чертом, сладишь! — оправдывался Маланьин.
— Налегай, налегай всем корпусом! — басовито похохатывал Руцак. Ночной сон с него сдуло свежим утренним ветерком, и он чувствовал себя сейчас в своей стихии.
Кругом спокойной голубой чашей разлилось море. Далеко на горизонте медленно выплывало утреннее солнце. Теплые лучи ласково пригревали чуть запотевшую спину. Все предсказывало хорошую погоду и великолепный клев.
Лодка между тем приближалась уже к вехе, показывающей, где кончалась мель и начиналась морская глубь. Здесь и решено было ловить. Вдруг крепко подул ветер, за кормой прошлась волнистая зыбь. Вскрикивая, летали чайки — бесстрашные, прожорливые птицы. Они ждали свою добычу, встречая каждую вышедшую в море байду.
— Довольно! Суши весла! — крикнул Руцак. — Вот тут и отдадим якорь.
Но якоря в лодке не было. Бухнули за борт на веревке пудовый камень и начали торопливо разматывать лески самодуров. Майор Рокотов пристроился на корме, Маланьин — на носу, а Руцак — на средней банке.
Голубые глаза майора Рокотова расширились и заблестели от азарта.
Только истый рыбак поймет неописуемое блаженство того мгновения, когда кончики пальцев почувствуют толчок пеклевки и трепет подсеченной рыбы. Рокотов артистически подсек еще невидимую рыбу и, ловко перехватывая руками, вытравил из двадцатиметровой глубины. На одном из стальных крючков вяло болтался несъедобный лаврет величиною с селедку. Плюнув от досады, Федор Федорович под хохот товарищей швырнул добычу за борт. Сидевшая на вехе чайка мгновенно спикировала, подхватила клювом рыбу и круто взвилась в небо.
Маланьин вытащил две ставридки и, подмигнув незадачливому Рокотову, с удовольствием опустил их в висевший на уключине садок.
— Как ты ловишь? — не вытерпел Рокотов. — На какой глубине?
— Почти у самого дна. Вот так и потряхиваю... подергиваю. Смотри! Опять есть! — Маланьин задержал на весу крупную рыбу. Серебристо блеснув в лучах солнца, ставрида крутанула хвостом и упала в воду.
— Сорвалась, окаянная! Сейчас я ее выхвачу! — распалился Рокотов и далеко забросил свинцовое грузило. Но ему опять не везло. Не видел ни одной поклевки и Руцак, который, сняв майку, с удовольствием подставлял спину жарко пригревавшему солнцу. Вытянув волосатые ноги, он флегматично проговорил:
— Ни малявки! Сейчас буду купаться.
Такого беспечного, издевательского отношения к рыбалке Федор Федорович вынести не мог.
— Это уже черт знает что такое! — с яростью набросился он на гостя. — И не совестно вам, Боря!
— А ежели она жрет насадку и на крючок не садится! — сконфуженно оправдывался Руцак.
Ленивым движением пальцев он почесал могучее плечо и сделал попытку подсечь, но леска не поддалась.
— Поймал? — ехидно спросил Рокотов.
— Тяжелую зацепил...
— Ну и тащи!
Оглядевшись, Маланьин сокрушенно сказал:
— А мы, братцы, дрейфуем.
— Определенно дрейфуем, — уныло поддержал Руцак и потащил леску. Она натянулась, как струна, и со звоном лопнула. На крупном загорелом лице Руцака выразилось недоумение.
Рокотов тронул веревку. Она свободно тащилась за лодкой. Всем стало ясно, что камень остался на дне. Это была настоящая беда. За якорем не нырнешь, а к берегу выгребать и привязывать новый камень — две добрых мили.
— Снимайтесь ко всем чертям! — тоном приказа проговорил Маланьин. — Всю снасть порвем!
Море начинало зыбить, лодку сильно несло. Поравнявшись с вехой, привязались. Дрейф прекратился. Задержанная веревкой лодка задирала нос все выше и выше. Комендант качался на носу и, к великой зависти Рокотова, таскал ставридок одну за другой. А Федор Федорович поймал пока что карасика величиной в пятак, морскую собаку и двух страшенных, как черти, большеротых ершей. Один из них, не желая сниматься с крючка, сильно дернулся и своим острым гребнем проколол майору палец.
