Земля помнит всё - Тиркиш Джумагельдыев
Джаннет молчала, отсутствующим взглядом следя за расположившейся неподалеку компанией.
— Сон я вчера видела, — негромко сказала она. Сон ее Пермана не интересовал, не верил он ни в какие сны, но все равно обрадовался: рассказать хочет, значит, доверяет немножко. — Будто на руке у меня кольцо… Красивый-красивый камень! Сияет — прямо глазам больно! И так оно мне нравится, так я рада, что у меня такое кольцо — ног под собой не чую! — Голос Джаннет звучал грустно… — Выхожу на улицу, смотрю: кольцо на руке, а камешка нет — пустое место! Я как закричу!.. — Она еле удержалась, чтобы не всхлипнуть. — Вдруг вижу: катится мой камешек по такыру. Я — за ним. Бегу, бегу, а догнать не могу… С тем и проснулась. — Слезы блеснули у нее на глазах, отражая свет фонаря. — Этот камешек — мое счастье. Никогда, видно, мне его не догнать… Не добыть…
Крупная слеза сорвалась с ресницы и упала на землю.
— Добудешь, Джаннет! Добудешь ты свое счастье! — воскликнул Перман и вдруг умолк, чувствуя, что не вправе говорить это. Девушка тоже молчала. Из-за дощатого забора доносились переборы саза.
— Перман… — тихонько сказала Джаннет.
— Что?
— Правда, что вы деньги на калым занимали?
— А почему ты спрашиваешь?
— Нет, ты скажи: занимали?
— Занимали.
— Много?
— Много! — не понимая, к чему она ведет, Перман сразу весь ощетинился. — Побольше бы твои родичи калым назначили!
— Не надо было соглашаться. — Джаннет обиженно поджала губы. — В других местах поспрошали бы. Невест хватает…
— Не нужны мне другие! Я как тебя увидел… Я Гулмураду сразу сказал.
— И что ж он? Купить присоветовал?
— Ну зачем ты так говоришь, Джаннет?
— Потому что я не товар, понимаешь? Нельзя меня покупать! Гулмурад не объяснил тебе этого? — Она говорила негромко, но такая обида, такая боль была в ее словах.
— Чего ж объяснять? Сам не маленький…
Он ждал, что сейчас она спросит, зачем же тогда калым, но Джаннет не спросила. Вздохнула и замолчала. Неужели она его не поймет? Неужели все, что он должен ей сказать, так и останется камнем на сердце? Нет, сказать он должен, иначе нельзя, иначе глупость получится.
— Вот, Джаннет, иногда бывает, болен человек. Очень болен. И вдруг запросил арбуза. Зима, мороз, а ему арбуза подавай! И знаешь, что бесполезно, не поможет ему никакой арбуз, да и не найти его зимой, а все равно идешь ищешь… Вот и я вроде зимой арбуз ищу.
— Но для кого?!
— Для матери!
— Так бы и сказал! — она несмело улыбнулась ему.
— Нет, Джаннет! Ты не думай, что я оправдать себя стараюсь, вину свалить на другого. Это легко, это проще всего. Видел ведь: ходит она по домам, деньги эти проклятые собирает! А не дадут, как собака побитая, в, глаза мне смотрит, стыдится… Ладно, думаю, пусть, женюсь как матери нравится! А нельзя. Нельзя так, Джаннет! Родителям доверять, уважать их нужно. Но судьбу свою решать надо самим! Только теперь я это понял…
Какой-то человек, слегка пошатываясь, подошел к ним.
— Приятель! Закурить не найдется?
— Не курю.
— Не курите… Здоровье бережете!.. — Пьяный поморщился, махнул рукой, побрел дальше.
— Ладно! — Перман хлопнул себя ладонью по колену. — Все мы задним умом крепки. Сначала сделаем, потом думать начинаем. Не доходит до нас, что преступление это — калым платить!
Девушка вскинула на него глаза, взглянула пристально и опустила голову.
"Не верит она мне!" — Перман вздохнул и поднялся со скамейки.
— Пойдем, Джаннет! Пойдем, а то концерт кончится.
Когда Джаннет вернулась домой, все уже давно спали. Только Нартач в бессильной ярости слонялась по комбатам.
Джаннет тихонько проскользнула к себе — не хотелось ей говорить сейчас с Нартач, но та вошла и плотно прикрыла дверь.
— Ты что ж, опозорить нас решила, бесстыдница? Гулмурад с вами ездил?
— Да.
— И у тебя хватило совести залезть в машину к распутнику?
Джаннет молча пожала плечами.
— Молчишь? Язык отсох? Связаться с Гулмурадом!..Да если б я знала, что Перман — приятель этого срамника, я б ни его, ни сватов на порог не пустила! То-то, я гляжу, обнаглел парень. Оказывается, дружок подбивает. Что он тебе болтал? Говори!
— Ничего.
— Врешь, паскудница! Уговаривал от калыма отказаться? Как это, мол, ты согласилась, чтоб продали?.. Отвечай! Небось Арзи расхваливал, с нее, мол, пример надо брать?
Джаннет удивленно взглянула на невестку — откуда ей все известно? Вот колдунья!
— Перман сказал правильно.
— Что правильно? Что?! — выкрикнула Нартач и, испугавшись, что разбудит весь дом, снова перешла на шепот: — Говори, объясняй, ты ведь у нас не застенчивая. Вчера с парнем познакомилась, а уже — Перман! Порядочная позволит себе такое? Я с твоим братом пятнадцать лет голову на одну подушку кладу, а хоть раз назвала я его по имени? Ладно, докладывай, какая у вас беседа шла!
Не в силах устоять на месте, Нартач кругами ходила вокруг девушки. Ясно было, что, если не ответить ей, она начнет скандалить, не посмотрит, что ночь на дворе.
— Перман сказал, что пожалел мать. Уважить ее хотел, а теперь раскаивается.
— В чем раскаивается, чтоб ему до утра не дожить!
— Ну… что калым заплатил.
— А… Так я и знала! Значит, бесплатную захотелось? Как у дружка? Плакался небось, что кругом в долгах!
— Да. Сказал, что в долги залезли.
— Невесте такое сказать! Мужчина называется!
— Хватит! Не хочу тебя больше слушать!
— Не хочешь? Не желаешь? Ладно, замолчу. Но дело это так не оставлю. Завтра…
— Вот-вот! Перман завтра придет.
— Опять? Ишь повадился, как к себе домой. Ну нет! Больше его ноги в нашем доме не будет — мне с ним толковать не о чем! Я знаю, с кем разговор вести. А если что не так, навалю ему на спину его мешки, и пошел! Пускай в городе невесту ищет. Там они бесплатные!
Нартач до утра не сомкнула глаз, прикидывая и так и этак.
Медлить нельзя, это ясно. Будешь ждать, пока яблоко поспеет да в рот упадет, пожалеешь. Придется уж, видно, покрутиться. Время такое — ничего не поделаешь. Какие у них перед глазами примеры? Вон Арзи без копеечки парень взял! И не сказать, чтоб так уж на них дивились. Родители и то не отвернулись от дочки, будто так и надо. Еще и кичатся: вот, мол, какие мы передовые — дочь без калыма отдали! Нашли чем гордиться! По прежним понятиям, ее и на порог пускать не положено! Все теперь шиворот-навыворот. Бесстыдство в пример ставят, а когда все честь по чести, как спокон века ведется, — преступление!..
