Антонина Коптяева - Том 5. Дар земли
Она не собиралась дразнить, а тем более оскорбить свекровь, в глубине души памятуя, что невестка в доме, по законам шариата, последний человек, но впечатление от ее неосторожно вылетевших слов было ошеломительным.
— Нас не приняли бы?! — Наджия уперлась кулаками в литые свои бока и двинулась к дерзкой невестке. — Это нас-то не приняли бы?! Мой муж — Герой Труда, знаменитый человек в республике — и вдруг не годится для какой-то бригады?
— Не какой-то, а коммунистической, — возразила Фатима, на всякий случай отодвигаясь на лавке вместе с тазиком картофеля.
— Да вы прежде научитесь работать так, как Ярулла Низамович! — свистящим шепотом посоветовала Наджия, у которой от непривычной ярости пропал голос.
— Там надо не только работать, но и жить по-новому.
— A-а! Будто он не член бюро обкома партии! Будто он не бывал на приемах в Кремле! А кого это выбрали депутатом Верховного Совета?
— Спросите Минсулу, Ахмадшу спросите, почему они страдают! — храбро защищалась Фатима. — Если бы их дела обсуждались коллективно, наверно, придумали бы что-нибудь получше. А то никто вас не вразумил, и вы сделали детей несчастными.
Вдруг, настороженная зловещим молчанием свекрови, Фатима оглянулась и тоже сразу умолкла: на пороге кухни стоял бледный до серости Ярулла и неподвижно смотрел куда-то поверх ее головы.
С минуту Фатима сидела не двигаясь, потом робко повернула голову, пытаясь понять, куда смотрит свекор. Слабая надежда шевельнулась в ее душе: может быть, он и не слышал ничего, а только что подошел к двери кухни. Но почему он не входит? Стоит и молчит как столб. Уж лучше бы выругал!
Фатима никогда не слышала брани свекра, но сейчас надо было во что бы то ни стало нарушить это невыносимое молчание.
— Что вы хотите сказать, отец? — сдавленным голосом, вежливо осведомилась она, чувствуя, как холодные мурашки шевелятся на ее плечах и затылке.
Ярулла не ответил, все так же разглядывая на стене нечто видимое только ему одному. И тогда опять прорвалась Наджия:
— Еще не заслужили права называться коммунистической бригадой, а уже бьете родителей прямо в сердце! — злобно сказала она. — Вас в эту бригаду и близко не надо пускать!
20Ярулла ушел, так и не проронив ни слова. Но не родительская спесь помешала ему унизиться до спора с невесткой. Нет, он был потрясен ее бесхитростными речами, которые заставили его взглянуть на себя со стороны, представить, как оценил бы его поведение товарищеский партийный коллектив.
«Не зря началось соревнование за право называться бригадами коммунистического труда. Не то что прежде: ударники, стахановцы, отличники производства — это новый этап в жизни рабочего класса, — размышлял Ярулла по дороге на буровую, сидя в вахтовом автобусе. — Но на кого же равняться? С кого брать пример? Что надо? Хорошо, с огоньком трудиться? Пьянку, драки, разврат и прочие такие штуки ликвидировать с корнем? Само собой разумеется! Но вот я никогда не пил, не дрался, в карты не играл, не развратничал — и вдруг молоденькая болтушка заявляет: нельзя Яруллу Низамова принять в бригаду коммунистического труда!»
Несколько минут он в каком-то полузабытьи смотрел на горы и поля, по которым шагали опоры высоковольтных передач. Плакучие березы машут вслед автобусу гибкими ветвями, летят с них последние желтые искры — листья. Вдали над лесом виднеются ажурные фермы — телеантенны недавно построенного диспетчерского пункта: все крепче охватывает промыслы автоматика. Жизнь движется вперед и все новые запросы предъявляет людям. Или это люди беспокойнее становятся?
Работает сын Равиль на буровой… Ярулла со своими буровиками по старинке ворочал, вкладывая в каждую операцию лошадиные силы, а Равиль технику к себе тащил, осваивал. Нефтяники ругали захваты труб и другие автоматические приспособления: у всех они ломались, — а в его бригаде дело пошло.
«Почему? Терпения больше, что ли? Знания больше? Теперь ему понадобилось устроить Фатиму на производство, и, конечно, он потребует от нее такой работы, чтобы не совестно было перед товарищами. — Воспоминание о словах невестки снова больно царапнуло сердце Яруллы. — Развела критику! Судить других легко, родителей особенно! А вот сами-то каковыми окажетесь в должности родителей? Трудная, ох, трудная эта должность!»
Наджия сразу после свадьбы предложила не пускать невестку на работу и настояла на своем: мужчины-то — и отец и сын — согласились охотно: так приятно вернуться с тяжелой вахты домой к теплому очагу!
«Сама Наджия никогда не была на производстве… Впрочем, нет! — спохватился Ярулла. — Во время войны работала в госпитале. А вернулся я с фронта — она занялась домашним хозяйством. Какие требования можно ей предъявить? Четверых детей вырастила, все честные люди, работящие. Но ее бабушка четырнадцать детишек родила, и тоже честные люди оказались: своим трудом жизнь прожили. А разве приняли бы ребята в коммунистическую бригаду Наджиину бабушку?»
От таких размышлений жарко стало Ярулле. Он достал платок, вытер лицо. Почему ему раньше и в голову не приходило поинтересоваться, чем дышит его Наджия, сроду книжки у нее в руках не видывал, а газеты она брала только затем, чтобы завернуть в них что-нибудь. Неразвитая? Конечно! Отсталая? Пожалуй. И ни разу не села с друзьями Яруллы за общий стол.
«Потому что сама придерживалась старинки. Разве я ее из-за стола выталкивал?» Но где-то в душе насмешливо отозвалось: «Не хватало еще того!»
Нелегко отдавать отчет своей растревоженной совести! Многое достигнуто за полсотни лет жизни — это хорошо. Упущено еще больше — беда!
Так казнил себя мастер всю дорогу и на вахту явился мрачный: не приняла его рабочая совесть сделанный ей отчет.
Пойдет сегодня к Дине Ивановне и скажет: пусть не сердится на него, не хотел он зла ни ей, ни ее дочке.
И вдруг на буровой появился Ахмадша, теперь уже участковый инженер, в ватнике, потрепанных брюках и резиновых сапогах с отвернутыми голенищами, — значит, прямо с вахты. Он стоял возле бурильщика, державшего руку в лосевой голице на рычаге подъемника, и что-то втолковывал ему, наклоняясь к самому его уху. Стараясь казаться спокойным, Ярулла подошел к ним.
— Что, опять у вас обваливаются глины? — вежливо (а отцу послышалось — холодно) спросил Ахмадша.
— Да, — подтвердил мастер как будто равнодушно, хотя ему хотелось сжать плечи сына, встряхнуть его любовно, поздравить с повышением, пошутить, сбросив гнет тяжелой размолвки, давящей душу, но ничего подобного нельзя было позволить себе: отгородился Ахмадша своей холодной учтивостью.
Всем существом честного человека ощущал старый бурмастер, что его сын не может играть с ним комедию. Придя по волнующему их обоих делу, не нашел он для отца ни доброй улыбки, ни ласкового взгляда, — значит, вымерзла сыновняя любовь, как вымерзает в суровую зиму яблоня в саду. Но оттого, что Ахмадша все-таки пришел, причем без зова, еще дороже стал он Ярулле, однако, не переупрямив себя, Низамов резко встряхнул головой, подумал с обидой: «На ветреную девчонку променял родителей». Чуть помедлив, спросил сухо:
— Как же, товарищ инженер, доходить нам тут на водичке до забоя?
— Надо увеличивать скорости. Не шестьдесят литров в секунду давать, а все семьдесят. Это обеспечит вынос разбуренной породы на поверхность, усилит мощность турбобура.
— Понимаю, что нужна скорость да скорость. Но самое главное — нижние горизонты. Вот в чем загвоздка! О таком опыте в Исмагилове и думать нечего: скважина сразу лягнет как бешеный конь.
— Я хотел вот что предложить: пойдем к Дине Ивановне, — помолчав, сказал Ахмадша, явно волнуясь.
— А почему сам не побывал у нее?
Светло-серые глаза сына посмотрели с укором из сторожко прищуренных черных ресниц.
— Уже объяснился… Давайте поговорим все вместе, если один не можешь к ней собраться. И вообще… Она хотя промысловый геолог, но смыслит в бурении побольше геолога нашего буртреста.
Ярулла, опять внутренне заупрямясь, хотел возразить, но губы не послушались, с трудом разомкнулись, и неожиданно получилась жалкая усмешка. Обозлясь на себя, он сказал откровенно:
— Я, понимаешь, сегодня уже начал собираться к ней. Пораздумал и решил: пора кончать семейную склоку.
— Не мы с Диной Ивановной ее начинали, — напомнил Ахмадша.
Ярулла сердито засопел, но промолчал: устал он от душевной смуты.
21Дина Ивановна ночей не спала: тревожила ее судьба Нади; не давал покоя участок бурения на Исмагилове, из-за которого отставала закачка воды на соседних площадках, беспокоили незавершенное строительство водозаборов и увеличение числа бездействующих из-за обводнения скважин. Конечно, не ей одной трудно. Тот же Джабар Самедов сказал на последнем производственном совещании:
