Лев Кассиль - Том 3. Линия связи. Улица младшего сына
– Ну вот! – чуть не плача проговорил Ваня. Он ужасно рассердился. – Говорил, что упустишь! Где тебе со ртутью дело иметь, такому малявке!..
Володя был убит. Он сел на корточки, пытаясь собрать ртутные брызги. Но из этого ничего не вышло.
– Это потому, что ты меня торопил очень, – оправдывался Володя. – Ну ладно, ты не сердись. Я тебе, хочешь, золотую проволочку вот такой длины подарю? У меня есть. А могу бабочку «мертвая голова», сушеную… Или перо от ястреба… Что хочешь.
– На что мне твое перо! Мне ртуть нужна.
– А зачем тебе она?
– «Зачем»! Опыты делать… по физике. Мы будем скоро уже физику проходить. Уже через два года… если этот не считать.
Ах, это был новый удар! Володя и позабыл совсем, что Ваня этой весной уже перешел во второй класс. Володе же предстояло осенью поступить лишь в первый, а пока он ходил еще в детский сад.
– Хуже нет с дошколенками связываться! – продолжал Ваня и пренебрежительно плюнул.
– Ну и не больно тебя просят связываться! – обиделся Володя. – Я не люблю, когда так говорят… Ты лучше не смей обзывать!..
– А что мне будет?
– А вот уйду сейчас и не приду к вам больше – и все.
– Тебя не спросят. Мать привезет.
– Не захочу – не привезет. Вот возьму и сейчас уеду.
– На чем? На палочке верхом? А деньги на билет, на автобус, есть?
– А я пешком пойду, вот так, – проговорил Володя, одернул курточку, сел на землю, мигом разулся, взял в руки ботинки с засунутыми в них чулками и зашагал прочь со двора. Лицо у него было решительное, выпяченные губы пухлого рта были крепко сжаты.
Он шел не оглядываясь, сердито выворачивая босыми пятками пыль. И Ваня понял, что Володя действительно уйдет и отшагает все семь километров до города. Он знал характер своего младшего друга: уж если Володя что сказал, так он это сделает во что бы то ни стало. Надо было остановить Володю, чтобы не попало обоим. Но Ване не хотелось унижаться.
– Эй, Вовка, брось! – крикнул он. – Гордый какой, в самом деле! – Ваня влез на забор, перевесился наружу. – Хватит тебе, говорю! Давай назад!..
Володя уже был за калиткой. Маленькая его фигура в запыленной матросочке быстро двигалась по улице поселка. Володя даже не обернулся. Ваня выбежал за ним на улицу.
– Стой, Вовка, погоди!.. Я какую загадку знаю, вот реши! Ни в жизнь не отгадаешь!
Володя чуточку замедлил шаг и обернулся, поглядев через плечо на догонявшего его приятеля.
– Вот слушай, – запыхавшись, проговорил Ваня, настигнув его наконец. – Вот что это значит: «Детина полуумный на диване»?
Володя остановился.
Действительно, что это значит? Ну, сумасшедший на диване… В чем тут хитрость?
– Это никто не решит, – утешил его Ваня. – У нас в классе никто не отгадал. Я тоже сперва не разобрал, – добавил он, чтобы окончательно смягчить положение.
– «Детина полуумный…» – повторил Володя. Ваня видел, что он уже не уйдет, пока не узнает.
– Идем домой, – проговорил он, – а я тебе сейчас отгадку скажу.
Володя постоял с минуточку в раздумье, потом медленно пошел в сторону дома Гриценко.
– Ну, говори отгадку, – сказал он, остановившись возле калитки. – А то не пойду.
– За калиткой скажу. Прошли во двор.
– Ну, вот теперь слушай, – важно проговорил Ваня. – Это значит; дети на полу, умный на диване. Здорово?
Да, за этим стоило вернуться! Эх, скорее бы в школу, чтобы самому узнать все эти ученые штуки!
Теперь все уже пошло гладко. Друзья стали вспоминать всякие приключения, бывшие с ними зимой во время разлуки.
– Ты под Новый год поздно лег спать? – спрашивал Володя. – Ты до какого часу не спал? А я сперва не хотел ложиться, а потом нечаянно разоспался и уже даже не хотел вставать. А после по радио заиграли «Вальс-каприс», и я развеселился. А тут еще Валька стала дразниться, что я одним глазом сплю, а другим дремлю. И я уже не стал хотеть спать совсем.
Потом решили идти купаться.
– А помнишь, как я утонул, когда маленький был?
И опять была рассказана пренеприятная, уже хорошо известная Ване история. Дело в том, что прошлым летом Володя еще не умел плавать и должен был во время купания с мальчиками довольствоваться тем, что барахтался у самого берега. Правда, Володя вскоре выучился водить по дну руками, болтая при этом ногами. И казалось, что он плывет. Но раз на берег пришли ребята в городской окраины Глинки, считавшиеся в Керчи самыми отчаянными, и сразу заметили обман.
– Эй ты, грязнуха, землечерпалка! – крикнул один из них. – Чего по дну корябаешься?
Володя сказал:
– Не видел, так не ври… – И для большей убедительности добавил: – У меня только ногу свело, а то бы я показал вам, как плавать надо.
Большие глинковские мальчишки засмеялись. Один из них поддразнил:
– А ну-ка, покажи, лягушонок, как ты пузыри пускаешь! Может быть, нас поучишь?
– Он, как воробьишка, только в пыли купаться может.
Володя уже собирался уходить и натягивал штанишки, прыгая на одной ноге по берегу, но тут он содрал их с себя и отбросил в сторону.
– А что, не покажу, думаешь? Вон сейчас с того места прыгну!
– А ну, прыгни! – поддразнивали мальчишки из Глинки.
Володя влез на камни мола и огляделся. Как назло, никого из керченских друзей поблизости не было; значит, не на кого было надеяться. Однако надо было спасать честь керченских пловцов. Володя посмотрел вниз. Он знал, что здесь возле мола глубина – два раза с головой… Но делать нечего, отступать уже было поздно. «А может быть, и выплыву», – подумал Володя, припоминая часто слышанные им рассказы о том, что если человека сбросить на глубокое место и он сразу не испугается, так непременно выплывет. Володя зажмурился, набрал в грудь как можно больше воздуха (даже за щеками запас сделал) – и прыгнул. Он звонко шлепнулся, отбив себе сразу живот, охнул, отчего весь воздух, распиравший его щеки и грудь, вырвался наружу. Почувствовав, что погружается, Володя отчаянно заработал руками и ногами, открыл со страху глаза, – зеленовато-желтая, как огуречный рассол, влага, тяжелая, мутная, сдавила ему грудь, раздвинула насильно зубы и, казалось, заполнила его всего целиком ужасным холодом и разрывающей болью. Володя захлебнулся и пошел ко дну.
Глинковские мальчишки, с насмешливым равнодушием взиравшие на Володю до его прыжка, видя, что нырнувший мальчуган не показывается на поверхности, забеспокоились и стали звать на помощь, бросаться в воду, нырять, чтобы вытащить Володю. Ближе всех к месту происшествия был пожилой рыбак, возвращавшийся из моря в своей шлюпке. Он видел прыжок Володи, слышал крики мальчишек и, как был, не раздеваясь, бросился с лодки в том самом месте, где еще минуту назад всплывали небольшие пузыри.
Он вынырнул, отплевываясь, зажал большими пальцами уши, а ладонями нос и рот – и снова погрузился в воду.
Через минуту Володя уже лежал на каменных плитах мола и спасший его рыбак растирал неподвижное тело мальчика, переворачивая его со спины на живот, подставляя под него свое колено, разводил руки Володи. Вскоре Володю стошнило, дыхание подняло его грудь. Медленно раскрылись глаза, еще бестолково глядевшие на белый свет, куда он снова возвращался.
– Ну, а теперь пускай полежит, обсохнет на солнышке, – сказал рыбак, обжимая на себе мокрые штаны и блузу. – Вы матери его ничего не говорите, а то будет ему дома… Ничего, отойдет. А второй раз не полезет, где глубоко.
Рыбак пошел на берег, куда мальчишки подтянули брошенную им лодку. Кто-то принес Володе его штанишки.
Икая, трясясь, мокрый и жалкий, как цыпленок, только что вылезший из яйца, Володя побрел домой. Но он нашел в себе силы остановиться, узнал в окружавшей толпе мальчишек главного глинковского обидчика и, справившись с прыгающим подбородком, икая, процедил сквозь лязгавшие зубы:
– А в-в-в… вв… все-таки прыг… ик!.. нул… Он бы, может быть, еще что-нибудь сказал глинковским, но вдруг почувствовал, что его подхватывают на руки, тут же одной рукой дерут больно за ухо, другой прижимают голову к чему-то мягкому, знакомому, пахнущему всеми родными, домашними запахами, и на лицо его часто закапало соленым, как море, но теплым… Это прибежала из дому мать, которой кто-то уже успел сообщить о происшествии, крикнув под окном: «Тетя Евдокия, ваш Володя утонул!» И героя унесли на руках укутанным в материнскую шаль. Впрочем, никто не смеялся. Никто. Даже глинковские…
Дома Володя, предварительно докрасна натертый скипидаром, отогрелся под тремя одеялами, а отогревшись, сказал матери:
– Мама, дай мне три рубля.
– Это за что тебе три рубля, дрянушка такая? Всю ты мне душу надорвал… Никуда ты больше не пойдешь от меня! Минуты с тобой покоя нет… Вот напишу отцу обо всем. Вишь ты, еще имеет столько дерзости, что после всего трешку просит! Да за что тебе деньги давать? Володя высунулся из-под одеяла и серьезно сказал:
