Вилис Лацис - Земля и море
— Почему же ты не женился? — поинтересовался Алуп, плечистый старик с седыми баками.
— Почему не женился? — желчно усмехнулся Дейнис и замолчал, точно не находя ответа. Затем торопливо произнес: — Тогда я должен был бы перейти в православную веру. А разве это можно делать? В какой вере ты родился, в такой и жить обязан, иначе ничего хорошего не выйдет.
Простившись с соседями, Алексис вскоре ушел домой. Он сегодня много ходил и хотел отдохнуть, да и Аустра, наверное, ждала его. Долго звучали в ушах его слова из фантастического бреда Дейниса: «В какой вере ты родился, в такой и жить обязан, иначе ничего хорошего не выйдет…»
5
Накануне отъезда Алексис с Аустрой отправились на взморье и прошли берегом к западу. Поселок Песчаный с его рыбачьими лодками на берегу остался далеко позади. Впереди, почти на таком же расстоянии, темнела другая лодочная пристань, там расположился соседний поселок. Молодые люди очутились в пустынном месте — с моря громоздились торосы льда, с берега наступали голые дюны.
— Здесь всегда так пустынно и тихо? — спросила Аустра, когда после целого часа ходьбы они не встретили ни одной души и даже на влажном песке не виднелось ни одного человеческого следа.
— Всегда, — ответил Алексис. — Здесь дно покрыто камнем, и рыбакам нечего делать в таких местах. Разве только выловить на дрова бревна, если их бурей выбросит на берег. Ты говоришь, тихо? Прислушайся. Разве ты ничего не слышишь?
Они остановились у выброшенного водой дерева. Алексис отряхнул снег со ствола, и Аустра уселась между двумя огромными корневищами. С моря доносился непрерывный, монотонный звук, похожий на тихое бормотание. Аустре он напоминал звуки, исходившие весной из прудов и озер, когда после зимней спячки просыпались лягушки. Только здесь звук был чище и шире — казалось, море тихо клокотало и бурлило. Временами это однообразное, выдержанное в одном тоне звучание заглушал какой-то странный крик: «Ка-а-кау! Ка-а-кау!», сопровождаемый всплесками воды, хотя море было совершенно спокойно и не волновалось. С берега виднелась далекая линия горизонта и узкая полоска воды с плавающими по ее поверхности отдельными льдинами, похожими на грязно-серые островки. Ледяной вал, залегший в шторм на второй отмели, подымался над уровнем воды футов на шесть и заслонял прибрежную полосу воды.
— Что это? — спросила Аустра.
— Морская весна, — ответил Алексис. Он с неизъяснимым наслаждением прислушивался к этим звукам и жадно вдыхал теплый воздух, насыщенный запахом гниющих водорослей.
— Если хочешь взглянуть, поднимемся на дюну.
Они поднялись на высокий холм и повернулись к морю. Птицы, сотни птиц заставляли море звенеть — нырки, крохали, чайки, морские утки. Они плавали стайками, ныряли, а приподнимаясь из воды, чертили концами крыльев пенистые полосы, слетаясь вместе. Гордо, с достоинством плыли самки посреди стаи, а самцы кружили возле них, красуясь ярким оперением и ловкостью. И все время не смолкало тихое бормотание — любовный разговор сотен живых существ.
— Не правда ли, красиво? — спросил Алексис. — Через несколько недель здесь можно будет увидеть уток с утятами. С каким гордым видом поплывут они со стаей своих детенышей! Мать немного впереди, а малыши тесной кучкой — за ней. Иногда она выводит их на берег отдохнуть. Они садятся у самой воды, нахохлившись и тесно прижимаясь друг к другу, а как заметят человека, бросаются в воду и отплывают на безопасное место.
— Чем же они питаются? Ведь здесь нет ничего съедобного?
— Ловят рыбу. Птицы настолько умны, что часто ныряют на дно и выбирают из рыбачьих сетей улов. Бывает, конечно, что кое-кто из смельчаков жестоко расплачивается за это, и в сетях вместе с рыбой мы находим десяток-другой крохалей и нырков.
— А что рыбаки с ними делают?
— Едят. Правда, они немного отдают ворванью, но, если привыкнешь, это совсем неплохое блюдо. Ты удивляешься? Некоторые едят даже мясо тюленей, а ведь оно отвратительно пахнет.
Ярко сияло мартовское солнце, белизна снега больно слепила глаза. Тихо на море, спокойна его серая блестящая поверхность, над которой изредка сверкнет белоснежное крыло чайки, а воздух, напоенный запахами моря и просыпающейся от зимнего сна земли, пьянит, кружит голову. Алексис, словно зачарованный, дышал и не мог надышаться досыта этим великолепным воздухом родного ему мира. Что могло сравниться с ним? Он знал, что скоро должен покинуть его, возможно навсегда, и как раз это сознание и придавало всему окружающему особую привлекательность. Стало грустно, как при расставании с милым другом. На чужбине он, несомненно, найдет новых друзей, но никогда не заменят они ему того, что он оставляет здесь.
Аустра, вероятно, догадалась о переживаниях Алексиса, она не торопила его, хотя ей уже все это надоело. Она ни о чем больше не спрашивала, оставив Зандава наедине со своими мыслями.
Беспокойно было на душе Алексиса. Там, в Эзериешах, он не думал, что прощанье с морем будет таким тяжелым. Его томило какое-то предчувствие, страх перед чем-то неясным. Он взял руку Аустры.
— Что же, пойдем…
Назад они возвращались не берегом, а лесом. Этот путь был короче. Некоторое время море еще виднелось между стволами сосен, но постепенно холмы становились все выше, и море исчезло. Остались лишь искривленные сосны да влажный песок.
Когда показались первые лачуги поселка Песчаного, Алексис вспомнил о Лаурисе. Он не появлялся у Зандавов со дня приезда Алексиса, да и Алексис не удосужился зайти к нему.
— Ты ведь найдешь дом, — сказал он. — Я заверну к Лаурису. В прошлый раз я ему не говорил о дне свадьбы.
— Иди, конечно… — согласилась Аустра, — и если у тебя здесь есть еще приятели, пригласи их.
— Нет, достаточно одного Лауриса, те явятся только из любопытства, чтобы после было о чем рассказать дома, а Лаурис придет по-дружески. Если бы ты знала, какой это славный и порядочный парень! Другого такого не найти.
Проводив Аустру до середины поселка, Алексис свернул к дому Тимротов. Он рассчитывал застать Лауриса за какой-нибудь спешной весенней работой: починкой снастей или ремонтом лодки, что помешало ему прийти к Рудите, — поэтому был крайне изумлен, услышав от старой Тимротиене следующее:
— Торчит в комнате. Иди наверх.
Дом Тимротов был единственным в поселке зданием в полтора этажа. Лаурис оклеил свою крохотную комнатку наверху светлыми обоями — редкая роскошь в здешних местах. Над изголовьем кровати была прибита книжная полка. На небольшом столике стояла глиняная кружка с зеленью и овальное зеркало. Два стула Лаурис выкрасил в зеленый цвет, а потолок обшил шпунтовыми досками. На полу лежали две дубленые тюленьи шкуры — охотничьи трофеи. О необычном вкусе хозяина комнаты говорила и висевшая на стене скрипка. Странным казалось, как мог он своими жесткими, огрубевшими от работы пальцами извлекать из струн какие-то звуки. Соседи, кому приходилось слышать его игру, считали, что он не лишен музыкальности, тем не менее Лаурис всегда отвечал отказом, когда его приглашали играть на вечеринках.
Войдя в комнату, Алексис застал Лауриса сидящим на кровати, он был, как всегда, тщательно одет и причесан. Не вставая, Лаурис протянул товарищу руку.
— Присаживайся. Как дела?
— Ты же сам знаешь, — улыбнулся Алексис. — Почему никогда не зайдешь? Хоть бы в карты вечером поиграли.
Лаурис улыбнулся какой-то вымученной улыбкой.
— У вас теперь и без меня четверо игроков. Пятый лишний.
— Что поделываешь? — продолжал Алексис.
— Пока ничего. Так…
Все время, пока они были вместе, Лаурис избегал взгляда Алексиса. В его глазах мелькало что-то робкое и тревожное — не то сдержанность, не то холодность. Улыбка была невеселой, смех звучал искусственно.
— Когда вы уезжаете? Завтра? — спросил Лаурис.
— Да, с первым поездом. К полудню будем дома.
— Дома… — задумчиво повторил Лаурис. — Да, понятно, ведь теперь у тебя другой дом. Здесь ты гость.
— Ну так как же? Ты приедешь на свадьбу? — спросил Алексис. — Приезжай вместе с моим отцом и Рудите.
— Там видно будет. Скоро лов начнется. Если бы не так далеко…
— Делай как знаешь, но приехать ты должен, — настаивал Алексис. — Я от тебя не отстану. Если потребуется, приеду за тобой и стащу с кровати. Подумай сам… — Его голос потеплел и зазвучал сердечнее: — Все время мы держались вместе, дружили. Неужели ты не можешь пожертвовать двумя днями и поплясать на моей свадьбе? В таком случае и я не приеду на твою, а она, наверно, тоже не за горами.
Покусывая верхнюю губу, Лаурис уставился на пол.
— Хорошо, Алекси, я приеду, — сказал он. — Только… Ну, ничего, как-нибудь обойдемся.
— Значит, договорились? — Алексис хлопнул друга по плечу. — В следующую субботу я всех вас жду. Увидишь, какое пиво мой тесть умеет варить! Если войдем во вкус, всю неделю гулять станем.
