Младшая сестра - Лев Маркович Вайсенберг
Шамси понял, что если Рамазан возит Теймура, значит дела последнего хороши.
— Добрый день, Рамазан! — поздоровался Шамси и приветливо улыбнулся, ибо хотя он, Шамси, был почтенный человек, а Рамазан всего лишь фаэтонщик, приятель кочи, — с такими людьми надо вести себя благоразумно.
— Добрый день! — небрежно бросил в ответ Рамазан и отвернулся.
Шамси увидел в глубине фаэтона тюк. Теймур огляделся и, заметив неподалеку Таги, подозвал его — Таги представлялся ему слишком ничтожным человеком, чтобы из-за прошлых столкновений избегать его услуг. Дело амбала — таскать тяжести. Пусть только попробует отказаться!
Таги взялся за тюк… Нелегко взвалить на себя этакую ношу, если с утра съел лишь четверть фунта хлеба, смешанного с соломой… Таги тужился, ворочая тюк. Теймур равнодушно за ним наблюдал — амбал должен делать свое дело. Рамазан сидел на облучке не оборачиваясь: он не аробщик, чтоб помогать таскалям, — он подвез тюк только из уважения к Теймуру… Наконец Таги удалось взвалить тюк к себе на палан. Ноги у него дрожали и подкашивались. Мелким неверным шагом засеменил он к дому Шамси.
Вот тюк внесен в комнату для гостей.
— Ступай! — сказал Шамси, едва Таги опустил ношу на пол, и подал ему кусок белого чурека.
Запах праздничных яств разносился по дому. Проходя мимо кухни, Таги задержался и заглянул в дверь. Ну и наготовили же богатеи в этом году!
Баджи увидела в дверях его худое потное лицо. Улучив минуту, когда Ана-ханум отвернулась, она быстрым движением вытащила из котла большой кусок жирной баранины и, проходя мимо Таги, незаметно сунула мясо в отверстие палана. Растроганный Таги принялся было благодарить, но Баджи, опасаясь Ана-ханум, обрушилась на него с притворным криком:
— Не суй нос куда не следует! Иди-ка отсюда вон!
Она так искусно изобразила негодование, что Таги, удивленный, отошел от двери. Сумасбродная девчонка!
— Иди, иди отсюда, амбал! — заворчала и Ана-ханум.
Таги вышел. Усевшись на тротуаре, он принялся за баранину. Жирная, мягкая! И хлеб такой белый, пушистый! Вот, оказывается, и у него, у амбала, хороший новруз, и хороший будет, значит, грядущий год! Почему, однако, девчонка так обрушилась на него?.. И вдруг Таги понял… Дай бог ей счастья!
В тюке, привезенном Теймуром, оказался ковер.
Теймур развернул его и расстелил на полу неподалеку от скатерти.
«Шушинский хали!» — тотчас признал Шамси. Он обежал привычным взглядом края ковра и сразу определил: два ханских аршина на пять, три русских аршина на семь с половиной.
Шамси видел, что ковер лежит, не образуя складок, что края его ровные, не съеживаются и не топорщатся. Слегка проведя рукой по ковру, он оценил его тонкую крепкую ткань, короткий ворс и ровную стрижку. Прекрасный ковер! Напрасно некоторые считают, что тушинский хали уступает персидскому и текинскому!
Теймур вынул из кармана большой, туго накрахмаленный платок и, смочив его край слюной, стал с силой тереть о ковер.
— Так, кажется, ковроторговцы определяют качество красок? — спросил он, протягивая Шамси платок: даже легкого следа краски не оказалось на белом полотне.
— Так, — сказал Шамси тоном, каким говорят с ребенком, и снисходительно улыбнулся.
«Ну, что скажешь, Шамси, про ковер?» — прочел он во взгляде Теймура.
«Стоит не меньше восьмисот рублей золотом!» — с восторгом отметил Шамси про себя.
— Ковер неплохой… — произнес он, однако, сдержанно, стараясь скрыть от Теймура свой восторг.
Впуская Теймура в дом, Шамси не намеревался приглашать его на торжество и полагал отделаться от непрошеного посетителя, наскоро угостив, но подарок был слишком ценным и обязывал к полному и настоящему гостеприимству.
— Прошу тебя, раздели со мной и с моими родственниками и друзьями наш светлый праздник новруз! — сказал Шамси Теймуру и с почти искренним радушием усадил его у края скатерти, расстеленной на главном ковре.
Сквозь замочную скважину женщины ухитряются разглядеть новый ковер.
— Это будет свадебный подарок для моей Фатьмы! — заявляет Ана-ханум.
Ругя не жадна. К тому же, Бала еще слишком мал, чтобы ей заботиться о его свадебных подарках. Но младшую жену злит бесцеремонность старшей, и она возражает:
— Лучшее в доме, как известно, переходит к сыну — на этом ковре будет сидеть со своей молодой женой мой Бала.
— У Ругя на уме — одно: мужчина и женщина сидят на ковре, — усмехается Фатьма; она считает себя достаточно взрослой, чтоб отпускать подобные замечания.
— Твоя мамаша сама непрочь посидеть на ковре с мужчиной, да охотников нет! — отвечает ядовито Ругя.
Во тьме грядущего скрыто, где Бала будет сидеть со своей женой, но сейчас ему явно хочется поиграть на новом красивом ковре.
— Пусть только твой выродок ступит ногой на ковер, я его кипятком ошпарю! — злобно шипит Ана-ханум и, услышав шаги Шамси, отбегает от двери.
Пускается наутек и Фатьма.
— Ослепнете, прежде чем это случится! — кричит Ругя им вслед и сама отбегает в другую сторону.
Возясь на кухне возле плиты, Баджи слышит, как ссорятся жены.
«Зачем Теймур принес сюда этот ковер? — размышляет она. — Зачем он здесь? Ради чего?..»
Неясная тревога закрадывается в ее сердце.
Светлый праздник новруз
Много раз в этот день спускался Шамси во двор, отворял дверь и кланялся гостю, приложив руки к груди и полузакрыв глаза, точно преисполненный радости и умиления.
При этом он не забывал бросить взгляд на руки гостя в надежде на подарки, которые принято делать в светлый праздник новруз и счет которым так неожиданно и щедро открыл Теймур.
Все приглашенные были в сборе — разумно являться в гости во-время, пока лучшие места за праздничной скатертью не заняты и лучшие куски не съедены, — и только Хабибулла отсутствовал. Шамси уже начинал терять надежду увидеть своего друга, когда внизу раздался стук дверного молотка.
«Наконец-то!» — подумал Шамси с облегчением и поспешил во двор.
Он открыл дверь, и лицо его готово было расплыться в приветливую улыбку, предназначенную его другу, как вдруг, вместо Хабибуллы, он увидел в дверях Юнуса.
«Везет мне в этот новруз на нежданных гостей!» — с досадой подумал Шамси.
Но вслух он произнес:
— Здравствуй, здравствуй, племянник! Спасибо, что не забыл в светлый праздник новруз поздравить дядю! Заходи, гостем будешь!
И улыбка, хотя и не столь приветливая, какая предназначалась Хабибулле, появилась на его лице.
Следовало Юнусу почтительно ответить на приветствие, поздравить дядю с праздником, пожелать
