Гавриил Троепольский - Собрание сочинений в трех томах. Том 1.

Безупречное знание сельской действительности, живая естественная интонация, убедительный образ агронома-рассказчика создавали ощущение подлинности происходящего, полной достоверности материала, то есть реальности записок.

«Когда читаешь документальный очерк — записки Г. Троепольского… то веришь: да, то, что написал Г. Троепольский, он видел и наблюдал в жизни»[52], — писал Г. Ломидзе («Острием публицистического слова», «Октябрь», 1953, № 10). И тут же оговаривался: люди, «замеченные и наблюдавшиеся» писателем в жизни, имеют «некоторое отличие от созданных в очерке образов»[53]. Однако, не оценив должным образом этого «некоторого отличия», критик настойчиво именовал весь цикл очерковым, строя на нем свои рассуждения о средствах типизации отрицательного в художественной публицистике.

«Цепью новелл, объединенных единой идеей, одними героями и заголовком, отчасти определяющим и жанр и место действия»[54], назвал «Записки агронома» В. Огнев («Знамя», 1954, № 1). Но критик колебался («это не вполне очерки, не вполне и рассказы»[55]), и эти сомнения отразились даже в названии рецензии: «Записки Г. Троепольского». Так сильна была иллюзия документальности, так непривычен был смешанный жанр этих «Записок». Радуясь возрождению сатиры, приветствуя «вдумчивого, талантливого автора»[56], В. Огнев в то же время предостерегал писателя от смазывания острого, смелого рисунка с натуры, от быстрых побед «добродетели над злом»[57], имея в виду изгнание Самоварова, переживания Болтушка.

О том же писала и С. Бабенышева («Быть последовательным до конца», «Комсомольская правда», 19 ноября 1953 г.): «Нарисовав превосходные сатирические портреты бюрократа, болтуна, невежды, Троепольский неожиданно благополучным концом своих новелл глушит правильно намеченный удар». Критик считала, что «способный сатирик» Г. Троепольский должен не «ограничиваться талантливой зарисовкой, а изображать явление во всей сложности, правдивости».

Полемизируя с В. Огневым, отвергая, в частности, упрек в «робости мысли», которая «облыжно» приписана «неповинному Троепольскому»[58], Б. Платонов («Новое в нашей жизни и литературе», «Звезда», 1954, № 5) отмечал, что «новаторство „Записок“ состоит именно в стремлении усилить взаимодействие выразительных средств, когда речь идет об обличении недостатков…»[59]

В той же книжке «Звезды» в разделе «Трибуна читателя» было напечатано письмо электромонтера Ф. Васюхина и агротехника И. Билыка из Харьковской области. «Искренность и правда колхозной жизни — вот что главное в рассказах Троепольского[60],— писали они. — Никишка Болтушок, Гришка Хват и другие сатирические образы — не повторение уже ранее известного, а неподдельное оригинальное новшество» [61].

Высокая и точная оценка «Записок агронома» содержалась в рецензии Н. Лордкипанидзе «Увлекательные рассказы» («Огонек», 1953, № 40): «Наиболее привлекательная черта „Записок“ — смелость и острота, с которой автор изображает действительность. Он не ждет, пока жизнь поставит „на повестку дня“ ту или иную тему, тот или иной вопрос, — следуя лучшим традициям русской литературы, он сам представляет на суд общественности то, что нуждается в поощрении или осмеянии… Знание жизни, умение анализировать ее позволяют автору подводить читателя к нужному результату постепенно, подробно раскрывая тот или иной человеческий характер. Это качество придает „Запискам“ подлинную художественность». Было замечено и лирическое начало в таланте Троепольского: «Сатирическое заострение характеристик гармонически сочетается… с лирическими, взволнованными авторскими отступлениями, и это придает рассказам особую теплоту».

О «разнообразии» дарования Троепольского писал в те годы и Сергей Залыгин («Мысли после совещания», «Новый мир», 1956, № 1): «Здесь и теплая лирика, и острый, отточенный, почти сатирический разговорный язык, и тонкая наблюдательность»[62]. Но «главное в творчестве»[63] этого писателя Залыгин видел в сатире и обращался к Троепольскому: «На вас сейчас лежит большая доля ответственности за развитие сатиры на колхозную тему»[64]. С. Залыгин не разделял мнение В. Овечкина (см. «Жизнь колхозной деревни и литература». Творческая дискуссия в Союзе писателей СССР. М., «Советский писатель», 1956, с. 40–41), что лирические рассказы удаются Троепольскому больше, чем сатирические.

В той же статье С. Залыгин отмечал в творчестве Троепольского важную черту, которая «является его заслугой»[65]: «Он много пишет о рядовых людях, о людях без должностей… у Троепольского рядовые люди занимают определенно главное место. Он о них пишет хорошо, тепло, лирически, но рисует и сатирические образы. Здесь все жанры не только приемлемы — просто необходимы»[66].

На это же достоинство писателя обращал внимание и Б. Платонов: «В „Записках“ отчетливо проявляется та коренная черта демократической, здоровой, оптимистической литературы, развитию которой способствовали в свое время и Чернышевский и Салтыков-Щедрин: умение критиковать „диссонансы и фальшивые звуки в народной жизни“, показать народу его слабости, чтобы вылечить их»[67].

О том, что «новый способный писатель-сатирик» охотно берет уроки у великих предшественников, стремится наследовать их традиции, писал и К. Лапин («Сатирические рассказы», «Литературная газета», 1953, 27 августа). Он находил, что Троепольский «пытается использовать гоголевские и щедринские традиции в едких портретных характеристиках, в юморе, то мягком, то язвительном, в диалоге своих героев».

От «Записок агронома» веяло «свежим ветром сатиры». Это признавали все, это отвечало насущным общественным потребностям и обогащало саму литературу, возрождая силу сатирического жанра.

Сюжеты и герои «Записок агронома» послужили Троепольскому основой для киносценария «Земля и люди» (см. т. 3).

Впервые — «Новый мир», 1953, № 3.

Впервые — «Новый мир», 1953, № 8.

Впервые — «Новый мир», 1953, № 8.

Впервые — «Новый мир», 1954, № 1.

Впервые — «Новый мир», 1954, № 9.

«Это не охотничий рассказ. Его можно назвать поэтической прозой о жизни и повседневных подвигах простого человека, трудолюбца, тонкого знатока природы, необыкновенно находчивого и ловкого в самых сложных положениях»[68], — писал В. Панков («Октябрь», 1956, № 10). Он же находит в образе главного героя рассказа Сени Трошина «народный тип большого, внутренне красивого и цельного человека»[69].

Особенность творческой манеры Г. Троепольского критика видела в том, что через «непримечательные на первый взгляд эпизоды и таких, казалось бы, знакомых людей» в его произведениях «открывается частица большого, многообразного и сложного мира» (В. Кардин. «С хозяйской прямотой», «Советская Россия», 1956, 14 августа). Так было и в рассказе «У Крутого Яра», где, по мнению В. Кардина, тонко передана «хозяйская подоплека увлечения Сени Трошина». «Охотничий триумф Сени, — писал критик, — воспринимается не только как торжество смелости и оправданного риска, но и как победа нового отношения человека к жизни, к своему общественному долгу».

Переведен на венгерский, польский, румынский, сербскохорватский языки.

Впервые — «Комсомольская правда», 1959, 15 октября.

Впервые — «Литературная газета», 1954, 13 февраля.

Впервые — «Новый мир», 1954, № 4.

Переведен на китайский и венгерский языки.

Впервые — «Новый мир», 1958, № 12.

«Как раз ко времени действия повести относится историческое постановление сентябрьского Пленума ЦК КПСС 1953 года, ознаменовавшее целую эпоху в социалистическом земледелии. Все содержание повести как бы подтверждает своевременность, назревшую необходимость решений партии»[70], — писал Н. Замошкин («Отчасти сатирическая», «Москва», 1960, № 1). «Разностилье» повести критик признавал «неизбежным» при переключении с сатиры на «обычную повествовательную манеру» и нелегким для самого автора. Как достоинство Н. Замошкин отмечал, что «временами темпераментное, пристрастное в хорошем смысле слова произведение Г. Троепольского переходит и в лирическое повествование, полное чувства горечи и грусти»[71]. Беспощадно высмеивая Карлюка, писатель в то же время «немного и скорбит о гибели в этом существе человеческих задатков»[72]. (Заметим, что отмеченное критикой «непоследовательное» отношение автора к таким персонажам, как Самоваров и Болтушок, имеет в своей основе сходное горькое чувство.) К недостаткам повести Н. Замошкин относил «затянутость» действия в последних главах, тенденцию высмеивать само звание кандидата наук, а также то, что некоторые фигуры (Масловский, например) «очерчены лишь с одной производственно-профессиональной стороны»[73].