Борис Четвериков - Котовский. Книга 1. Человек-легенда
Скоповский рассматривал нездоровое, кислое лицо Вейгана, рассеянно переводил взор на портреты, развешанные по стенам…
— Меня искренне радует, генерал, горячая поддержка западных держав, и может ли не победить армия, воодушевленная идеей: «Польша от моря до моря, Польша от Данцига до Одессы»?! Ведь это значит — перекроить всю карту Европы! Это новая эра! Я, генерал, потерял в битвах с красной опасностью сына, потерял дочь, я остался один на свете… как перст!
— Печально, печально, разрешите выразить вам сочувствие…
— И я принял решение сам сражаться. Да, я уже заявил об этом Пилсудскому. Я хочу лично участвовать в крестовом походе против этих варваров!
— Похвально, похвально, месье, разрешите выразить вам мою благодарность. История впишет ваш благородный поступок в манускрипты, да-с, запечатлеет сие в воспоминаниях очевидцев… Вам, конечно, известно, что Советское правительство в четвертый раз обращается с предложением мира? Мы рассматриваем это как признак слабости Москвы. Что вы скажете? Если Москва предлагает мир, торопись начать военные действия! А? Как вы полагаете, месье? Золотое правило, которого всегда надо придерживаться!
Как обрадовался Скоповский, узнав, что княгиня Долгорукова приехала в Варшаву! Он тотчас же навестил ее. Его приняли как близкого человека.
— Княгиня, я потерял за это время сына и дочь, а сейчас хочу на алтарь отечества положить и свои бренные кости, — театрально произнес Скоповский.
— Зачем так мрачно?! Я вполне понимаю ваши переживания. Ведь и мы тоже… Вы знаете о гибели Юрия? Вы мне еще расскажете подробно о своем горе, высказанное горе всегда теряет в весе. Но вы… вы должны долго жить! Вы еще понадобитесь… ты еще понадобишься России, Александр… и немножечко мне… — добавила княгиня тихо.
Какой дивной музыкой прозвучали эти слова для Александра Станиславовича! Он был горд тем, что еще может быть избранником.
Дальнейший их разговор был бы, может быть, чересчур сентиментальным, если бы не был овеян некоторой грустью. Может быть, они не признались бы в этом даже себе, даже в самые откровенные минуты, но ведь они же знали, знали, в конце концов, что у них все последнее: последние годы жизни, последняя запоздалая любовь, последние надежды… Они были стары, и все, что с ними связано — их замыслы, их мечты, их концепции, — все обветшало, все обречено на слом.
Мария Михайловна рассказала вдруг без всякой связи о своих предках. Зачем? Она и сама не знала.
— В нашем роду, дорогой друг, были бояре, был даже фельдмаршал. Цари опирались на нас. Князь Иван Оболенский, прозванный Долгоруким, родоначальник фамилии, потомок в седьмом колене от самого Михаила Черниговского!
— Неужели в седьмом? — почтительно удивился Скоповский.
— Григорий Иванович Долгоруков, по прозванию Черт, участвовал в Ливонской войне, — продолжала княгиня, не замечая реплики собеседника и как бы оплакивая былое, — Григорий Борисович Долгоруков защищал Троице-Сергиеву лавру, Василий Владимирович в Полтавской битве командовал конницей. Много совершили Долгоруковы подвигов. Бывали и послами, и генерал-аншефами… И вот полюбуйтесь: их потомок! Какой печальный конец!
Княгиня не прослезилась, но, так сказать, пролила символическую слезу.
— Стыдно вам жаловаться, княгинюшка, живете дай бог каждому! подхватил Скоповский.
Но Мария Михайловна уже улыбалась — мило и снисходительно.
Скоповский потребовал подробно рассказать о гибели Юрия Александровича.
— Мы сами почти что ничего не знаем, — вздохнула Мария Михайловна. Бедная Люси так плакала, так страдала, я знаю, что она до сих пор его любит…
— Достойнейший человек был Юрий Александрович. Он и еще, не хвастаясь скажу, мой сын — это были лучшие отпрыски нашего сословия, это действительно была надежда России!
— Кажется, он выполнял опасную работу?
— Да, да, я-то ведь знал, но тогда это не подлежало оглашению… Ужасно, ужасно думать об этом, дорогая княгинюшка! Все это невозвратимые утраты! И знаете, я часто думаю об этом… Вот, говорят, естественный отбор: самые здоровые особи выживают, а все хилое и непригодное гибнет… А по-моему, так наоборот: эта ожесточенная война, это бесконечное истребление выхватывает самое жизнеспособное, самое талантливое! Трусы, калеки, чахоточные, хитрые, увертливые — те прижмутся где-нибудь в сторонке, отсидятся, попрячутся, а самые убежденные, самые храбрые, самые цветущие ринутся в драку и погибнут…
— Какие страшные вещи вы говорите, голубчик! По-вашему, выходит, что в результате этого побоища останутся жить одни прохвосты?
— Ну, не совсем так… но нация несет непоправимые убытки.
Они помолчали. Скоповскому хотелось говорить о счастье, которое дала ему княгиня, о прощальной, осенней своей любви. Но ему неловко было начать этот разговор.
— Ну а этот Гарри? — нерешительно спросил Скоповский и поспешил добавить: — Кажется, вполне порядочный человек? Я слышал, он богат и занимает ответственный пост, хотя и прикидывается просто туристом и бизнесменом?
— Ну что ж Гарри… Я не осуждаю мою девочку… Это ее отвлекло, так она легче перенесет утрату…
— Конечно! Конечно! Я вполне понимаю этот шаг! — заторопился Скоповский. — Вообще, я чем больше живу на свете, тем меньше осуждаю.
— Вы хотите сказать, как король Лир, что нет в мире виноватых?
— Мне кажется, что все люди… очень несчастны.
Княгиня сбоку глянула смеющимся глазом на бессарабского помещика:
— Но вы только что уверяли, что вы счастливейший человек!
Во время этого разговора вернулся Гарри. Он был шумен, полон здоровья и довольства собой.
— Познакомьтесь, — представила мужчин друг другу княгиня, — и прошу вас, Гарри, любить Александра Станиславовича, это наш большой, настоящий друг.
— Я думаю, что мы сойдемся характерами, — ответил Гарри. — Так вы из Бессарабии? Меня очень интересует Бессарабия по целому ряду обстоятельств. Во-первых, земли… Вы примерно могли бы сказать… — и Гарри засыпал Скоповского вопросами.
Затем они обедали. Люси тоже обрадовалась старому знакомому и, невольно вспомнив «Валя-Карбунэ», оранжерею и Юрия, вздохнула.
7
Скоповский часто стал бывать у Долгоруковых. А вскоре у Гарри и Скоповского появились какие-то общие дела, они куда-то вместе ездили, и, кажется, именно Скоповский содействовал покупке большого имения в Бессарабии. Имение покупал Гарри.
— Хотите посмотреть на Петлюру? — предложил однажды Гарри Скоповскому.
Скоповский, помогая княгине раскладывать послеобеденный пасьянс, ответил, что хотя и не встречался с Петлюрой, но отзывы о нем имел не слишком высокие.
В этот день у Долгоруковых обедал один польский министр. Княгиня умело поддерживала разговор и даже вставляла иной раз острое словечко, если затрагивались какие-нибудь серьезные вопросы. Гарри создал в доме салон. Это было удобно для его работы.
Министр бывал у них запросто. Часто они уходили с Гарри в кабинет и там вели деловые беседы. И Гарри, и министр — оба одинаково понимали, что занимать министерский пост в неустойчивом продажном правительстве распроданной иностранцам, зависимой Польши — не бог весть какая почетная вещь. Но Гарри неизменно выражал уважение, а министр неизменно был монументален, как надгробный памятник. Только в присутствии дам он обнаруживал несколько вертлявую, но все же какую-то галантность.
Когда Гарри заговорил о Петлюре, министр подошел поближе, явно заинтересованный разговором.
— Да? — спросил он Скоповского. — Отзывы не слишком высокие?
— Не слишком, — повторил Александр Станиславович. — Мне говорили, что он стал непопулярен на Украине и что его роль сыграна.
— Видите ли, — сказал господин министр несколько напыщенно, как будто он давал интервью иностранным корреспондентам, а не беседовал в частном доме, — в Польше никто с Петлюрой как с политическим деятелем не считается. Мы смотрим на него как на атамана бандитов и как такового используем против большевиков.
— Однако заключаете с ним военную и политическую конвенцию?
— Да, это верно. И предоставляем ему вооружение и полное снаряжение для трех его дивизий, которые будут в подчинении польского командования. Ну и что ж из этого? Петлюра обязуется поставлять для польской армии на территории Украины мясо, крупу, овощи, овес и необходимое количество подвод. Разве это плохо?
— Это очень разумно, — согласился Скоповский. — Все должно служить основной цели.
— Совершенно верно! После мы разберемся, что к чему, а сейчас Директория так Директория. Лишь бы воду на нашу мельницу.
— Кстати, — оторвалась княгиня от пасьянса, — я до сих пор не пойму, что это такое — «Директория»?
— Украинская Директория, — охотно пояснил Гарри, — была создана в ноябре восемнадцатого года, когда всем стало ясно, что Скоропадский слаб. В декабре гетман Скоропадский переоделся в форму немецкого офицера и бежал в Германию, а в январе девятнадцатого года Директория официально объявила войну Советской России.
