Анатолий Емельянов - Год - тринадцать месяцев (сборник)
Станислав Павлович, насупившись, смотрел скучными глазами куда-то мимо Ветлова в окно. Однако не заметно было, что Сетнеру Осиповичу удалось обратить секретаря в свою, что называется, веру. Тонкая лесть в форме «большой учености» на него, судя по всему, не сильно подействовала.
— Это уже из другой оперы. — сказал он. — Вопрос стоит так: повышение производительности труда, снижение себестоимости. Возможно, в закупочных ценах и имеется какая-то проблема, я еще не разбирался с этим вопросом и сказать не могу, но наша цель ясная: больше молока, больше мяса, хлеба и овощей…
— На наш стол, — подсказал Сетнер Осипович.
— Да, на наш стол. Я как раз приехал по этому поводу. Специализацию и концентрацию производства надо начать с крепких, передовых колхозов. Посмотрите, что делается в других районах, да и по всей стране. Вы читаете газеты? Кругом идет специализация и концентрация. Везде строят комплексы, переводят сельскохозяйственное производство на промышленную основу. А мы? Мы все еще раскачиваемся. И довольны, как я посмотрю, что строим один межрайонный комплекс. Так дело не пойдет. Говорят, вы вчера ездили в «Восход» и посмотрели… — Пуговкин сделал значительную паузу и при этом не спускал глаз с Ветлова.
— А вы, случайно, не смотрели этот комплекс? — уныло спросил Сетнер Осипович, потому что сердце у него упало, он понял, что эта молодая энергичная глыба с высоким лбом много успеет сделать за три-четыре года, пока будет здесь работать.
Но Пуговкин, оказывается, там еще не был. Не успел.
— Но был Яштаков, он хвалит, и я ему верю.
— Знаете, как у нас в районе зовут Яштакова? Свадебный шут.
— Ну, знаете!..
Сетнер Осипович пожал плечами: я, мол, тут ни при чем, так люди говорят.
Улыбнувшись, он добавил:
— Весной он ездил по колхозам и поджигал старые стога соломы — они, видите ли, не соответствуют культуре земледелия, портят вид у полей. А между тем эта солома нынче бы зимой очень пригодилась.
— И у вас поджигал? — Пуговкин с усмешкой взглянул на Сетнера Осиповича.
— Если бы он у нас так хулиганил, я бы на него подал в суд.
— То-то я смотрю: у Ветлова все поля в старых стогах соломы!
— Не пропадет. Культура земледелия начинается с навоза, а навоза без соломы не бывает.
— Я вижу, что вы просто не любите Яштакова. Что за причина?
— Видите ли, Станислав Павлович, к дуракам да выскочкам я вообще отношусь с подозрением. Во всяком случае, близко к делу их допускать нельзя.
— Ну, хорошо! — сказал Пуговкин и стукнул ладонью по столу, словно поставил точку. — Оставим Яштакова, я с ним разберусь. На комплексе в «Восходе» я не был, это так, но подобные комплексы я видел в других областях. Видел иностранные сенажные башни. Все это отличная техника. И я не понимаю, чем не понравился вам комплекс в «Восходе».
— Может быть, комплекс и, верно, хороший, — сказал вяло Сетнер Осипович и пожал плечами. — Но коровы дают только по четыре килограмма.
— Засуха влияет на удои.
— Вот я и говорю, — поддержал он. — Коров можно поставить хоть вот в этот кабинет, но от того, что они будут стоять на паркете, удои не повысятся. Также ни к чему коровам железобетонные бомбоубежища…
— Странные рассуждения, — недовольно прервал Пуговкин. Видимо, примитивный, простой ход мыслей Сетнера Осиповича не сочетался с какой-то новой и многообещающей концепцией Станислава Павловича. Иначе что же странного было в словах Ветлова?
— Прежде комплекса нужно крепко подумать о кормовой базе, — продолжал Сетнер Осипович. — А в «Восходе» том урожай берут по тринадцать центнеров. Где же быть кормам? Очень уж дорогое молочко получается на таких комплексах. Но виновата, конечно, не техника, а дураки-председатели. И вот вместо того чтобы хорошенько разобраться в этом «Восходе» да хорошенько взгреть и выставить для примера на всеобщее обозрение, этого председателя в газетах хвалят: инициативный, передовой!
— Трудности эти временные, — твердо сказал Пуговкин. — Что же, по-вашему, лучше жить по старинке?
— Я бы так ответил: лучше жить не по старинке, не по новинке, а по-человечески да с головой. Вот я расскажу вам! Еще до войны, да и после войны, — вы, пожалуй, и не помните, ребенком были, — так вот, тогда было почему-то много кинокартин о басмачах. Или мне так сейчас кажется, не знаю, только вот осталось у меня твердое впечатление, что все главари басмачей — одноглазые. И вот уже в жизни все одноглазые люди стали мне казаться басмачами, а ведь я ненавидел их всей душой. Вот какое дело. Вы понимаете меня? Я к тому, что много сейчас шума о комплексах, но подходящих к нашим условиям комплексов пока нет. Не кажусь ли я вам таким одноглазым басмачом? Но поймите и вы меня: я не против комплексов, я против пустой траты человеческого труда, против траты народных денег на гиблое дело. Если бы я не видел, что дело это гиблое, то я бы не смущался. Но я чувствую, что нашему колхозу подобный комплекс пока не подходит. Мы начали переделывать из старой свинофермы свой комплекс, затраты тут мизерные. И пока мы прекрасно этим обойдемся. А построй я комплекс на восемьсот голов, куда я дену пять старых коровников? Они у нас кирпичные, с полной механизацией, послужат колхозу еще годов тридцать. — Но видя, что Пуговкин все так же недовольно хмурится, Сетнер Осипович уже в отчаянии ухватился за последний довод, который сам про себя считал слишком слабым, демагогическим, но знал, что порой он действует безотказно. Он сказал с отчаянием в голосе: — Если я начну вот так зря швырять колхозные деньги, меня колхозники ни одного дня не будут держать в председателях! — И встал со стула, заходил по кабинету туда-сюда.
Однако и на это не поддался Станислав Павлович. Он ответил на эти речи Сетнера Осиповича так:
— Новое всегда пробивается в жизнь с трудом. Но я вас понимаю. С одной стороны — вы вроде бы за прогресс, когда думаете о выгодах колхоза. Но с другой стороны — вы консерватор, потому что должны показать всем пример, а вы, извините, отсиживаетесь в кустах. — И секретарь опять стукнул своей твердой ладонью по столу.
Но о чем же спорят эти два человека, два руководителя? Чего добиваются друг от друга? Странное дело получается, если подумать. Один хлопочет о пользе дела, о лучшей человеческой жизни на этой земле, а другой тоже хлопочет о том же самом, но в несколько отвлеченном выражении. Один отстаивает свои же обязанности перед этой землей, а другой словно бы беспокоится, что какие-то важные дела могут не состояться на этой земле. Да, очень странное дело. «Новое всегда пробивается в жизнь с трудом». Но самым обидным Сетнеру Осиповичу показалось то, что его назвали консерватором! Он принял это за самое тяжкое оскорбление, какое ему могли нанести. Кроме того, ведь это оскорбление может повториться где-нибудь и на большом многолюдном совещании, вот и пойдет гулять по району: «Ветлов — консерватор!» Нет, консерватором-то Ветлов никогда не был. Вот уже пять лет, как он выполняет и перевыполняет планы. Что еще надо? Да, ликвидировали убыточную овцеферму под шумок о специализации и концентрации, но зато сдали столько сверхпланового мяса, что получили поздравительные телеграммы из обкома, от Президиума Верховного Совета и от Совета Министров Чувашии. Какой же Ветлов консерватор!
— Специализацию надо понимать шире, — строго внушает Пуговкин. — У хозяйства должна преобладать одна или две отрасли.
— Знаете, в тысяча девятьсот шестьдесят третьем году, если помните, мы с такой специализацией остались без хлеба.
Но этого Пуговкин не помнит. Шестьдесят третий год — это как будто другая эпоха, и его, Пуговкина, не касается то, что было в шестьдесят третьем. У современного хозяйства должна быть одна или две отрасли. Вот это и есть специализация и концентрация. А Ветлов ратует за многоотраслевое хозяйство. Вот это и есть консерватизм.
— Позвольте! — не может стерпеть Сетнер Осипович. — Каждый колхоз или совхоз должен быть таким, каким позволяют ему быть условия. Если в нашем колхозе достаточно людей и позволяют земельные угодья, то почему бы мне не держать птицеферму, которую мы обеспечиваем своими кормами и от которой получаем тридцать тысяч чистого дохода? Мы сеем пятьдесят гектаров махорки, и это дает нашему колхозу сто тысяч дохода. Мы на парах выращиваем бобовые на семена — это еще двести тысяч. Все это не мешает нашей главной отрасли — семеноводству и животноводству. — Сетнер Осипович понимает, что от сегодняшнего разговора с секретарем, от того, как ему удастся поставить себя и свои идеи в глазах секретаря, от этого зависит очень много в будущем, и поэтому старается вовсю. Да и Пуговкин вроде бы уже начинает сдаваться, сидит, слушает, не перебивает. Ничего, спеси кандидатской еще много, но жизнь собьет эту пыль, года два на это уйдет, за эти года два он, конечно, может наломать дров, ну а потом, глядишь, и нормальный будет секретарь. А сейчас Ветлову надо наступать, убеждать, приводить в свою веру.
