Борис Васильев - А зори здесь тихие… В списках не значился. Встречный бой. Офицеры
— Насколько я вас знаю, к начальнику училища вы не пойдете?
— Вы правильно все поняли, мадам. Я пойду представляться своему начальству. — Направился было к выходу, но остановился. — Адрес Управления помнишь, Любаша?
— Помню, Алеша, — улыбнулась Любовь Андреевна.
Алексей Иванович вышел.
Приемная начальника одного из управлений Министерства обороны. В креслах — небольшая группа генералов и полковников, ожидающих вызова в начальственный кабинет. За столом — майор-порученец.
В сущности, это была бы обычная приемная с тяжелыми портьерами, ковровыми дорожками и двойными дубовыми дверями, если бы не обилие живых цветов в ящиках, горшках и кашпо, расставленных и развешанных повсюду.
В приемную вошел генерал Трофимов в полной парадной форме. На фоне повседневно одетых офицеров и генералов Управления Алексей Иванович выглядел весьма торжественно и несколько нелепо.
— Здравия желаю, — негромко сказал он.
Ему никто не ответил. Посетители продолжали негромкие разговоры между собой.
— …А он говорит: бери мой самолет, и чтоб к вечеру доложил обстановку, — приглушенно рассказывал полноватый генерал.
— Ну? — заинтересованно реагировал собеседник.
— Что — ну? Я же после аварии полетов не переношу!
— Полетел?
— Как миленький!..
И оба тихо посмеялись.
Из дверей кабинета поспешно вышел полный полковник, на ходу отирая платком лысый череп.
— Ну как? — негромко спросил сидевший у дверей моложавый генерал.
— Крут! — вздохнул полковник и вышел. Это признание не вызвало восторга среди ожидавших приема. Все зашептались, кто-то поспешно полез в портфель за документами.
Тем временем Алексей Иванович отдал порученцу удостоверение личности и пропуск:
— Генерал-майор Трофимов. Вызван на двенадцать часов. Но полагаю, это недоразумение: я — танкист.
— У нас недоразумений не бывает, — холодно отпарировал порученец. — Когда генерал-полковник освободится, я доложу. Пока можете присесть.
Раздался негромкий звонок. Порученец вскочил и, взяв удостоверение генерала Трофимова, прошел в кабинет.
Алексей Иванович достал деревянный портсигар, но, заметив на стене табличку «ПРОСЬБА НЕ КУРИТЬ», вышел в коридор.
Распахнулась дверь, и из кабинета пулей вылетел порученец:
— Где генерал?
— Который? — благодушно поинтересовался моложавый. — В нашем хозяйстве, Костя, генералов…
— Ну, этот… С орденами.
— Ушел, наверно.
— Как ушел?.. — перепугался порученец.
Он кинулся к дверям, распахнул их, выглянул в коридор:
— Товарищ генерал!.. Товарищ генерал, ждут!..
Трофимов вернулся в приемную. Порученец услужливо распахнул перед ним дверь, пропустил в кабинет и только после этого перевел дух.
— Что, Костя, не угадал на сей раз? — весело спросил моложавый генерал.
Все засмеялись. Майор-порученец еще раз вздохнул и сел за свой стол.
Генерал Трофимов стоял в дверном тамбуре. Он очень не любил срочных вызовов к начальству, но всегда пунктуально соблюдал предписанный уставом порядок. Поэтому, откашлявшись и переложив фуражку в левую руку, Алексей Иванович приоткрыл тяжелую дверь кабинета и негромко доложил:
— Генерал Трофимов просит разрешения войти.
В ответ раздался короткий смешок, а потом глуховатый командирский басок сказал неожиданно:
— Валяй!
Несколько удивленный таким приглашением, Трофимов шагнул в кабинет.
— Товарищ генерал… — начал было он и замолчал.
В глубине кабинета стоял худощавый подтянутый генерал-полковник с седым казачьим чубом. Он тоже был в парадном мундире, сплошь увешанном советскими и иностранными орденами, с двумя Золотыми Звездами Героя. Все ордена были на колодках, и только один орден Боевого Красного Знамени привинчен отдельно на алой розетке, как носили в годы Гражданской войны.
— Иван?.. — почему-то шепотом спросил Трофимов.
— Узнал, старый черт!.. — в полном восторге воскликнул Иван Варавва.
Они бросились друг к другу, крепко обнялись, сцепившись орденами, и потом долго не могли отцепить их друг от друга.
— Никак не ожидал, — бормотал Алексей Иванович, украдкой смахивая слезу. — Ну, никак, понимаешь, не ожидал… Иван, ты живой?.. Ванька!..
Еще раз обнялись, а потом Варавва подвел старого друга к дивану. Они сели, улыбаясь друг другу.
— Сидят два старика и молчат, — сказал наконец Алексей Иванович.
— Какие же мы старики, Алешка? Мы не старики. Мы — комсомольцы двадцатого года.
— Это точно. Курить-то у тебя можно, комсомолец?
Варавва с готовностью вскочил, принес пепельницу, сигареты. Но Трофимов отстранил их и с молчаливой торжественностью достал деревянный портсигар.
— Узнаешь, Ваня?
— Старый комэска… — вздохнул Варавва, бережно взяв портсигар. — Настоящий офицер, русский офицер. А было-то ему, Алеша, в ту пору ровнехонько двадцать шесть годков.
Они закурили из деревянного портсигара русского поручика, отдавая молчаливую дань уважения его прежнему владельцу. Потом Варавва спросил:
— Ну, как живешь-то, Алеша? Как Любочка? Егор-то, поди, полковник уже, а?
— Егор погиб, Ваня.
— Прости, Алексей. Прости, я не знал. Я же после войны за границей служил, только вернулся.
Он встал, принес коньяк, рюмки.
— Выпьем, Алеша. Светлая память Егору.
— Светлая память всем, кто погиб и погибнет за родину, — тихо отозвался Трофимов.
Торжественно выпили стоя. Помолчали. Потом Алексей Иванович спросил с ноткой укоризны:
— А написать ты не мог, да? Занят был выше горла?
— Да куда писать-то, Алеша? — оторопел Иван. — Красная Армия, Трофимову, что ли?
— А что? Адрес точный!
И они улыбнулись друг другу.
Раздался телефонный звонок.
— Извини, — Варавва прошел к столу, взял трубку одного из многочисленных телефонов. — Да, докладывайте, — выслушал, поморщился. — И это все? Ну, так вот. Пойдите к своему непосредственному начальнику и скажите ему, что я раз и навсегда запретил посылать вас в подобные командировки. Раз и навсегда, усвоили?
И резко положил трубку.
— Ты действительно крут, — улыбнулся Алексей Иванович. — У тебя там, между прочим, народу полно. Может, лучше вечером увидимся?
— Вечером само собой, — Варавва достал из папки лист плотной бумаги, подошел к Алексею Ивановичу. — Только я тебя тоже по делу пригласил. Не надоело тебе, старому, по войскам кочевать? Опыт у тебя огромный, пора передавать его молодежи.
— А я что делаю?
— Так ведь масштаб не тот, — Варавва протянул бумагу. — Ознакомься с проектом приказа.
— Н-да, — вздохнул Трофимов, прочитав приказ. — Заманчиво. Москва, академия. Заманчиво.
Он отложил приказ, прошел к окну, выглянул.
— Решайся, Алексей, — сказал Варавва. — Наконец-то опять рядышком служить будем.
— Заманчиво, — еще раз признался Алексей Иванович. — Только видишь ли, Ваня, дивизия-то у меня особенная. В ней Егор воевал.
— Понимаю, Алеша, и с ответом не тороплю. Возвращайся в дивизию, посоветуйся с Любой, а там…
— Зачем же откладывать? — Трофимов опять выглянул в окно. — Вон она, моя Люба. На лавочке сидит, как и положено офицерской жене.
— Где?.. — Варавва рванулся к окну, глянул. — Что же ты, старый хрыч…
И выбежал из кабинета.
Распахнулась дверь кабинета, и в приемную стремительно вышел генерал Варавва. Все вскочили.
— Потом, потом! — отмахнулся он.
Шагнул было к выходу, но вдруг остановился, развернулся на каблуках и, не обращая внимания на изумленные взгляды подчиненных, принялся обрывать цветы в горшках, ящиках, кашпо…
Любовь Андреевна с раскрытой книгой в руках сидела на скамейке неподалеку от входа в Управление. Но не читала, а с любопытством поглядывала на молодую женщину, нетерпеливо ходившую взад и вперед мимо нее.
— Валюша!
Женщина обернулась.
К ней спешил молодой офицер.
— Все! — радостно сообщил он. — Демобилизован вчистую!
— Слава Богу! — облегченно вздохнула женщина.
Взяв под руку мужа, она пошла рядом, приноравливаясь к его широкому шагу.
Любовь Андреевна с грустной улыбкой долго смотрела им вслед, а затем перевернула страницу книги и углубилась в чтение.
Варавва выбежал из дверей Управления без фуражки, но с цветами в руках. Следом неторопливо шел Алексей Иванович.
— Здравствуйте, Люба Трофимова, — тихо произнес Варавва, подойдя к скамейке.
Любовь Андреевна вздрогнула, подняла глаза.
— Ванечка…
И беззвучно заплакала.
Варавва склонился к ее руке, и Любовь Андреевна поцеловала его в висок.
— Живы, — улыбаясь сквозь слезы, прошептала Любовь Андреевна. — Живы, Ванечка…
— Жив, Любочка, — Иван положил ей на колени охапку цветов.
