При опознании - задержать (сборник) - Василий Фёдорович Хомченко
— Хватит мокнуть. Пошли на хутор, возьмем подводу и поедем к парому.
Иванчиков послушался — Сапежка старший. Он хотел опять поделиться с Сапежкой плащом, но тот отмахнулся:
— Не сахарный, не растаю.
Они и подались бы на хутор, да увидели, что к лодкам подошла женщина. Иванчиков крикнул ей, чтоб перевезла на тот берег, и помахал кепкой. Женщина что-то ответила, села в лодку и стала поспешно вычерпывать воду. Потом взмахнули, как крылья, белые весла и лодка вырвалась на быстрину. Течением ее сносило вниз. Иванчиков и Сапежка пошли по берегу вслед за лодкой. Причалила та у песчаной отмели. Иванчиков подтащил ее выше на сухое.
— Здравствуйте, — сказал он, протягивая женщине руку, чтобы помочь выйти из лодки. Она от помощи отказалась, удивленно и растерянно смотрела то на Сапежку, то на Иванчикова, а потом спросила:
— Вы кто?
— А вы кто? — в свою очередь спросил у нее Сапежка. — Нам на тот берег нужно.
— Я… я из Захаричей… Живу в Гомеле.
Было видно, что она не из деревенских: плащ с капюшоном, туго повязанный кашемировый платок, городские ботинки.
— Я обозналась. Подумала: Сорокин и Булыга.
— Какой Сорокин? Какой Булыга? — Сапежка шагнул ближе к лодке и взялся руками за борт, словно боялся, что женщина вдруг отчалит и поплывет назад.
— Комиссар из Москвы и председатель наш.
— А вы их давно видели?
— Недавно. В последний раз, когда Сивак с бандой наскочил на село.
— Сорокина хорошо запомнили? Узнали бы? Обрисуйте его внешность.
— А как же. Он у моего отца на постое был. Высокий, худой, в очках.
Это была Катерина, дочь попа Ипполита.
— Лады. Хорошо, — обрадовался Сапежка. — Я тоже его видел в ваших Захаричах. Вы нам будете очень нужны. Значит, Сорокина знаете. Ну и как по вашему мнению: может он быть грабителем и бандитом?
— Что вы! Как можно о нем такое сказать… Интеллигентный человек.
— И я так считаю. Ладно, мы с вами об этом поговорим на том берегу. Полезай в лодку, — велел он Иванчикову и сам шагнул через борт, сел на корму.
Иванчиков взял у Катерины весла, попросил ее пересесть на носовую банку и погнал лодку.
— Скажите, а вы кто? — спросила все еще смущенная Катерина.
— Мы из чека и очень хотим встретиться с Сорокиным. Не слыхали, он не должен быть в этом селе?
— В Батаевке говорили, будто бы сюда пошли. Ну и я сюда. Увидела вас, подумала — они.
Пока переправились, Катерина все и рассказала Сапежке:
— С тех пор как банда ушла из Захаричей, Булыгу и Сорокина никто не видел. Думали, убили их бандиты, так и среди убитых не нашли. А потом услыхали, что Сорокин с кем-то еще ходит по селам, церкви осматривает. Я хотела их повидать. Мы тут с Булыгиной дочерью. Вместе едем: я — в Гомель, она к тетке в Березово.
Лицо ее было мокро от дождя, и казалось, что она плачет.
Лодка тем временем приблизилась к берегу, навстречу откуда ни возьмись выбежала девушка, встала у воды, с любопытством и настороженностью смотрела на незнакомцев.
— Нету, тетя Катя? Не они?
— Не они, Ксенечка, не они, — ответила Катерина.
Сапежка и Иванчиков догадались, что это и есть дочь Булыги.
Ксения стояла неподвижно, словно застыла. Низенькая, плотная, крепенькая, как репка, с сильными загорелыми икрами. На ней промокший самотканый жакет, платочек, повязанный рожком.
Вышла из лодки Катерина, обняла Ксению.
— Вот, Ксенечка, эти люди их тоже ищут, — кивнула на Сапежку и Иванчикова.
Глаза у Ксении затуманились, сделались как две большие слезинки, что набежали, но не пролились.
— Может, папки давно в живых нет, — горько проронила она, но не заплакала и даже не всхлипнула.
Иванчиков попытался ее утешить:
— Раз ходит с комиссаром, значит, жив. Помогает, значит, ему.
Пошли по скользкой дороге в деревню мимо крайней усадьбы, обсаженной вдоль всего забора калиной. Тяжелые, мокрые гроздья ягод блестели, как пунцовая роса. Маленькая девчушка, накинув от дождя на голову мешок, срывала ягоды и клала в берестяной туесок.
— Зачем рвешь? — сказал Иванчиков. — Ягоды сейчас горькие. Пускай бы на морозе побыли.
— Папка сказал нарвать на лекарство, — ответила девчушка и больше рвать не стала.
Она и показала, как пройти к сельсовету. Сельсовет помещался в простой крестьянской хате с печью и длинными скамьями вдоль стен. Хата была не заперта, но почему-то пустовала. Сели, стали ждать — должен же кто-нибудь подойти.
Сапежка время от времени зябко поводил плечами — пока переплывали реку да шли сюда, промокла спина. Был он раздражен, давала себя знать усталость. Две последние ночи спал мало, скверно, и теперь клонило в сон. Подмывало забраться на печь да хорошенько прогреться. И забрался бы, будь печь натоплена. Он сидел на скамье, смотрел через окно на улицу и молчал, хотя понимал, что Катерина и Ксения ждут от него каких-то расспросов, иначе зачем бы вел сюда. Сидел-сидел, а стоило положить голову на стол, как тут же и уснул.
Иванчиков повесил свой плащ на гвоздь, помог раздеться Катерине. С плащей капало, капли шпокали по полу. Ксения присела на низенькую скамеечку, обхватила руками коленки.
С Катериной завел разговор Иванчиков. Достал из брезентовой сумки тетрадку, химический карандаш и принялся записывать. Подробно записал приметы Сорокина и Булыги, во что были одеты. Писал медленно, аккуратно, как старательный ученик, выводил буквы, склонив набок голову… Рыжий, как медь, весь в веснушках, и на оттопыренных ушах густые веснушки.
— А что Сорокин делал в вашей церкви?
— Отец говорил: осмотрел ее, описал, что его интересовало.
— А что интересовало?
— Иконы, книги, роспись на стенах. Крест…
— Крест?
— Ага, крест причащальный. Папа говорил, что он золотой и с бриллиантами.
— Это с такими блестящими стеклышками? — взглянул на Катерину Иванчиков.
— Не стеклышками, — улыбнулась Катерина. — Это драгоценные камни. Дороже золота.
— Ого, дороже золота! — с мальчишеской непосредственностью причмокнул языком Иванчиков. — А Сорокин этот крест не взял?
— Нет, не взял.
— Стоп! — оторвал Сапежка голову от стола, и его узкие глаза-треугольнички нацелились на Катерину. — А ведь креста нет в церкви.
— Сивак взял. Он зашел к отцу, показал какую-то бумагу, которую составил Сорокин, и потребовал, чтобы отец отдал ему крест. Отец отдал.
— Это уже что-то новое. Для нас новое, — оживился Сапежка. — А где Сивак мог взять ту бумагу?
— Не знаю.
— Вы все время были в деревне, пока банда
