Павел Загребельный - Роксолана. Роковая любовь Сулеймана Великолепного
Роксолана молчала. Что ей Ибрагим, что ей все? Что должно рухнуть, рухнет теперь само. А она должна еще больше укреплять здание своей жизни, укреплять сама, благодарить того, кто ее возвысил и поставил рядом с собой, может, и надо всем миром. Мамуся, родная, увидела бы ты свое дитя! И снова летели вслед Сулейману ее письма.
«Мой великий повелитель! Припадаю лицом к земле и целую прах от Ваших ног, убежище счастия. О солнце моих сил и благо моего счастия, мой Повелитель, если спросите о Вашей послушнице, у которой после Вашего отъезда печень обуглилась, как дерево, грудь стала руиной, глаза, как высохшие источники; если спросите о сироте, утопленнице в море тоски, которая не различает дня от ночи, которая страдает от любви к Вам, которая сходит с ума сильнее Ферхада и Меджнуна с тех пор, как разлучена со своим властителем, то я теперь вздыхаю, как соловей, и рыдаю беспрерывно и после Вашего отъезда пребываю в таком состоянии, какого не дай бог даже Вашим рабам из неверных».
Султан отвечал ей, сообщая, как брал он кызылбашские крепости, как вошел в столицу шаха Тебриз, как пошел дальше путями, по которым ходил сам Искандер, как пережил ужасную ночь у брошенного древнего города Султании. Несколько дней войско шло в холодной мгле и черных туманах, затем очутилось в темном горном ущелье, и усталые воины уснули в шатрах, между которыми горели тысячи костров. Вдруг около полуночи над лагерем закрутился джинновский смерч, будто огромная воздушная пиявка всосалась в землю, все шатры, кроме султанского, были вмиг растерзаны и разметаны на все стороны, смерч всасывал в себя людей, животных, оружие – все, что попадалось на его пути. Когда же он умчался, в ущелье ринулись потоки ледяного воздуха, град и лед. Из недр гор послышался зловещий рык, как будто там пробудились все демоны ада, и гул прошел меж людьми, предвещая угрозу и неся ужас.
Люди замерзали насмерть, с жалобным ревом гибли верблюды, снег не просто падал, а засыпал воинов, коней, мулов и все вокруг. Люди перепуганно жались друг к другу и просили у аллаха спасения от горных демонов, пробужденных кызылбашами. Сам султан испуганно ежился в своем роскошном шатре, думая, что это впервые в борьбе за чистую веру небо подает ему такой зловещий знак. Когда наутро засветило солнце, увидели все, что снег красный, точно политый кровью, и уцелевшие бросились бежать из того страшного ущелья, шли по местам непроходимым, видели больше змей, чем растений, с гор попали в трясины Евфрата, тонули в них, гибли тысячами.
Великий визирь обвинил во всем Скендер-челебию, хотя кто бы мог бороться со стихиями?
Султан не встал на защиту великого дефтердара. Когда перед ним без сопротивления отворил ворота великий Багдад и на первом диване Ибрагим выступил с требованием казнить Скендер-челебию за предательство, Сулейман не стал выслушивать мнения визирей Аяз-паши и Касим-паши и поддержал своего сераскера.
Скендер-челебию и его зятя Хусейн-челебию повесили на багдадском Ат-Мейдане, семь тысяч их рабов пустили в продажу, пажей дефтердара, одетых в золото, забрали к султанскому двору, и впоследствии семеро из них стали визирями у Сулеймана, а двое даже великими визирями – Ахмед-арбанас и Мехмед из боснийского рода Соколовичей, прозванный Узун – Длинный.
Ночью после казни Скендер-челебия приснился Сулейману. Будто душил его платком, допытывался: «За что повесил меня, невинного?» Султан проснулся, объятый ужасом, в темноте, в одиночестве, проклял своего великого визиря: «Бог даст, Ибрагим, в скором времени и ты так же закончишь!»
Находил приют и утешение только в письмах Роксоланы, писавшей ему в Багдад:
«Всевышнему и его алтарю тысячекратную хвалу вознося, возрадуемся и возвеселимся! Весь мир вышел из тьмы, залитый светом милости божьей. Хвала господу за доброту, хвала Водителю! Пусть мой властелин, мой падишах, мой высокий порог к Повелителю этого и того света, благо света моих очей, коими гляжу на этот мир, пусть мой шах и мой султан всегда ведет святую войну, уничтожает своих врагов и завоевывает земли, да пленит он все семь сфер Джемшида, да подчинятся Вашим ведениям человек и джинн, да сохранит Вас бог от малейших несчастий и ошибок, да поможет осуществиться всем надеждам, которые зародятся в Вашем благословенном сердце, да будете мне Хизиром, да уберегут Вас все пророки и святители, весь свет пусть весело и счастливо проводит свое время в Вашей счастливой тени. И когда всевышний позволит, о властитель миров! – снова молю его, чтобы дал возможность и судьбу для Вашего счастливого возвращения, чтобы снова узрела я Ваше благословенное лицо и погрузилась своим лицом в прах у Ваших ног!
Точно солнце само, шествуешь, сияя!»
В Стамбуле снова лютовала чума. Роксолана прижимала к сердцу своих деток, посылала к султану гонца с письмами: «Аллах смилуется, и мор пройдет до прибытия моего властителя. Наши богоугодники говорят, что смерть должна исчезнуть, когда опадет осенняя листва».
И снова вписывала в письмо строку из своего стихотворения:
Точно солнце само, шествуешь, сияя!
Султан возвращался через Битлис, Халеб, Антиохию, Адану, Конью. Целых пять месяцев шел от Багдада до Стамбула, осматривал все свое царство, чинил суд и расправу, награждал всех, кто отличился, карал виновных. Ничто не выказывало его перемены по отношению к Ибрагиму, которого теперь называли «сераскер султан», на долю Сулеймана оставался лишь титул падишаха. После возвращения в столицу султан поручил Ибрагиму вести переговоры с секретарем французского короля Жаном де ля Форс и дать Франциску капитуляции на право торговли и дипломатические привилегии.
Между тем, подкупив придворных, к султану прорвался какой-то обезумевший старый купец-мусульманин и стал домогаться, чтобы Сулейман вернул ему какую-то рабыню, купленную у него Ибрагимом при посредничестве венецианца Луиджи Грити. Согласно шариату это была продажа, подлежавшая утверждению третьим лицом, которое и было настоящим собственником рабыни. Таковым лицом был Грити. Но Грити умер, поэтому его утверждение считается ничтожным, особенно если учесть, что рабыня перестала быть рабыней, а возведена в султанском гареме в новое качество, так же, как, например, зерно может быть перемолото в муку, а виноград переработан в уксус. Поэтому рабыня должна быть возвращена продавшему ее купцу, ибо продажа ее теперь стала ничтожной – батыль [92] .
Султан мрачно выслушал жалобщика и молча махнул своим дильсизам, чтобы они заткнули нахалу глотку.
А вечером позвал к себе Ибрагима, чтобы провести, как бывало прежде, целую ночь с ним в покоях фатиха, расписанных итальянцем Джентиле Беллини, за игрой, беседой, вином и спокойными размышлениями.
Впервые Ибрагим пришел к султану без своей виолы.
– Хотел бы услышать твою игру, – спокойно сказал Сулейман.
– Надоело! – небрежно бросил Ибрагим. – Давай лучше выпьем!
Не было уже почтения в его голосе, предупредительности, не льстил султану, да и зачем? Сам был сераскер султаном, равным с падишахом, а может, и выше него во всем.
Султан молча попивал вино, смотрел исподлобья на этого человека, которого сам возвысил, поставив, может, выше самого себя. Знал о нем все. Может, сожалел, что не прислушался своевременно к голосу своей Хуррем, уклонявшейся теперь от каких-либо разговоров об Ибрагиме, уклонявшейся упорно, так, что даже на султанову откровенность ответила неопределенно:
– Я не могу ничего добавить к сказанному когда-то, чтобы не возмутить священный покой вашего величества!
А как можно не возмутить того, что уже и так возмущено?
Султан знал все обвинения, выдвигаемые против Ибрагима его визирями и приближенными. Дважды водил войско на Вену и оба раза неудачно. Без ведома и повеления султана обещал мир Фердинанду, тогда как любое перемирие с неверными противоречит воле аллаха. В персидском походе загубил половину мусульманского войска из-за своей бездарности, а у шаха Тахмаспа не погиб ни один воин. И вышло так, что турецкое войско только приминало траву, а не вытаптывало ее, чтобы она больше никогда не поднялась. Великий визирь проявил себя никчемным мусульманином. Когда-то целовал каждый Коран, который попадал ему в руки, и прикладывал ко лбу в знак глубокого почтения, а теперь раздражается, когда кто-нибудь дарит ему эту священную книгу, и кричит, что у него уже достаточно этого добра. Ввел в заблуждение султана, без суда добился казни честного мусульманина Скендер-челебии, а гяура-стяжателя Грити всячески поддерживал. Вел предательскую политику в переговорах с иноземными послами, всякий раз нарушая волю падишаха. Убил русских послов, захватив их имущество. Покрыл преступление Хусрев-бега, отобрав у него рубин, ради которого боснийский санджакбег убил тайного посла матери французского короля. Изменяет своей жене, султанской сестре Хатидже, заведя себе наложницу. Возмущал стамбульских подонков против самой султанши, намереваясь, может, и уничтожить ее.
