Георгий Березко - Необыкновенные москвичи
— Уж подковался... — заметил Кулагин, свертывая цигарку. Он вставил ее в прозрачный мундштук из авиационного стекла, потом извлек кремневую зажигалку. — Вот беда-то... И до Альпов еще не дошел, — проговорил он, наблюдая, как шевелится, разгораясь на кончике фитиля, продетого в просверленный патрон, тлеющий огонек.
Николай, не ответив, принялся стаскивать ботинок.
— Доложи командиру, он сзади идет, — посоветовал Кулагин и отошел.
Уланов посмотрел на дорогу, и в группе солдат увидел знакомую фигурку девушки. Почувствовав и радость и замешательство, Николай сейчас же опустил голову. Он даже повернулся боком, стараясь остаться неузнанным, смутно надеясь, однако, что этого не случится.
— Захромал? — пропела над ним Маша Рыжова.
— Да вот нога... Пустяки, конечно... — Уланов торопливо засовывал ногу в башмак, чтобы не видно было отсыревшей, грязной портянки.
— А ну, покажи, — сказала девушка.
— Да что вы, — встревожился Николай, — зачем это? Просто подвернул ногу.
— Сейчас посмотрю, — сказала Маша.
Она присела на снег и потянула к себе ногу Николая.
— Я сам! — закричал он испуганно.
— Сиди спокойно, — попросила девушка. Она быстро размотала портянку и принялась ощупывать ногу с силой, неожиданной для маленьких пальцев. — Болит, что ли? — спросила Маша, взглянув вверх и увидев лицо юноши, покрасневшее так густо, что на щеках обозначился светлый пух.
— Нет, не болит, — глухо ответил Уланов.
Ему было стыдно перед девушкой и хорошо от ее близости. Именно потому, что она казалась Николаю такой красивой, он испытывал страшную неловкость. И хотя Маша не чувствовала, видимо, брезгливости или неудовольствия, сидя на мокром снегу, он был обижен за нее, так как восхищался ею.
— Ничего не нахожу, растяжение, должно быть, — высоким голосом сказала Рыжова.
— Ну, спасибо большое! — горячо проговорил Уланов, пряча под шинель голую ногу.
— Дай забинтую покрепче.
— Нет, не надо, — запротестовал он.
Маша внимательно снизу посмотрела на Николая. Лучики ее ресниц дрогнули, и лицо приняло высокомерное выражение.
— Ты что же, долго тут собираешься сидеть? — спросила она. — Отдохнуть решил... А ну, давай ногу.
Не обращая внимания на сбивчивые объяснения Николая, девушка вынула из кармана индивидуальный пакет и с треском разорвала бумагу. Уланов замолчал, с ужасом глядя на Машу, поняв вдруг, что она заподозрила его в желании отстать от колонны. Девушка кончила бинтовать, поднялась с колен и секунду смотрела на дело своих рук.
— Завертывай портянку, — приказала она, — сухим концом бери... Вот так... Обувайся!
Она сполоснула пальцы в ледяной воде лужицы и вытерла их о полу шинели, потом надела варежки.
— Рассиживаться мы, дорогой товарищ, после войны будем, — наставительно, хотя и мягче, сказала девушка. — Вставай, дай руку.
— Я не прошу вас, кажется, — тихо, с отчаянием проговорил Николай.
Заторопившись, он поднял на плечи мешок, вскинул винтовку и, прихрамывая, пошел. Нога еще побаливала у него, но он способен был теперь вынести и не такую боль.
— Ничего, пройдет, — услышал он певучий голос за спиной. — Вечером с тобой танцевать будем. А то обопрись на меня, хочешь? — Девушка не обиделась на последние слова Николая, и вся их мучительная для него резкость была как будто просто не понята ею.
Сзади возник стук мотора. Серый, крытый брезентом «виллис» стремительно катился по целине, легко касаясь земли. Возле голых ивовых кустов в нескольких шагах от Уланова шофер затормозил. Из машины вылез с видимым трудом грузный человек в кожаном пальто, в серой генеральской папахе. Он постоял, осматриваясь, потом что-то сказал офицеру, вышедшему вслед за ним.
— Командующий, — прошептала, словно выдохнула, Маша Рыжова. На лице ее появилось откровенное любопытство, руки, вынутые из карманов, опустились по швам.
— Командующий? — так же шепотом переспросил Уланов, позабыв в эту минуту о своих огорчениях.
— Генерал-лейтенант... Я его раньше видела. Железный человек, — убежденно проговорила Маша.
Оба они, замерев, смотрели, как генерал несколько раз подгибал колени и выпрямлялся, разминая ноги после сидения в маленькой машине. Затем он вытащил из бокового кармана очки, протер их носовым платком, заполоскавшимся на ветру, неторопливо надел.
— Так он и ездит? — с интересом спросил Уланов.
— Летает на своем «виллисе» по всему фронту. Бесшабашный очень, — не поворачивая головы, ответила Маша.
— Один ездит?
— Почему один?.. У него адъютант.
Командующий наклонился к кусту и отломил тонкий прут с пушистыми сережками на конце. Помахивая им, он подошел к самому шоссе. Навстречу генералу, мимо Уланова и Маши, пробежал низенький капитан, командир батальона, придерживая рукой полевую сумку. Вытянувшись, офицер козырнул и начал что-то говорить. Слова его относило ветром, и лишь по обрывкам фраз Николай понял, что комбат рапортует.
Генерал выслушал рапорт и молча принялся соскабливать с ветки, которую держал, верхнюю, коричневую кожицу; под ней оказалась другая — зеленого цвета. Он сорвал и ее, обнажив желтоватую, словно кость, скользкую древесину.
Капитан, подавшись вперед, не сводил с командующего глаз, готовый отвечать на вопросы. Левой рукой он механически-суетливо расправлял складки шинели около пояса. Так он ожидал довольно долго, и Николай ощутил жалость к своему оробевшему командиру.
«Почему генерал молчит?» — подумал он с упреком.
Командующий поднес ветку к лицу и понюхал ее.
— Сколько ведешь штыков? — громко спросил вдруг он.
Капитан ответил, и командующий задал еще несколько вопросов об экипировке и вооружении батальона. Потом поднял голову и оглядел шоссе; стекла в его очках блеснули. На секунду взгляд генерала остановился на Николае, и тот почувствовал, как кровь хлынула к его сердцу от мысли, что командующий может обратиться сейчас к нему. Но генерал смотрел уже мимо Уланова на кучку красноармейцев, стоявших в отдалении, на вереницы других бойцов, медленно перемещавшихся по обочине. Было слышно, как чмокает и свистит грязь под ногами многих людей.
— Не скоро дойдешь до места, — сказал командующий по-стариковски глухим, но сильным голосом. — Или ты не торопишься?
— Виноват, товарищ генерал-лейтенант! Дорога очень тяжелая, — ответил офицер; пальцы его снова задвигались у пояса.
— Когда выгрузились из вагонов? — спросил командующий. Узнав, что бойцы продолжительное время находились на станции, он гневно выругался, и Уланов со страхом посмотрел на капитана.
— Машин не было, товарищ генерал! Мне сказали, будут машины... Я не мог связаться... — оправдывался офицер. Голос его от волнения становился все громче.
— Какие теперь машины? Сам говоришь — дорога тяжелая, — сказал командующий.
— Виноват, товарищ генерал, — повторил капитан, не замечая, что почти кричит.
— Виноват, виноват... Да что мне из твоих извинений — шубу шить? — жестко проговорил командующий. — До темноты батальон должен быть в Суханове, — продолжал он. — Вторые сутки там ждут... Не останавливаться на обед — покормитесь на месте... Ясно? Не придешь вовремя — пойдешь в трибунал.
— Разрешите выполнять? — умоляюще выкрикнул капитан.
Генерал, не ответив, пошел к машине и, остановившись, обернулся.
— Погляди на своих людей... — сказал он. — На стволы штыки навешивают... Мушку собьют, как стрелять будут?..
Он повертел в руках вербу, словно недоумевая, откуда она появилась у него, и бросил на снег. Занеся в машину толстую ногу и опершись руками о низкий борт, командующий с усилием перенес на сиденье большое тело. Мотор «виллиса» сейчас же застучал, и машина пошла, набирая скорость, выбрасывая из-под колес мокрую землю.
Маша Рыжова шумно вздохнула, прижав руку к груди.
— Ох, я прямо похолодела, когда он на комбата налетел, — произнесла девушка.
Уланов снимал штык со ствола винтовки, чтобы надеть его на шомпол.
«Заметил-таки...» — думал Николай. Он был бледен, нижняя выпяченная губа вздрагивала.
— За дело налетел, — хмуро сказал он.
Но тягостное предчувствие овладело Николаем. Он казался себе очень ничтожным перед тем повелительным и суровым, что появилось здесь на несколько минут и умчалось туда же, куда направлялись все.
— Нечего было на станции болтаться, — добавил он.
— Такой требовательный генерал, — сказала Маша. — В штабе не сидит, все время в частях. — Ее влажные глаза на озябшем лице изливали ясный синий свет.
— Пожилой уже, — заметил Николай.
— Дослужись ты до генерал-лейтенанта, — обиделась за командарма девушка.
Беседа оборвалась, потому что рота начала строиться. Николай, услышав команду, быстро пошел; боль в забинтованной щиколотке почти не ощущалась теперь.
