Владимир Успенский - Неизвестные солдаты
— Не у немцев, а в окружении. И, к несчастью, в окружение попали слишком многие, — бросил Бесстужев.
Горицвет не заметил горькой иронии в его словах.
— Ну и что — многие. Всех поковырять надо. Чистку сделаем, профильтруем. Я вот с особым отделом свяжусь.
— Поковыряйте, поковыряйте, — сказал разозленный Бесстужев. — Ковыряйте в носу, пока палец не сломается. Только прежде, чем нос чистить, надо бы голову проветрить.
Горицвет сузившимися глазами смотрел на Бесстужева. Захаров, молчавший до сих пор, вмешался:
— Слушай, Горицвет, ведь этот парень вместе с комиссаром Коротиловым был.
— А потом?
— А потом с людьми… Ну вызови бойцов, поговори с ними, если на тебя следовательский зуд напал.
— Это мой долг.
— Вызывай, проверяй, только не сейчас. Скоро бой, ты нервы людям не взвинчивай. И вообще я тебе скажу, дорогой ты мой политрук, сейчас время такое, что людей надо новой меркой мерить. Если человек убивает врага — значит хороший. А тот, который в кусты прячется, тот негодяй, с каким бы ярлыком он ни ходил. Верно?
— Не совсем… — осторожно начал Горицвет, но Бесстужев перебил его:
— Товарищ подполковник, я прошу присвоить Дьяконскому звание младшего лейтенанта. Он достоен. И представить его к награде!
— Нет! — крикнул Горицвет. — Я против.
— Почему? — спросил Захаров.
— Он даже не комсомолец, этот Дьяконский. Был в тылу противника, отец у него расстрелян… Да случись что, нам всем за него головы поснимают.
— Боишься?
— Считаю осторожность необходимой. Ходатайство не подпишу.
— Боишься, — сказал Захаров. — И до чего же привыкли мы сами себя бояться и своих людей по щекам лупить… Своим пощечины легко давать. Без сдачи… А вот немцы — они с автоматами.
— Это ты мне говоришь? — вытянулся Горицвет.
— Нет, подумал вслух… Писарь! — крикнул Захаров. — Быстро подготовьте приказ о присвоении Дьяконскому звания старшего сержанта и о назначении его командиром роты… Вот, — обратился он к Бесстужеву, — это все, что в моей власти. А об остальном поговорим после боя… Если будем живы. Ну, отправляйтесь, — толкнул он Бесстужева в плечо.
Из риги старший лейтенант вышел вместе с Горицветом. Тот шагал сутулясь, быстро переставляя длинные, не гнущиеся в коленях ноги. Вместо прощания сказал строго:
— После боя вызову Дьяконского и человек пять из его компании. Пощупаю их с особистами.
— Кур щупайте, пользы больше, — презрительно бросил Бесстужев, сплюнул и пошел к лошади.
Горицвет что-то крикнул ему вслед, но он не остановился и не оглянулся.
Ехал раздосадованный, без жалости хлестал прутом медлительную кобылу, привыкшую ходить в оглоблях, с грузом, а не под седоком. Кобыла недовольно взбрыкивала. Спешившись возле сторожки, отдал повод связисту. Позвал Дьяконского:
— Отойдем, разговор есть.
Виктор внимательно посмотрел ему в лицо.
— Случилось что-нибудь?
— Да, ерундистика, — махнул рукой Бесстужев. — Горицвет насчет окружения интересуется.
— Ну и что?
— Как что? Разбираться будет. После боя хочет видеть тебя.
— Схожу, — сказал Виктор. — Надоело, правда, десятый раз одно и то же пересказывать, да что поделаешь.
— Ты пойми меня правильно, Витя, — потупившись, заговорил Бесстужев. — Я знаю, что ты ничего плохого сделать не можешь. Но вот, понимаешь ли…
— Ну, что? Говори, говори…
В голосе Дьяконского Бесстужев уловил беспокойство и настороженность. Это подтолкнуло его. Глядя в глаза, спросил:
— Витя, ты все рассказал мне?
И по тому, как на секунду замялся Дьяконский, как мигнул он растерянно несколько раз, понял: нет, не все. Ему стало страшно. Неужели Виктор, друг, таит что-то грязное, подлое, неужели он чужой? Это предположение оглушило Бесстужева. Он не мог собраться с мыслями. Дьяконский, видимо, понял его состояние, произнес тихо:
— Я рассказал все, что имеет отношение к службе. Я не разговаривал ни с одним немцем. Я стрелял в них. В этом могу дать любую клятву. И мне больно оттого, что ты мне не веришь.
— Нет, — возразил Бесстужев. — Понимаешь, я верю… Но ты все же умалчиваешь что-то…
— Это сугубо личное.
— Ты же мне рассказывал не как командиру, а как другу.
— Я не могу.
— Тебе будет легче, если в это личное запустит свои пальцы Горицвет?
— Это невозможно. Невозможно… Ну, не смотри на меня так, — жалобно попросил Дьяконский, сжимая ладонями виски.
Бесстужев никогда не видел Виктора таким растерянным и возбужденным и чувствовал, что нервозное состояние Виктора передается и ему. Он уже догадывался, что сейчас услышит нечто ужасное не только для Дьяконского, но и для себя. Шагнул к Виктору с решимостью человека, бросающегося в омут.
— Ну, говори!
— Полина… Полина погибла… Ее раздавил танк.
Бесстужев открытым ртом глотал воздух.
— Ты… Правда?
— Сам хоронил ее.
У Юрия — меловое лицо. Немигающие глаза. Часто-часто вниз и вверх метались белесые брови. Язык шевелился, но не подчинялся ему. Потом Бесстужев резко передернулся весь, Дьяконский разобрал: «Где?»
— На Немане, у Столбцов.
Бесстужев как-то обмяк, сник. Обвисли плечи, безвольно болтались руки. Виктору показалось, что сейчас упадет. Крепко ухватил Юрия сзади за талию, повел к сторожке. У двери стоял старшина Мухов.
— Водки! — крикнул ему Дьяконский. Старшина обернулся, развел руками: нету, дескать. — Спирту, коньяку — что достанешь. Быстро! Ну! — командовал Виктор.
Ближе к вечеру на проселке появилась колонна автобусов, выкрашенных в зеленый цвет, с красными крестами на бортах и крышах. Возле моста их задержали. Автобусы были переполнены ранеными. Военный врач, молодой еврей с пышной шевелюрой и золотыми зубами, рассказывал, жестикулируя:
— Мы пробовали на север. У нас есть маршрут Горки — Красное — Смоленск. Но в Горках, оказывается, уже немцы. Мы поехали на юг, но там тоже немцы. Они наступают на Пропойск.
Его похвалили за то, что не растерялся и не бросил раненых.
Автобусы осторожно двигались по мосту. Ветхое сооружение скрипело и, казалось, того гляди, рухнет. Но мост выдержал, все машины переправились благополучно.
Потом через мост потянулись гурты скота. К отправке на восток скот был подготовлен колхозниками заранее, а угонять его не спешили, надеялись, что фашистов остановят. Но едва разнесся слух, что немцы форсировали Днепр, все стада тронулись разом. В клубах пыли, поднятой копытами, протяжно мычали коровы, хрюкали свиньи, на разные голоса блеяли овцы, хлопали бичи пастухов.
Виктор Дьяконский сидел в сторожке возле Бесстужева. Юрий, не шевелясь, лежал вниз лицом на увядшей траве. Дьяконский чувствовал себя виноватым, ему казалось, что поступил эгоистично, рассказав о Полине. Поспешил снять с себя этот груз. Нес ведь, ничего. Мог и дальше нести. А для Бесстужева груз этот слишком тяжел.
Виктор решил не рассказывать о подробностях, чтобы не терзать друга еще больше. Но Бесстужев и сам не расспрашивал. Он только подвинул Дьяконскому карту и попросил:
— Покажи где.
Дьяконский отыскал хутор, отметил крестиком место на краю рощи. Бесстужев долго смотрел на пометку, сделанную синим карандашом, видел там нечто понятное ему одному.
Оставить Бесстужева Виктор боялся. Хотел, чтобы старший лейтенант успокоился и уснул; заставлял пить разведенный спирт. Бесстужев выпил много, но не хмелел. Лежал ко всему безучастный. Даже не шевельнулся, когда прогудели над ними бомбардировщики, когда загрохотали бомбы. На звонки из штаба отвечал Виктор, докладывал, что старший лейтенант ушел на позиции.
Было уже темно, когда на дороге, недалеко от сторожки, вспыхнула вдруг частая стрельба. Совсем близко, в лесу, закричал кто-то:
— Немцы!
Этот крик будто подбросил Виктора. «Немцы? На восточном берегу? Откуда?» Он схватил автомат, напрямик через кусты ринулся к поляне, где расположилась его рота. На бегу вытащил из кармана рубчатую гранату Ф-1, вставил запал. Увидев своих, скомандовал:
— В ружье! За мной! — и, не останавливаясь, побежал к дороге, слыша за собой топот ног.
Бесстужев, выскочивший из сторожки следом за Виктором, бросился на выстрелы. Навстречу попалось несколько бойцов из новых, они неслись опрометью, без винтовок. Бесстужев не остановил их. Уже возле дороги столкнулся с высоким худым человеком в кепке, тот бежал и кричал, взвизгивая:
— Ой, немцы! Ой, немцы!
За ним люди бежали толпой, подгоняемые светлячками трассирующих пуль.
— Стой! — крикнул Бесстужев. — Назад!
Человек не слышал, лез на него. Перед глазами Юрия — распяленный черный рот. Еще секунда, и человек собьет его с ног, за ним навалится охваченная паникой толпа. Бесстужев выстрелил в человека в упор.
