Когда взрослеют сыновья - Фазу Гамзатовна Алиева
— Говорят, ваше выступление будут показывать по телевизору.
— Еще бы! Ведь мы выйдем на первое место.
— Конечно, выйдете. Ведь у вас такой руководитель!
— Сиядат — необыкновенная девушка.
— Вот и я говорю. Хорошо, что Умукусум исправила свой телевизор. У нее я и посмотрю.
Тут Махмуд задумался, пощупал свой боковой карман, который оттопыривался от туго набитого бумажника, приосанился и сказал с гордостью:
— Я не привык, чтобы моя жена за чем-нибудь бегала к соседям. Ты меня не ценишь.
И Махмуд достал заветный кошель.
Когда же денег в кошельке не хватило, Маржанат, следившая с замиранием сердца за его пальцами, чуть не упала в обморок. Но Махмуд полез в сундук и вытащил оттуда сберкнижку, трижды завернутую в блестящие обертки из-под чая.
Правда, такие деньги он не мог доверить жене. И потому сам отправился в сельмаг. Простояв перед зажженным экраном два с половиной часа, он решил, что телевизор неисправен, и поехал в район.
К концу дня «Волга» с шашечками остановилась на границе аула. И Махмуд вместе с шофером торжественно пронесли внушительный ящик через весь аул. Конечно, было бы удобнее подъехать прямо к дому. Но ведь тогда многие не увидели бы, что Махмуд купил телевизор. Да не в местном сельмаге, а в самом районном центре. И привез его не на колхозном газике, а на такси, нанятом на собственные деньги. Пусть теперь посмеют сказать, что он жадный! Однако радость Махмуда продолжалась недолго. Насладившись любопытством и завистью своих соотечественников, высыпавших к воротам, он вдруг остро почувствовал тяжесть своей ноши и пустоту своего кошелька. Ну что изменится в его доме с появлением телевизора? А деньги? Их-то уж не вернешь. Сердце Махмуда жалобно заныло, словно пустота, образовавшаяся в кошельке, гулко отдавалась в сердце, как будто и сердце и кошелек были частью одного целого, и, опустошив одно, он опустошил и другое.
На ком же еще сорвать злость, как не на жене. И когда сияющая Маржанат выбежала навстречу, и засуетилась, поддерживая драгоценную ношу, и показала место на кухне, уже приготовленное для телевизора, Махмуд не выдержал:
— Вот-вот, только на кухне и место этому барахлу.
— Мог и не покупать, — обиделась Маржанат.
— Если бы я был мужчиной, разве бы я поддался на уговоры женщины! Но разве сейчас есть настоящие мужчины! — все больше распалялся Махмуд, — Разбаловались. Правильно говорил Омардада: давно пора закрыть всякие женские отделы.
— С кровью мы отвоевываем свои права! — вскричала Маржанат.
— Мудро была построена жизнь прежде, — продолжал Махмуд, не обращая никакого внимания на слова жены. — Женщинам некогда было пререкаться с мужьями. Бедная моя мать! За два километра, да в гору, ходила по воду. На плече кувшин, на спине ребенок. А тебе, видишь ли, в кухню провели воду. — И Махмуд так яростно крутанул кран, что брызги полетели прямо на сковородку, где жарились котлеты. — Моя бедная мать своими руками собирала помет за скотом, словно крупицы золота. Делала из него кизяки и тем поддерживала тепло в очаге. А ты жужжала мне в ухо все ночи напролет, пока не заставила купить эту эмалированную печь, чиркни спичкой — и сразу пламя.
— Вуя, вуя! — всплеснула руками Маржанат. — Вы посмотрите на этого дурака! Другие бы радовались, что у них в доме не хуже, чем у людей. Ему, оказывается, наш достаток поперек горла встал как острая кость. Он, видите ли, купил печь, он купил телевизор. Все он, он, он! А я что, мало работала? Вот у Тухбат ни мужа, ни детей. Так колхоз ей первой провел воду и поставил печь, которая горит без кизяков. И шофер, что привозит из города голубое пламя, сначала останавливается у ее ворот. Мало того, у нее во дворе есть даже такая штука, из которой в любое время течет дождь. Тухбат под ним каждый день купается.
При этих словах Махмуд взорвался как атомная бомба:
— Ах, купается! Тухбат, видите ли, купается дома! Разве может моя жена сделать пятьдесят шагов, чтобы дойти до колхозной бани… Моя бедная мать, стоя на двух камнях, поливала себя из кувшина. А моей жене, видите ли, понадобилась такая штука, из которой идет дождь!
— А что я, хуже других? Я мать троих детей. Сколько раз мои сыновья уговаривали меня переехать к ним в Москву. Между прочим, у них такая штука не во дворе, а в самом доме, и из этой штуки не только холодная вода льется, но и горячая.
— Эй, люди, — не выдержал Махмуд, с криком выскакивая на веранду, — вы слышите, что говорит моя жена! Она, видите ли, родила троих детей. И ставит это себе в заслугу! Если ты, глупая женщина, могла рожать детей без моего участия, почему же ты за все пять лет, пока я был на фронте, никого не родила?! Сидела тише воды. И колыбель была покрыта паутиной.
Неизвестно, чем бы кончилась эта ссора, если бы вовремя не появились соседи: они пришли посмотреть на покупку, втайне надеясь, что она окажется неудачной, и одновременно опасаясь, как бы она не оказалась лучше их собственных телевизоров.
Маржанат встретила их широкой улыбкой:
— Вот, ругаю своего старика. Зачем столько денег потратил… Ведь самый дорогой купил. Говорят, лучше этого уже нет.
Женщины хором похвалили покупку. А Умукусум сказала:
— Правильно делаете, что ставите его на кухне. Ведь мы, женщины, проводим здесь больше половины жизни.
При этих словах женщины посмотрели на Махмуда.
Махмуд многое мог бы высказать жене. Но не затевать же скандал при людях! И он молча проглотил обиду.
Весна незаметно перелилась в лето.
И в это лето Махмуд переживал свою вторую молодость. Случалось, он и прежде увлекался. Махмуд помолодел лет на тридцать. Он теперь не отходил от Сиядат. Днем они бок о бок трудились на склоне горы, высаживая виноградные чубуки, вечером — на репетициях в клубе.
Хотя Сиядат и была откомандирована сюда для работы в клубе, но не гнушалась и копаться в земле, чем заслужила уважение всего аула.
Как-то перед вечером, когда Махмуд, облокотившись на кирку, задумался о чем-то, к нему подошла его соседка Умукусум:
— Какая хорошая девушка эта Сиядат, — зачмокала она губами. — Другая бы сидела дома, ждала вечера, пока люди освободятся и придут в клуб, а эта работает вместе со всеми.
— Замечательная девушка, — подхватил Махмуд, не чуя подвоха.
— Говорят, она и аварский танец исключительно танцует, хотя сама ведь кабардинка, — подкрадывалась к нему Умукусум.
Но тут уж Махмуд разгадал ее хитрость: «Ага, хочет выведать, не собираюсь ли я танцевать с ней в паре,
