Геннадий Башкуев - Пропавший
На умных людей и была надежда. Ей обязательно помогут, растолкуют, возьмут за руку, если надо, — так было заведено в Тангуте, а значит, во всем мире.
…Вместе с мелочью получалось совсем неплохо. Она опрокинула жестяную баночку из-под леденцов — тяжелые рубли и пятаки, грохнув, придавили зеленовато-синий ворох — Долгор ощутила себя богачкой. От пенсии всегда оставалась трешка-другая, которая незамедлительно откладывалась в буфет, в жестяную баночку. Но летом Долгор потратилась на крышу — прохудилась, зазеленела по краям, прогнулась, пришлось дать плотникам на расходы и водку. Пылжид, которая отлучалась в соседнее село к родне, позже отчитала Долгор: надо было идти в сельсовет, а не поить заезжих пьянчуг за несколько приколоченных досок. Она даже порывалась нагрянуть со скандалом к шабашникам, они жили в заброшенной избе возле фермы, но те, получив расчет за ремонт коровника, уже снялись с места.
Шевеля губами, Долгор снова пересчитала содержимое банки — слишком много для Тангута, слишком мало для задуманного. «Оёяа-а…»
За всю жизнь она несколько раз была в райцентре и лишь однажды — в городе. Младшая дочь давно звала нянчить правнука, квартира, писала она, со всеми удобствами, места хватит. Три года назад, когда косматая старуха-тоска принялась за свое, Долгор наконец дала согласие, и за ней приехал на белом автомобиле внук, нарядный и красивый, будто вышел из телевизора. Сняв пиджак, внук стал заколачивать окна — Долгор зажала уши руками.
Поседевшая младшая дочь жаловалась матери на здоровье, на сердце, рукавом цветастого халата утирала слезы. И все говорила о родном селе, доме, вспоминала степь, ее цветение и запах, как в детстве она с сестрой ходила копать саранки… Они сидели на кухне, две старушки, держась за руки. Невестка возле раковины чуть громче, чем следовало, гремела посудой. Дочь некрасиво сморкалась в платок, вспомнив сестру, залилась слезами. Долгор немного покоробило, что дочь ни разу не сказала о старшем брате, будто его никогда не было. Но не подала виду, успокоив себя тем, что тогда, в 41-ом, та была маленькой и глупой.
Город Долгор не нравился — шумно, пыльно, много незнакомых людей. Дальше крайнего подъезда она не показывала носа. «А бабушка скоро выйдет из больницы?» — картавил ее правнук по-русски. Она не знала, что ответить четырехлетнему ребенку, игравшему в песочнице. Однажды Долгор, разморенная полуденным солнцем, вздремнула на скамеечке, а когда очнулась, не обнаружила в песочнице правнука. Она испугалась и, задыхаясь, поковыляла к следующему, точно такому же многоэтажному дому. Мешая русские и родные слова, она пыталась что-нибудь узнать. Мальчиков много, отвечали ей, и все маленькие. Может, он был на велосипеде, а может, в панамке? Долгор шла дальше, куда ей показывали, пока не поняла, что потерялась сама. Это был район новостроек, высотных домов-близнецов одинакового роста, расцветки, одинаковых балконов и пустырей. Она заходила в похожие подъезды, тыкалась в похожие двери — выглядывали удивленные, хмурые люди, спрашивали фамилию, номер дома, квартиры, улицу, микрорайон… Она не понимала. Она задыхалась. Дома обступали со всех сторон, закрывали солнце. Город был против нее. Давным-давно до войны она заблудилась в лесу, собирая смородину. Ноги горели от царапин, лицо — от комариных укусов, за каждым кустом, деревом чудился зверь, сухие ветки под ичигами оборачивались змеями… Она ходила по кругу, с ужасом возвращаясь на ту же тропу со звериным пометом, может, медвежьим?.. Долгор дико закричала, плачем пропоров чащобу. Откуда-то ответили, и она пошла на голос… Здесь же окружали люди — это было пострашнее. Ей вежливо говорили «нет» и шли мимо. Кричи не кричи: в городе она чужая. Нельзя даже постучаться и попроситься на ночлег. День незаметно угасал, люди разбрелись по своим этажам-клеткам, зажглись окна…
Вымотавшуюся, смирившуюся, ее нашел внук неподалеку от песочницы в беседке. Что он кричал — она не хотела понимать. Перекошенный рот изрыгал нехорошие слова очень складно, как-никак внук учился в институте. Но главное Долгор поняла: мальчик дома, а ей ничего нельзя доверять, ни кухню, ни ребенка. До вокзала ее подвез ли на том же белом автомобиле.
От города у нее осталось чувство опасности. С ним нужно быть настороже. А ведь там города многолюднее, она знала со слов на смотревшейся телевизора Пылжид. Вот если бы, мечтала Долгор, рядом с ней был знающий человек!.. Умные люди кого хочешь найдут и сами не пропадут!
Председатель сельсовета Шалбаев, мелковатый мужчина с седым ежиком волос и косым шрамом от виска ко рту, высунув кончик языка, макал плакатным перышком в склянку, старательно выводя букву на ватмане. Долгор в мягких ичигах неслышно вошла в распахнутую дверь, постояла, легонько стукнула палкой о пол. Шалбаев вздрогнул, посадил на ватман каплю и ругнулся. Долгор испугалась: она хотела лишь напомнить о себе.
— Ну, чего вам, Долгор? — не отрываясь от кляксы, досадливо потер шрам Шалбаев. — А! Еле ватман достал! Ходите и ходите…
Он подул на бумагу.
— Будут дрова, будут!
— Сайн, сельсовет, — наклонила голову Долгор, кряхтя, опустилась на стул. Небольшой кабинет председателя был завален бумагами, рейками, на сдвинутых столах в беспорядке мешались разноцветные склянки, линейки, гвозди…
— Здравствуйте, а что дальше? — Шалбаев встал коленями на стул, снова высунул кончик языка, соскребая кляксу бритвочкой. Долгор, спершись о палку, решила помолчать и не отвлекать начальство от государственных дел.
— Все на мне! Только что воду не возят! Я же не шестирукий Шива! Секретарь в отпуске, машинистка в декретном… А! «Комиссия, комиссия!» — передразнил он кого-то, надувая щеки.
Долгор сочувственно покивала, угождая начальству. Шалбаев поскреб бритвочкой, лицо его разгладилось — пятно на ватмане сошло.
— Как ваше здоровье? — выждав благоприятный момент, заискивающе прошамкала Долгор.
— Как?! Как вы сказали?! — облегченно засмеялся председатель. — Как мое здоровье?! Ха-ха! Это я вас должен спросить, уважаемая Долгор, как ваше здоровье? Ха-ха!
Долгор тоже засмеялась, прикрывая ладошкой беззубый рот: это действительно было смешно. Глаза ее превратились в щелки.
— Вот! — гордо развернул разграфленный ватман Шалбаев. Прочитал: — «Наказы избирателей… Права и обязанности депутатов…» Эх, уедет комиссия, пойду в отпуск! На охоту, а?! Имею право, а, уважаемая Долгор?
— Как же, как же! — поддакнула она и с невинным видом спросила: — И скоро эта… комиссия?
Выяснилось, через неделю. Долгор заволновалась, заерзала на краешке стула и, переспросив про отпуск, выложила свою печаль. Чем больше слушал ее председатель, тем больше синел шрамом. Он надел великоватый в плечах пиджак с красным флажком на лацкане, сдвинул в угол стола баночки и плакатные перья.
— Вы это серьезно, товарищ… ээ… Долгор? — с еле скрываемым замешательством обратился к ней председатель.
Долгор кивнула.
Шалбаев аж крякнул.
— Мы же писали! Помните, Долгор? А потом еще… Сколько лет прошло… В каком же это году?.. У меня должно быть подшито…
Председатель бросился к грудам папок на стеллажах, но махнул рукой.
— Вы же лучше меня знаете…
И Шалбаев, одернув пиджак, произнес речь. Он сказал, что никто не забыт и ничто не забыто, что он лично знал Матвея, это ведь такой парень, такой парень! Был, поправился председатель, и никто не смеет сомневаться в достойной гибели ее сына, а если таковые найдутся, то он, как представитель Советской власти, готов где угодно подтвердить… Никто из тангутиев не посрамил своего народа, а уж Матвей в первую очередь. Старея Долгор может не беспокоиться. А что касается пенсии или иных бумаг, то тут уж ничего, как видно, не попишешь… Пропал без вести! Да и поздно.
Шалбаев спохватился, замолк, заглянул в глаза Долгор. Она сидела, окостенев, похожая на прокаленную временем статуэтку. Уголки рта опустились, узловатые, в темных пятнышках рук-:, побелев костяшками, вцепились в палку. Председатель оглядел горы папок, захламленный свой кабинет, бросил затравленный взор в окно: на улице, вздымая пыль, мальчишки гоняли мяч… Шалбаев крякнул, снял пиджак и начал уговаривать. Это же невозможно, сказал он, в ее-то возрасте, она не перенесет дороги. Страшно подумать, какая это даль! Уважаемая Долгор даже не представляет, насколько велика наша страна! А вдруг с ней что случится?
«Но ведь рядом будешь ты, его брат», — мысленно возразила Долгор, но, взглянув на несчастное лицо Шалбаева, промолчала. В его маленьком пыльном кабинете ей стало душно, закололо в кончиках пальцев… Что касается его, будто прочитав ее мысли, с усилием выдавил Шалбаев, то он не сможет сопровождать уважаемую Долгор. Дела, дела, комиссия за комиссией, зимовка скота началась, заседание исполкома, дрова для пенсионеров… Не выдержав взгляда посетительницы, он выбежал из кабинета и с шумом, словно большую птицу, затащил цветную карту мира с двумя полушариями.
