Медеу Сарсекеев - Клад
— Охотно извиняю! — подхватил Табаров. — И все же возникает вопрос: если вы опираетесь на опыт рудознатцев двух веков, почему нынешние разведчики не используют ваше учение в должном объеме?
— Резон, резон, коллега! — согласился с полемическим выпадом академик. — На следующем заседании нашей комиссии обещает быть собственной персоной глава здешних геологов, досточтимый Ильяс Кудайбергенов. Кстати, кандидат и прочее. Думаю, он не откажет в любезности объяснить, почему не жалует своим вниманием не только местных теоретиков, но и приезжие авторитеты. Согласитесь, Виктор Николаевич, для вас его ответ будет не менее любопытен, чем для меня. Вот уж в чем мы с вами поистине близнецы, так в пренебрежении к нам обоим со стороны местного «божка»! Браво! В самую точку попали своим вопросом! Итак, до завтра, коллега. И прошу вас все же одолжить мне на день-два ваши разработки. Любопытен, батенька… Каюсь, с детства страдаю этим недостатком.
5В середине сентября группа, руководимая Жаксыбековым, завершила измерение запасов. Комиссия собрала значительную информацию о деятельности объединения с его одиннадцатью экспедициями за две последние пятилетки. Оставалось свести в некий протокол все радости и огорчения по этому поводу и ознакомить с ними областной комитет партии. Итоговые рекомендации полагалось выработать сообща.
На споры и поправки к основному тексту ушла еще неделя. Члены комиссии при всех оговорках на некоторую условность выводов и обоснования формулировок сошлись на одном: дела с рудой не такие уж плохие. Кое-что имеется даже в осторожных подсчетах, подключаются к делу новые месторождения. Шокпар сюда пока не входил. Там продолжается доразведка, поступили приятные сообщения с мест в дни работы комиссии.
Итог, прямо сказать, выглядел внушительным! Ильяс Мурзаевич потирал руки от удовольствия, будто собирался вытрясти душу из недоброжелателей, которых тут же обозвал паникерами.
— Разве это не показатель нашей работы? — то и дело восклицал Ильяс, тыча пальцем в заключение проверяющих.
Всеобщую радость комиссии омрачало лишь одно обстоятельство: наличные запасы, несомненно имеющиеся, были как бы нарочито разбросаны по горам и долинам, порой в самых недоступных местах, вдалеке от обжитых мест…
Природа объективно не может приспосабливаться к нуждам человека. Она прячет свои драгоценности там, где понадежнее для нее самой, чтобы не оказаться слишком уж скоро в положении невесты-бесприданницы. Открывалась и еще одна загадка: поиски почему-то велись, как правило, в глухих местах, а вблизи рудников недра прощупывали скупо и нехотя, малыми средствами и неглубоко. Стихия поисков породила такой же стихийный результат. У одного рудника густо, на десятки лет запасов, у другого лишь на ближайшие годы… Как об этом печальном открытии комиссии докладывать в областном комитете, чем объяснить, а главное — как изменить эту весьма пеструю картину с поисками — вот о чем теперь думал каждый.
6Кали Нариманович с приездом алмаатинцев поселился в гостинице. Там ему было удобнее просматривать без лишних помех скопившиеся за день сведения с рудников, из фондов, справки специалистов, имеющих отношение к запасам. Ему помогал Сардар Алтынбаев, нередко превращаясь в рассыльного или служащего архивов. Волнения и споры, а больше всего, пожалуй, переживания за исход хорошо начатой работы сильно утомляли его к вечеру.
Он чувствовал вялость во всем теле, сердце покалывало. К вечеру организм был уже на пределе. Забыться бы хоть на час. Но сон предательски исчезал, едва прикоснешься головой к подушке.
В дверь постучали. Не успел ответить — в номер ввалился Кудайбергенов. Пришел не один. Как всегда, в сопровождении свиты. Каждый нес какой-то сверток или пакет. Разложили все поверх деловых бумаг.
— В честь чего сабантуй, спрашивается? — Кали с удивлением разглядывал поздних гостей.
Сопровождающие молча, по знаку их повелителя удалились.
— Чтобы задобрить тебя перед заключительным заседанием! — нагловато заявил Ильяс Мурзаевич, когда остались наедине. — Давай вспомним, Кали, сколько воды утекло с тех пор, как мы гоняли чаи за одним столом?
Рассуждая так, Кудайбергенов схватил исписанный хозяином номера листок со стола и подложил его себе под зад, будто находился дома. Сытое лицо его выражало удовлетворение.
— А я вот вспомнил, — рассуждал он дальше. — Это было в гостинице «Москва», во времена совнархозов. Нас вызывали в Москву на пленум по большой химии… Видишь, сколько годков отошло! А учились в одном институте, живем, считай, рядом…
— Кто виноват? — спросил Кали Нариманович, держась за левую половину груди.
— В драке, когда расквашены носы, поодиночке виноватыми не бывают.
— За меня не отчитывайся, Ильяс.
— А чего нам оправдываться теперь? Перед кем? Жизнь подтверждает: оба хороши! — повторил шеф геологов с нажимом. — Подвели наши скверные характеры. Слишком много брали на себя. Ожесточились с годами от усталости. Да и в мир пришли не пай-мальчиками. Каждый стоит на своем. И это почему-то считается признаком независимости… Утратили способность отыскивать причину неудачи в самом себе. Любим приказывать. Требуем безоговорочного послушания, даже от близких. А власть портит людей — это исстари известно. Орден к ордену!.. От похвал голова идет кругом и все такое прочее… А если разобраться трезво — игрались порой в бирюльки. Выставлялись друг перед другом. Жизнь тем временем не стояла на месте. Шла своим путем, будто река течет… Все чаще обходилась без нас со всеми нашими регалиями и амбициями.
— Ильяс! Ты красиво говоришь о себе. Но не к ночи твоя исповедь, — прервал непрошеного гостя Жаксыбеков. — Зачем пожаловал?
— Не торопись, Кали! — Прежний сокурсник отыскал среди принесенных кульков и свертков небольшой чайник, прихваченный на этаже, наполнил горячим напитком чашки. — Я по делу… Не вымаливать у тебя прощения за грехи… По делу, которое, быть может, важнее наших достижений и ссор вместе взятых.
Говорил Ильяс Мурзаевич серьезным тоном, и Жаксыбеков, вглядываясь в одутловатое лицо гостя, подошел к столу, придвинул к себе наполненную чашку.
— Полагалось бы пригласить тебя домой — знаю: откажешься. И старуха моя сегодня в отъезде…
Жаксыбеков неспешно опустил в свою чашку сахар. Помешивал, приглядываясь к позднему собеседнику, не спешил со словом. Он понимал: Ильяс по пустяку не станет ломиться в дверь в такой поздний час. Редко в ком из своих знакомых испытывает нужду. Чаще идут к нему, высиживают по полдня в приемной! Можно подумать: чувствует все же опасность…
Кудайбергенов вел себя за столом все так же уверенно, как и при появлении здесь. Его улыбочка раздражала Кали Наримановича. Комиссия?.. Она, похоже, подстегнет, и весьма больно, обоих, слишком далеко ушедших в межведомственной тяжбе. Отношения между ними — были ли они когда-нибудь нормальными? — сошли на нет. На совещаниях стараются друг друга не замечать. Чаи за одним столом не гоняют, оказывается, уже тридцать лет и нужды в такой компании не испытывают. Жаксыбеков представить себе не мог, что кто-то из них может нарушить сложившиеся намертво отношения. Вот так ворваться в номер, считай, среди ночи.
Ильяс так долго готовился к беседе, зацепляя хозяина номера покамест по пустякам («Тебе горяченького добавить? Почему конфеты не берешь?»), отхлебывал из чашки, добавлял из чайника, что Кали Нариманович хотел было позвать к себе на помощь из соседнего номера Казтуганова. Вовремя вспомнил: вечером Казыбек уходил в дом тестя, где его ждали домочадцы. Но вот Кудайбергенов отодвинул от себя чашку, сказал, посмотрев на темное окно:
— Я знаю: ты меня ненавидишь… Не могу похвалиться своими чувствами к тебе и я.
— Затем и приехал, чтобы сообщить эту новость?
Кали Нариманович на всякий случай отправил под язык таблетку.
— Боишься меня, как смерти? — нехорошо хохотнул Кудайбергенов. — Ладно, не стану убивать. Да ведь говорить-то все равно придется. А новость не из лучших. Для меня она хуже, чем для тебя. Мне ведь первому ехать к тебе пришлось.
Он опять захохотал и долго смеялся, держась за край стола, а полагалось бы придерживать живот, который колыхался, будто кузнечный мех, свесившись между толстенных ляжек.
Смех его был, как все, что он делал, неискренним, резал слух.
— Ильяс, а ведь поздно, люди за стеной спят… Может, пора сказать, с чем приехал?
— Ну, ладно, ладно. Не лезь в бутылку. Давай сначала хоть немного о наших делах, коль свиделись… Сегодня или завтра сдадим Шокпарское месторождение. Предварительную экспертизу уже прошли, осталось утвердить открытие в ЦКЗ. Хочу преподнести сюрпризик всем вам. А прежде всего — нашим ревизорам. Гиганты, подобные Шокпару, случаются раз на веку… Почему бы не порадовать, даже среди ночи. Как бы обкому вместо выговора не пришлось готовить мне орден. А может, и повыше. Табаров, как знаешь, уже сдался, лапки сложил, не пора ли и тебе сменить гнев на милость?
