Лазарь Лагин - Старик Хоттабыч (1953, илл. Валька)
– М-м-м? – вопросительно промычал Хоттабыч.
– Я предлагаю набрать высоту и вылететь из полосы тумана.
– С любовью и удовольствием, любезный Волька! Сколь поразительна зрелость твоего ума!
Ковёр, хлюпая набрякшими кистями, тяжело взмыл вверх, и вскоре над ними уже открылось чистое темно-синее небо, усеянное редкими звёздами, а под ними покоилось белоснежное море облаков с застывшими округлыми волнами.
Теперь наши путешественники уже больше не страдали от сырости. Теперь они страдали от холода.
– Х-х-хор-рро-шо б-было б-бы сейчас д-достать чего-нибудь т-тёпленького из одежды! – мечтательно сказал Волька, не попадая зуб на зуб.
– П-по-по-жалуйста, о блаженный Волька ибн Алёша! – ответствовал Хоттабыч и прикрыл свернувшегося калачиком Вольку неведомо откуда появившимся халатом.
Волька уснул, а ковёр-самолёт неслышно пролетал над горами и долинами, над полями и лугами, над реками и ручейками, над колхозами и городами. Всё дальше и дальше на юго-восток, всё ближе и ближе к таинственной Индии, где томился юный невольник Женя Богорад.
Волька проснулся часа через два, когда ещё было совсем темно. Его разбудили стужа и какой-то тихий мелодичный звон, походивший на звон ламповых хрустальных подвесков. Это звенели сосульки на бороде Хоттабыча и обледеневшие кисти ковра. Вообще же весь ковёр покрылся противной, скользкой ледяной коркой. Это отразилось на его лётных качествах и в первую очередь – на скорости полёта. Кроме того, теперь при самом незначительном вираже этого сказочного средства передвижения его пассажирам угрожала смертельная опасность свалиться в пропасть. А тут ещё начались бесчисленные воздушные ямы. Ковёр падал со страшной высоты, нелепо вихляя и кружась. Волька и Хоттабыч хватались тогда за кисти ковра, невыносимо страдая одновременно от бортовой и килевой качки, от головокружения, от холода и, наконец, – чего греха таить! – просто от страха.
Старик долго кренился, по после одной особенно глубокой воздушной ямы пал духом и робко начал:
– О отрок, подобный отрезку луны, одно дело было забросить твоего друга в Индию – для этого потребовалось ровно столько времени, сколько нужно, чтобы сосчитать до десяти, – совсем другое дело – лететь на ковре-самолёте. Видишь, мы уже сколько летим, а ведь пролетели едва одну десятую часть пути. Так не повернуть ли нам обратно, чтобы не превратиться в кусочки льда?
– …И оставить товарища в беде? Ну, знаешь, Хоттабыч, я тебя просто не узнаю!
Через некоторое время Хоттабыч, посиневший от холода, но чем-то очень довольный, снова разбудил Вольку.
– Неужели нельзя дать человеку спокойно поспать! – забрюзжал Волька и с головой накрылся халатом.
Но старик сорвал с него халат и крикнул:
– Я пришёл к тебе с радостью, о Волька! Нам незачем лететь в Индию. Ты меня можешь поздравить: я уже снова умею расколдовывать. Бессонная ночь на морозе помогла мне вспомнить забытое своё мастерство. Прикажи возвращаться обратно, о юный мой повелитель!
– А Женя?
– Не беспокойся! Он вернётся одновременно с нами или даже чуть раньше.
– Тогда не возражаю, – сказал Волька и снова прилёг вздремнуть…
И вот продрогшие, но счастливые пассажиры ковра-самолёта финишировали наконец в том же самом месте, откуда они накануне отправились в свой беспосадочный перелёт.
– Волька! – услышали они тотчас же мальчишеский голос, доносившийся из-под старой развесистой яблони.
– Женька! Ой, Женька!.. Хоттабыч, это ведь Женька! – крикнул Волька и сломя голову помчался к своему приятелю. – Женя, это ты?
– Я, а то кто? Конечно, я.
– Из Индии?
– А то откуда? Ясное дело, из Индии.
– Ой, Женечка, а как ты там очутился?
– А очень просто. Выхожу из кино «Сатурн», и вдруг, понимаешь, вж-ж-ж! – к-а-ак засвистит! Ка-а-ак зашумит! Смотрю, а я уже в Индии… Ты про Кашмирскую провинцию помнишь?
Волька обиженно промолчал.
– Ну так вот, я как раз в ней, в этой самой провинции, и очутился. Смотрю, а я в большущем сарае из бамбуковых палок. Темнота, жарища, как в печке. Что такое? Слышу – шаги, дверь открывается, входят какие-то люди в чалмах, хватают меня за руки и волокут во двор. Я упираюсь, а они волокут. Я упираюсь, а они бьют меня палками по спине и волокут, волокут, волокут… Выволокли. А там уже стоит покупатель. Понимаешь, по-ку-па-тель! Пришёл покупать меня в рабы! Они там людей продают и покупают! Но я не дрогнул. Я говорю: «В чём дело? Почему вы меня держите за руки? Какое право вы имеете драться? Я свободный советский человек». Тогда один из них говорит: «Тут тебе, болван, не Советский Союз, а Британское содружество наций, и ты не свободный человек, а мой раб. И я, говорит, тебя сейчас продам вот этому достойному господину, и ты будешь работать на его чайной плантации». Я тогда говорю: «Ну, это мы ещё посмотрим. Лучше я умру, чем быть рабом. И вообще, я буду на вас жаловаться». А они только смеются: «Попробуй, говорят, жаловаться. Кому, говорят, ты собираешься жаловаться? Уж не этому ли телеграфному столбу? Или, быть может, нашему губернатору? Попробуй только – он прикажет всыпать тебе семьдесят пять ударов бамбуковой палкой но твоим пяткам». А я тут как раз вижу – мимо проходит офицер в белом пробковом шлеме. Я ему кричу: «Обратите внимание! Здесь людьми торгуют! Меня хотят продать в рабство!» А офицер как ни в чём не бывало проходит дальше. Даже глазом не моргнул. А мой работорговец смеётся: «Нашёл, говорит, кому жаловаться – англичанину! Да если бы не англичане, – да продлятся их жизни в счастье! – в Индии давно уже не было бы работорговли и я разорился бы и был нищ, как последний дервиш». Вижу – дело плохо, надо спасаться, пока не поздно, да ка-ак рванусь у него из рук, да ка-ак выбегу на уличку! А они – за мной. А я от них на другую уличку, а оттуда – на третью. А они за мной бегут, кричат: «Держите его, держите его, держите раба, убежавшего от своего господина!» А тут как раз мимо скрипит повозка, запряжённая буйволами, а погоняет этих буйволов какой-то худой-худой гражданин, почти голый. Я вырываю у пего из рук бамбуковую палку да ка-ак размахнусь ею, да как брошусь на моих преследователей!.. И вдруг– бац! – и я вдруг уже не в Индии, а под этим деревом… Но тут что самое главное? Главное, что я не дрогнул, а сразу стал бороться, – вот что самое главное!.. А ещё главнее, Волька… Волька, если бы ты только видел, какие там худущие люди – крестьяне, рабочие!.. А нищих какая масса! Полные улицы нищих – совсем-совсем голые! Тощие, как скелет в нашем биологическом кабинете, только коричневые. Даже смотреть на них невозможно: обидно! Только почему они не борются? Знаешь, если бы я остался там рабом, я бы обязательно организовал восстание, честное пионерское!.. Как Спартак!.. А ты?
– Ясно! Раз там капиталистический строй, надо бороться!
– А я, понимаешь, бегу, бегу… Вот-вот попадусь!.. И вдруг – бац! Смотрю, а я под деревом, и тут вы с этим старичком появились… Да, слушай: кто этот старичок? Что-то я его как будто где-то уже видел…
– Признавайся, – сказал Волька: – хотел ты вчера посудачить с ребятами насчёт моего экзамена по географии?
– А что?
– А то, что он этого не любит.
– Чего не любит?
– А того, чтобы про меня ребята болтали лишнее.
– Фу-фу!
– Вот тебе и «фу-фу»! Р-раз – и в Индию! У него это просто!
– Он тысячу раз прав, мой юный друг Волька ибн Алёша, – скромно подтвердил Хоттабыч, приблизившийся тем временем к яблоне, под которой шёл разговор. – Нет для меня ничего сложного и трудного, когда потребуется услужить ему.
– Кто этот старик? – повторил Женя шопотом свой вопрос.
– Да, будьте знакомы, – сказал официальным голосом Волька и представил Хоттабычу своего вновь обретённого приятеля.
Очень приятно, – сказали в одни голос и Хоттабыч и его недавняя жертва.
А Хоттабыч подумал немножко, пожевал губами и добавил:
– Нет границ моему счастью познакомиться с тобою. Друзья моего юного повелителя – лучшие мои друзья.
– Повелителя? – удивился Женя.
– Повелителя и спасителя.
– Спасителя?! – не удержался и громко фыркнул Женя.
– Напрасно смеёшься, – строго взглянул на него Волька, – тут ничего смешного нету.
И он вкратце рассказал обо всём, что уже известно нашим внимательным читателям.
XIII. Кто самый богатый
– Пойдём погуляем, о кристалл моей души, – сказал на другой день Хоттабыч.
– Только при одном условии, – твёрдо заявил Волька: – при условии, что ты не будешь больше шарахаться от каждого автобуса, как деревенская лошадь. Хотя, пожалуй, я напрасно обидел деревенских лошадей: они уже давно перестали бояться машин. Да и тебе пора привыкнуть, что это не джирджисы какие-нибудь, а честные советские двигатели внутреннего сгорания.
