Сергей Снегов - В полярной ночи
— А все-таки что случилось? — спросил Сильченко, тоже вставая.
Из цеха возвратился растерянный дежурный.
— Ничего не ясно, Александр Аполлонович, — докладывал он. — Вдруг упала тяга, кочегары прикрывают питание и дутье.
— Что-нибудь с дымососами? — отрывисто спросил Зеленский.
— Оба дымососа работают исправно.
За щитом послышалось кряхтение и шорох. Кто-то, наталкиваясь на боковины щита и ругаясь, выползал из-за крайней панели. Потом показалось заспанное, черное от угольной пыли и масла лицо Лешковича.
— Сашка! — непочтительно крикнул он сиплым голосом. — Чего, дура, смотришь? На первом шибере второго дымососа заслонка захлопнулась, там управление не доделано до конца. Пошли человека выправить.
— Сейчас же на второй дымосос! — приказал Зеленский дежурному, даже не обратив внимания на грубый оклик Лешковича.
Лешкович потянулся, привстав на носки.
— Устал, как три сукиных сына, — сказал он Сильченко, только сейчас узнавая его. — Придется принять еще порцию сна. — Он обратился к Зеленскому: — Если что случится, буди меня немедленно, моя приемная тут.
— Почему вы не идете в кабинет Синего? — удивился Сильченко. — Мы там все приготовили для хорошего отдыха.
— Слишком много чистоты, — пробормотал Лешкович, скрываясь за щитом, — даже плюнуть некуда. Тут у меня шуба, лучше вашего дивана.
Было слышно, как он кряхтел, укладываясь на полу. Показания приборов быстро входили в норму. Через несколько минут возвратился дежурный и доложил, что авария ликвидирована.
Зеленский слушал его невнимательно.
— За щитом устроился, — сказал он одобрительно. — Молодец! Спокойно и тепло.
Сильченко видел, что он сам не прочь растянуться рядом с Лешковичем.
— Давайте пойдем в машинный зал, — предложил Сильченко. — Как вы думаете, Лешковичу там не нужно быть?
— Попробуйте его разбудить, он вам такое покажет! — в первый раз улыбнулся Зеленский. — Эти парадные церемонии не для него.
Сильченко не торопясь проходил через помещение цеха. Кругом была та своеобразная суматоха, которая всегда характеризует пуск большого предприятия — строители еще не ушли, а эксплуатационники уже приступили к своей работе. Сильченко с его любовью к системе не мог одобрительно отнестись к этой обстановке, хотя понимал, что внешнее впечатление неразберихи скрывает существующий строгий внутренний порядок. В бытовых помещениях было еще темно и грязно, но кабинет Синего был уже отделан и производил своей чистотой странное впечатление среди строительного мусора.
В коридоре им встретился Дебрев, шагавший вместе с Симоняном.
— Опять надувает этот импортный шеф, — взглянув на часы, сказал Дебрев. — Утром пообещал — днем сдаю, а сейчас какие-то затруднения выдумывает. Если сегодня не пустит, придется поговорить с ним круче. Мы ведь все силы собрали на станцию, ослабили все остальные участки. Лешкович отсюда не вылазит, а на других объектах монтаж срывается. Нужно скорее кончить с этим пуском и навалиться на медный, пока прорыв там не углубился.
Он шел за Сильченко, шумно дыша. Перед выходом в машинный зал, Сильченко завернул на главный щит. И снова его, как в кабинете Синего, поразило различие между общим впечатлением недоделанности и неразберихи и той торжественной чистотой и изяществом, какие были здесь. Главный щит, сердце управления станцией и всей энергосистемой Ленинска, был полностью закончен в части, сдаваемой в эксплуатацию. На высоких, строгих панелях, отделанных полированным эбонитом и нержавеющей сталью, размещались приборы, сигнальные лампы, кнопки управления, выполненные из никелированных металлических полосок схемы показывали канализацию электроэнергии по предприятиям, формы переключений, размещение подстанций и трансформаторных групп. На паркетном полу помещения главного щита был расстелен большой, яркий ковер, с лепного потолка лился ровный, рассеянный свет.
За столом сидели дежурный по щиту и Синий. Они встали при появлении начальства.
— Как дела? — спросил Сильченко.
— Хорошо, — бодро ответил Синий. — Через час пускаемся. Ждали вас. Федотов еще чего-то замудрил, но это уже пустяки, поверьте моему слову — пуск состоится.
— Опять этот Федотов! — пробормотал Дебрев. Машинный зал был перегорожен на две неравные части. В первой, меньшей, стояла турбина с генератором, во второй, большей, происходили строительные работы, предшествующие монтажу второго агрегата. Турбина и генератор были уже в ходу — ровное гудение наполняло помещение машинного зала. У щита управления стоял столик с раскрытым журналом. Машинист турбины дежурил около столика, у генератора толпились люди — наладчики, начальник машинного зала, к ним присоединился подошедший дежурный инженер станции. Федотов прохаживался возле турбины и вслушивался в ее шумы. Сильченко подошел к нему — Федотов даже не повернул головы в сторону вошедших.
— Как с пуском, товарищ Кузьмин? — спросил Сильченко, здороваясь с инженером.
— Пустимся, — неопределенно ответил тот и вздохнул. — Вот даст Василий Васильевич команду, начнем принимать машину. Не все, конечно, доделано до конца, в некоторых трубопроводах течь, но это уже не так существенно.
— А что же существенно? — спросил Дебрев, с неприязнью глядя на дежурного инженера, выбиравшего самые осторожные выражения. Он повернулся к Сильченко. — Третий день ни у кого не могу добиться толку. Каждый указывает на неполадки, и обязательно не на те, которые замечают другие. Один кричит, что плохо с вакуумной системой, другой открывает катастрофическое положение в системе конденсатной, третий восстает против работы масляных насосов, четвертый грустит по поводу некачественного монтажа трубопроводов. А пока идут все эти споры, воз не двигается с места. — Дебрев повысил голос: — Я бы хотел знать: когда кончатся все эти отговорки? Федотов услышал голос Дебрева и бросил наконец осмотр турбины. Он шел, нагнув свою большую голову, вытирая тряпкой перепачканные маслом руки. Стоявшие перед ним люди торопливо расступились. Сильченко подал ему руку.
— В чем дело, Борис Викторович? — спросил Федотов, глядя красными от усталости глазами с набухшими под ними мешками не на Сильченко, а на Дебрева. — Почему такой громкий разговор?
— Всех интересует пуск, — сдержанно пояснил Сильченко.
— Ну, будет пуск, — ворчливо отозвался Федотов. — Нельзя же пускать такой сложный агрегат без самой тщательной проверки!
— Когда будет пуск? — придирчиво допрашивал Дебрев. — Вы обещали машину пустить сегодня?
— День еще не прошел, — неожиданно весело возразил Федотов. И внезапно с ним произошла разительная перемена: лицо стало добрым и радостным, широкая улыбка растянула рот, даже голос, скрипучий и хриплый, стал веселым. — Знаете, как в песне поется: «У нас товар, у вас купец», — сказал он этим новым, неожиданным голосом. — Принимайте первую машину в эксплуатацию!
Синий деловито нацепил на нос очки, помахал дежурному инженеру и начальнику машинного зала, чтобы они подошли поближе, потом они все четверо с Федотовым осмотрели показания приборов на щите турбины и сверили эти показания с записями в журнале. Федотов сделал в журнале новую запись и расписался. Синий и начальник машинного зала что-то приписали и тоже расписались. Синий отдал в трубку распоряжение, и снова все они наблюдали показания приборов.
Вся эта церемония продолжалась минут десять. Синий, сделав запись в журнале и передав его дежурному машинисту, подошел к Сильченко и по-военному вытянулся перед ним. И хотя военной выправки у него не было и его худая, глубоко штатская, сутулая фигура стала только смешной в своей старательно сделанной одеревенелости, никто не заметил ни нелепости его позы, ни смешного в том, что ему захотелось принять ее — все с волнением ждали его слов.
— Разрешите рапортовать, товарищ полковник! — сказал Синий, и снова никто не заметил, что в его голос врываются совсем неуместные в официальном обращении ликующие нотки. — Генератор принял промышленную нагрузку. Таким образом, Борис Викторович, внеочередная часть самой крупной заполярной ТЭЦ мира уже пять минут находится в промышленной эксплуатации.
Сильченко протянул руку Синему и хотел ответить ему, но голос его прервался, лицо покривилось, из глаз выкатились крупные слезы. Начальник комбината, никогда не повышавший голоса, не делавший лишнего движения, громко сморкался, всхлипывал, вытирал одной рукой глаза, другой продолжал сжимать и трясти руку Синего. И все это было так неожиданно, что люди в смущении отвернулись.
А потом возник нестройный шум радостных восклицаний, вскриков и смеха. Все пожимали друг другу руки и поздравляли один другого.
— Ты не сердись на меня, Василий Васильевич! — растроганно говорил Дебрев, ожесточенно тряся руку Федотова и любовно глядя на него. — За первый агрегат спасибо, а за все эти, знаешь, подтягивания не обижайся!
