Том 1. Романтики. Блистающие облака - Константин Георгиевич Паустовский
С Оки глухо затрубил пароход. Пошли не спеша на пристань. Пароход трубил за разрушенными шлюзами, верстах в пяти. У пристани сбились телеги. Лошаденки, засунув морды по уши в полотняные торбы, жевали овес. Подводчики похаживали около, вздыхали, ругались о каких-то «кровяных сазанах». Вода на реке морщилась от дождя.
Пароход с непонятным названием «Саратовский Рупвод» долго и бестолково шлепал колесами, навалился на пристань, пахнул теплом и паром. Берг махал с палубы кепкой. Сгорбленный, с поднятым воротником, он показался Нелидовой родным и печальным.
– Как чудесно, – сказал Берг возбужденно, здороваясь со всеми. – Как хорошо на реке. Я отдохнул на два года вперед.
В Ивняги пошли пешком.
От голых кустов с красной глянцевитой корой пахло терпко и славно. Над лесом небо прояснилось, – бледное солнце пролилось на серые колокольни Белоомута. Рыхлый песок был напитан влагой. Берг шел и оттискивал глубокие следы; они наливались водой, такой чистой, что ее хотелось выпить. Встретились подводы – огородники везли в Зарайск яблоки. После подвод остался крепкий запах яблок и махорки.
– Как хорошо, что вы приехали сюда отдыхать. – Берг улыбнулся. – Вот где все можно продумать. Теперь слушайте новости. Дневник капитан уже сдал, инженер потрясен, он даже заболел от этого. Наташа ждет вас. Капитан нашел комнату в Петровском парке и перевез туда Миссури и все свое барахло. На днях он получает пароход, где – не знаю, еще неизвестно.
Берг помолчал.
– Вы читаете газеты?
– Редко. – Глан заинтересовался: – А что?
– Да… – Берг замялся. Зачастил дождь, и они пошли быстрее. Нелидова шла легко, перепрыгивая через лужи. – Да… Есть крупная новость… Дело в том, что Пиррисон…
Нелидова шла, не подымая голову, – казалось, она тщательно рассматривает дорогу.
– Пиррисона расстреляли, – сказал быстро Берг, остановился и закурил. Они стояли на берегу Оки у красного перевального столба. Река мыла глинистый берег.
– Он оказался шпионом, – добавил Берг и посмотрел на Нелидову. В напряженных глазах ее был холод, брезгливая морщинка легла около губ. Глан и Батурин молчали.
– Расстрелян также и тот, китаец. – Берг поднял с земли бурый стебель щавеля и внимательно его рассматривал.
– Где? – спросил Глан.
– В Тифлисе.
– Пойдемте, вы промокнете. – Нелидова пошла вперед по береговой тропе.
В горнице бабка Анисья собрала чай. Нелидова накинула легкий серый плащ, – ей было холодно. Она изредка проводила рукой по волосам, потом взглянула на Берга и сказала, болезненно улыбаясь:
– Милый, милый Берг, вы боялись, что мне будет трудно узнать об этом. Все это прошлое, такое же скверное, как и у вас. Я совсем не та, что была в Керчи и в Москве. Эти места меня успокоили. Здесь все как нарочно устроено, чтобы оставить человека наедине с собой.
Батурин заметил совсем новые ее глаза. Один лишь раз они были такими: в Батуме, когда курдянка гадала у Зарембы и куплетист спел песенку о тетрадке в сто один листок.
Вечером Берг читал свой новый роман. Движение сюжета произвело на Батурина впечатленье медленного вихря. В простом повествовании Батурин улавливал контуры истории, прекрасной, как все пережитое ими недавно, и вместе с тем далекой, как голоса во сне. Он понял, что ночь, рязанская осень, дожди – все это хорошо, нужно, что жизнь переливается в новые формы.
На следующий день Берг подбил Батурина пойти купаться. Батурин взглянул за окно и поежился: от Оки шел пар.
Купались они около разрушенного шлюза. В голых кустах пищали и прыгали озябшие, крошечные птицы.
Небо почернело, – того и гляди, пойдет снег. Батурин стремительно разделся и прыгнул в воду; у него перехватило дыхание, показалось, что он прыгнул в талый снег. Он поплыл к берегу, вскрикнул и выскочил. Растираясь мохнатым полотенцем, он понюхал свои руки – от них шел запах опавших листьев, ноябрьского дня. Он оделся, поднял воротник пальто; кепку он оставил дома. Волосы были холодные, и по ним было приятно проводить рукой.
Берг одевался не спеша, – купанье в этот хмурый ледяной день доставляло ему глубокое наслажденье. Он поглядел на Батурина и удовлетворенно ухмыльнулся.
– Вы помолодели на десять лет, – сказал он, танцуя на одной ноге и безуспешно стараясь попасть другой в штанину. – У вас даже появился румянец. Вы ленивы и нелюбопытны, до сих пор не могли раскачаться. Купайтесь каждый день и пишите, – два лучших занятия в мире.
– Я пишу.
– Прочтете?
– Да, вот только кончу.
– Благодарите Пиррисона. Если бы не эти поиски, вы бы закисли в своем скептицизме. Очень стало жить широко, молодо. Вот кончу роман, поеду в Одессу, там у меня есть одно дело. Зимой в Одессе норд выдувает из головы все лишнее и оставляет только самое необходимое, – отсюда свежесть. Пойду пешком в Люстдорф мимо заколоченных дач: пустыня, ветер, море ревет красота. Едемте. Есть такие старички-философы, мудрые старички, – с ними поговоришь: все просто, все хорошо. Так и одесская зима. Ходишь по пустым улицам и беседуешь с Анатолем Франсом.
– В Одессу я не поеду, – ответил Батурин. – У меня есть дело почище.
– Какое?
– Пойду в люди.
Обратно шли по тропе через заросли голых кустов. Ветер нес последние листья. Вышли в луга и увидели Нелидову, – она быстро шла к ним навстречу. Ветер обтягивал ее серый плащ, румяное от холода лицо было очень тонко, темные глаза смеялись. Она взяла Батурина под руку и сказала протяжно:
– Разве можно кидаться в ледяную воду? Эти берговские выдумки не доведут до добра.
Берг подставил ей щеку.
– Потрогайте, – горячая.
Нелидова неожиданно притянула Берга и поцеловала.
– Берг, какой вы смешной!
Берг покраснел. Шли домой долго, пошли кружным путем в обход озера. К щеке Нелидовой, около косо срезанных блестящих волос, прилип сырой лимонный лист вербы. Желтизна его была припудрена серебряной мельчайшей росой.
Около озера Берг остановился закурить и отстал. Маленькие волны плескались о низкий берег. Нелидова крепко сжала руку Батурина, заглянула в лицо – в глазах ее был глубокий нестерпимый блеск – и быстро сказала:
– Теперь-то вы поняли, почему я не могу бросить вас? Это началось у меня еще там, в Керчи, когда я потеряла браслет.
Батурин осторожно снял с ее щеки тонкий лист вербы.
– Мне надо было сказать вам это первому. Я, как всегда, опоздал.
Берг нарочно шел сзади и хрипло пел:
Прочь, тоска, уймись, кручинушка,
Аль тебя и водкой не зальешь!
В воздухе лениво кружился первый сухой снег. Пока они дошли до
