Марк Гроссман - Годы в огне
Важенин простился с Хаханьяном и Вострецовым, пожелал им удачи и уже под утро наконец нашел в мешанине наступления свою новую часть.
Комполка Гусев железно стиснул Кузьме руку, сказал:
— Ах, вовремя подоспел, моряк! Беги — принимай батальон. И не гневайся на меня — спать тебе не придется!
* * *Армия Тухачевского быстро приближалась к Челябинску, и обывателям казалось: они слышат далекий грохот орудий.
В городе царило торопливо-нервное, порой бестолковое и злобное напряжение, которое нередко возникает у войск и гражданских властей перед бегством. Буржуа спешили на станцию, нанимали по баснословным ценам железнодорожные вагоны и, бросив свои дома и заводики, бежали в Сибирь. Колчак и штабы снова и снова намекали на совершенно особые обстоятельства, которые круто изменят ход событий, но генералам не верили ни обыватели, ни газеты, ни сами войска.
По Сибирскому тракту на восток, в сторону Кургана и Омска, в мрачной немоте отходили всяческие вспомогательные роты и батальоны — связь, швальни, кузницы, госпитали, а также охрипшие от крика конторы и канцелярии. По той же дороге мрачно тащились беженцы; озлобленно стегали лошадей, впряженных в обозные телеги, нестроевые солдаты; мычали гурты скота — он тоже немало натерпелся от войны.
Семнадцатого июля 1919 года, в бурлении этих событий, на явку подпольщиков Степана и Андрея Прилепских, в слободке Сахалин, пришли их братья Иван и Семен.
Старший из них, Семен, командовал комендантской ротой в одном из штабов адмирала. Участник челябинского подполья, он то и дело передавал Ивану чистые воинские бланки с печатями и подписями.
С помощью справок, изготовленных на этих бланках, все последние недели «по болезням» и прочим «обстоятельствам» из белых полков исчезали солдаты.
Явившись в слободку, поручик сообщил братьям, что получил приказ отправляться пешком в Курган, и марш назначен на вечер двадцать первого июля. Разумеется, выпускать роту из Челябинска нельзя. У него, Семена, есть план разоружения без выстрелов и крови. И он изложил этот план.
В два часа ночи восемнадцатого июля на явку Ивана Прилепского пришли семнадцать подпольщиков. Обсуждение плана открыл слесарь со «Столля» Иван Кошарнов. Челябинское подполье знало этого боевика. Мобилизованный в войска адмирала, рабочий бежал из полка и скрывался на одной из явок.
Некоторое время назад Челябинский Центр поручил Кошарнову заведовать своим «паспортным бюро». Получив партийный приказ, подпольщик с огромным упорством учился делать печати. В первое время это были слова и цифры на картошке, потом — на свинце, меди и цинке.
Печати, оттиски которых добывал в штабе поручик Прилепский, часто шли в дело, и отличить подделки было весьма затруднительно.
Итак, в ночь с семнадцатого на восемнадцатое июля состоялось обсуждение плана. Говорили по очереди все подпольщики: Александр Евсеев, Григорий Леканов, Иосиф Солодовников, братья Владимировы.
Время летело горячее, совещаться долго не приходилось, и в четыре часа утра подпольщики разошлись, утвердив все, что следовало, вплоть до мелочей.
Накануне марша, утром двадцать первого июля, к командиру комендантской роты явились два подпольщика в солдатской форме и предъявили служебные предписания.
Прочитав документы, Прилепский позвал писаря и велел поставить на довольствие добровольцев Михаила Куркина и Николая Петухова, прибывших из запасного полка.
В тот же день, вечером, рота выступила в поход. Впрочем, это оказался недолгий марш. Как только взводы очутились близ озера Смолино, кто-то из солдат громко сказал поручику:
— Успеем еще намозолиться, вашбродь. Поспать бы ночку, а там и в путь.
— Пожалуй, дело, — согласился поручик. — Во тьме лишь ноги ломать.
И он тут же повел роту на Кузнецовскую дачу, что было загодя означено в плане.
Дача, расположенная в трех верстах от Челябинска, принадлежала владельцу чаеразвесочной фабрики Кузнецову-Губкину. Это был огромный, теперь пустой, дом, в котором вполне могли поместиться сто солдат роты. Владелец дачи сбежал в Омск неделю назад, и случайностей поручик не опасался.
Прилепский остановил роту во дворе и сказал небольшую речь. Он сообщил, что красные висят у них на плечах, надо глядеть в оба, а еще важнее — хорошо выспаться перед длинным маршем.
Тут же были назначены в караул добровольцы Куркин и Петухов, пусть начинают службу без раскачки.
Солдаты поддержали ротного, хотя и не отказали себе в удовольствии посмеяться над потешным сочетанием «курка» и «петух».
Через полчаса рота спала сном праведника, и лишь челябинские боевики с винтовками в руках «охраняли» ее покой.
Именно в это время в скупом лунном свете мелькнули темные фигуры людей. Часовые насчитали семнадцать человек и облегченно вздохнули: свои.
Передав винтовки Иосифу Солодовникову и, таким образом, «разоружившись», охрана тотчас исчезла. А боевики, достав из-за пазух наганы и «бульдоги», прошли на дачу.
У пирамид с оружием немедля встали братья Владимировы и Александр Евсеев. Затем Иван Кошарнов «схватил» командира роты, связал ему руки, а всех солдат разбудил и выгнал во двор: строиться.
— Вот что, воинство, — сказал Иван, когда безоружные взводы замерли под луной. — В Челябинске красные, и всякое ваше сопротивление — петля вам же на шею. Так что сидеть тихо.
Во двор привели ротного, и Кошарнов помог связанному взобраться на телегу, сиротливо торчавшую у крыльца.
Когда поручик утвердился там, Иван стал рядом и крикнул не столько офицеру, сколько рядовым, чтоб слышали и запомнили:
— Всё! Кончилась колчакия, вашбродь!
Арестованный ответил, не страшась:
— Мы победим, а враги наши сгинут!
Солдаты, открыв рты, смотрели на пока еще живого поручика.
Кошарнов, на всякий случай, «разгневался», сорвал с офицера погоны и велел двум своим отвести его в сторонку для понятного дела.
Братья Владимировы подхватили Прилепского под локти, увели в лесок и, развязав, постреляли в воздух. Затем попросили, как можно скорее, пока ночь, спешить на явку.
Семен Иванович, пожав руки товарищам, исчез в ночной темноте.
Владимировы вернулись на дачу, доложили, что «приказ исполнен», и Кошарнов велел роте идти в сарай и досыпать свое.
— А что потом? — полюбопытствовал какой-то смельчак.
— Утром придет комиссар, всех уведут, куда следует, и, наверно, отпустят.
Солдаты, оживленно перебрасываясь словами, пошли исполнять команду.
Подпольщики вынесли винтовки и боезапас взводов, сложили их на телегу. Унести с собой трофеи они не могли и, дружно подхватив воз, покатили его к озеру. Оставив по две винтовки каждому боевику, все остальное спустили в Смолино, в надежде, что потом выберут оружие.
Тут же, разделившись на группы, исчезли в ночи.
Первые лучи солнца застали группу Кошарнова в Сибирской слободе. Здесь была явка, которую держал составитель поездов Иван Терентьевич Данилов.
Внезапно путь боевикам преградил офицер, за спиной которого мрачно толклись два солдата. Он покосился на людей с винтовками и потребовал документы.
Кошарнов вполне понимал, что их всех ждет, если они попадут в руки врага.
Три дня назад в слободе Сахалин офицер контрразведки в упор застрелил осмотрщика вагонов Андрея Колесова, у которого при обыске нашли перочинный нож. На вопрос, для чего оружие, Колесов усмехнулся и сказал: для очинки карандашей. Офицер счел ответ издевательским и, заподозрив неладное, выстрелил в рабочего.
Теперь обстоятельства были сложнее, и обе стороны напряглись и готовились к немедленным действиям.
— А ты кто таков, чтоб требовать справку? — с нарочитой грубостью спросил подпольщик, затягивая время и давая возможность своим занять удобную позицию.
Но офицер не стал ни кричать, ни грозить — не то теперь время. Объяснил угрюмо:
— Идешь с оружием. Я должен проверить. Вот посвидка про особу.
И достал из кармана удостоверение контрразведки.
Взглянув на документ и мгновенно запомнив редкую фамилию «Чубатый», Кошарнов вытянулся и щелкнул каблуками.
— А-а, это иное дело. Тогда вот тебе и моя справка!
И, вырвав из кармана наган, стал стрелять в офицера. Остальные боевики разрядили оружие в солдат.
Контрразведчика тотчас обыскали, взяли оружие и документы, сунули их в свои карманы.
Однако оказалось: выстрелы услышал еще один патруль, и к подпольщикам бежали уже два офицера. По ним открыли огонь с десяти шагов.
Через несколько минут боевики входили в пятистенный дом составителя поездов Данилова на Чумлякской улице. Хозяин был недоволен стрельбой, хмуро покусывал усы, хрустел пальцами. Наконец спросил Кошарнова:
— А без пальбы нельзя, Иван?
