Здравствуй, поле! - Николай Николаевич Новосёлов
Трудно было Матвею понять смерть отца. Мать переживала ее недолго, но до похорон плакала много, и сын верил ее печали. Поэтому и не решался спрашивать в трудную минуту, а сама она объяснила коротко и неохотно:
— Намотался отец по белому свету — жизнь немила стала… Да не нам, сынок, его судить…
Угощение пригодилось на поминках.
Соседка Ольга в пьяной жалости говорила Евдокии:
— Вот и ты, подруга, вдова.
Евдокия удивилась: только теперь она стала вдовой.
Через неделю после похорон насмелилась она заглянуть в чемоданы покойника. В белье — а там было и другое: старинный чайный прибор, кожаное пальто, миниатюрные счеты с янтарными костяшками, справочник по садоводству и еще много неожиданных вещей — она нашла деньги. Их было много. Не пересчитывая, переложила их на дно сундука, где хранила семейное добро.
Долго о них не знал Матвей. И случилось так, что деньги Анисима так и не были никем сосчитаны.
8
Последнюю весну друзья были вместе. Да в заботах не приметили, как прежде, ее приход: не прислушивались к веселой капели, не ласкали руками серебристые почки вербы, не радовались первому грачиному гомону. Может быть, где-то под лебедиными облаками раньше времени раздался трезвон жаворонка и на редкость дружно пролетели гусиные стаи — не приметили.
Устала мать принуждать Ваську сидеть за книгами — все равно парню скоро приниматься за работу, а тот (ну, не богаткинская ли порода!) вдруг добровольно взялся за ученье, да так, что и на сон не хватало времени. Готовился к экзаменам.
И механизаторов торопила весна: готовили машины в поле. Васька только еще поднимался с постели после короткого сна, а Матвей по утреннему заморозку уже спешил в мастерские. За день сильно уставал и после работы не очень старался смыть с себя маслянистую грязь. Но вот ремонт окончен. Парень отмылся в бане и погожим утром отправился на работу в новой спецовке.
Тракторы пора выводить со двора ремонтных мастерских. Их трубы дробно гудят на низкой ноте. Разгоряченные моторы, еще не припорошенные пылью, лоснятся маслом на солнце.
А трактористы то и дело бегают от машин в мастерские, на склад, в контору. Некоторые, уладив свои дела, не спешат: собрались в круг и раскуривают под веселый разговор. Матвею не терпится подойти к ним или заглянуть в мастерские, но боится, что дядя Егор потеряет его. При появлении старого тракториста забирается в кабину, а тот на ходу сунет ему гаечный ключ или лампочку от фары и снова убегает, озабоченный, помолодевший.
Матвею кажется, что не было бы необходимости заводить все машины, а потом медлить с выездом, бегать по двору, весело раскуривать, если бы день был обычный. Сегодня он впервые допущен на редкостный праздник, а у каждого праздника своя программа, свои условности. Даже перебранка трактористов с кладовщиком представляется ему не настоящей, а лишь очень похожей на настоящую — оттого веселой и занятной.
Трактор дяди Егора где-то в середине шеренги машин. Их резкие тени чередуются в строгом порядке. Земля в тени еще тронута инеем, но солнце по-праздничному щедро, и невозможно представить более погожего дня. Матвей томится приятным ожиданием. Он уверен, что не дела задерживают старого тракториста, а еще не наступило положенное для выезда время.
Но вот где-то рядом мотор заработал на больших оборотах, и первая машина направилась к воротам. Это поехал тракторист из Ильинки. Дорога у него дальняя. На прощание приветливо машет рукой товарищам. А в Ильинке навстречу ему выбегут родные.
Наконец подходит дядя Егор. Растирает сапогом недокуренную папиросу.
— Поехали!
Матвей уже в кабине, улыбающийся, нетерпеливый.
Они парадно едут мимо людей и машин.
За воротами их останавливает старуха Полуянова, у которой вечно квартирует дядя Егор.
— Его-ор! Ты совсем рехнулся! — надрывает скрипучий голос старуха. — В поле ни куска хлеба не взял!
— Кухня там, — объясняет тракторист.
— Не говори мне про кухню! — Она протягивает узелок. — На двоих-то хватит… Да тарелку не побей! Слышишь?
— Слышу!
— Под трактором долго не валяйся: земля студеная. Не молоденький.
— Ладно.
— Ну, господь с тобой…
По улице вышагивает Васька Богаткин. Несет потроха старого радиоприемника — видно, направился надоедать учителю физики Виктору Ивановичу. Васька безучастно смотрит на улыбающегося друга, потом тычет в приемник и показывает большой палец. Матвей с досады отворачивается. Что ждать от непутевого? Живет в деревне, кончает школу, а не видит, что начинается главное торжество весны.
…Зато Зойка Ганьшина, распахнув окно, долго смотрит ему вслед. Матвею уже знаком этот взгляд, в котором плохо упрятаны преданность и восторг. Поступь дороги чутка и осторожна. Она огибает каждый куст, каждый выступ поля. Она еще сродни буйным зарослям на опушках, непрошеным березкам посреди пашни. По весне травы ежегодно наступают на нее: вольно вытянется по старой колее полевой вьюн, примостится с краю чертополох, беспечно расстелет нежные листья подорожник. Потом все это методично терзают колеса и копыта. И все-таки каждый раз поднимается головка подорожника к солнцу, выпустит колючки чертополох, и остается у дороги крепкое, терпеливое потомство.
Матвею хочется спрыгнуть с трактора, побежать рядом — так хорошо кругом. Но дядя Егор строг, не допустит этого. Странный этот дядя Егор. Жил когда-то в городе, а вот прижился здесь и вот уже лет двадцать водит трактор. Одинокий и всегда чем-то особенный. Он и говорить стал по-здешнему, и видом своим не отличался от других мужиков — и все-таки другой человек. Характером добрый и мягкий, а слово его — неписаный закон для любого. Оттого ни одна вдова не досадовала на его одиночество, ни один доброжелатель не решался дать ему легкий совет, как устроить жизнь по-другому.
Трактор на краю поля. Старик наладил плуг, еще раз напомнил нехитрые обязанности Матвею. Закурил перед первой бороздой.
Заметив нетерпение помощника, усмехнулся:
— Успеешь, хлебороб. Может быть, всю жизнь будешь колесить по этому полю. Надоест еще.
— Тебе надоело?
— Нет… Может, потому что я стар?.. И видел землю, оскверненную войной…
Солнце было уже в зените. Земля слегка парила, и, казалось Матвею, томилась в нетерпеливом ожидании. Над полем бесшумно взмывали грачи. Они уже приметили людей и слетались все ближе: ждали первую борозду.
Потом поле часами плыло перед глазами Матвея, и он радовался, что всегда будет так: этот весенний простор, пение жаворонка в небе, обновленная земля.
9
Казалось бы, дождалась
