Вечные хлопоты. Книга первая - Евгений Васильевич Кутузов
— Ты, — говорил поучительно, — отвечаешь за две жизни. И перед Михаилом, и перед нами.
— Я же здоровая, молодая, — смущалась она.
— Молодость проходит, а здоровья тебе на двоих и надо. Есть кому воды принести или дров. А ты отдыхай, сил набирайся.
От Михаила регулярно приходили письма. Свои Татьяна складывала в коробку и, замечал Захар Михалыч, перечитывала по нескольку раз.
«Значит, крепко любит, по-настоящему, — удовлетворенно думал он. — А остальное образуется...»
Нет, не всегда получалось так, как он надеялся и мечтал. Далеко не всегда. Однако Антипов все равно не терял надежды на лучшее, никогда не посчитал себя обманутым судьбой.
Характер не позволял. Да ведь и что есть судьба? Человек сам ее делает...
ГЛАВА III
Вдову Михайлы Антипова с маленьким Захаркой из казенной квартиры быстренько выселили и никакой пенсии завод не назначил — десять рублей на похороны дали. В главной конторе пообещали, что на работу возьмут, однако про обещание тут же и забыли. Судиться, учили люди вдову, можно с заводом, а поди-ка посудись — это сказать легко. А на деле себе дороже выйдет и жизни, пожалуй, не хватит.
Работала по людям: стирала, убиралась, с ребятишками чужими нянчилась, тем и перебивались. Еще и бога благодарила, что совсем не оставил в несчастье. Иногда, правда, и родные чем-нибудь помогали: то обувку Захарке справят вскладчину, то покормят его. Но все без ласки, не от доброты и чистого сердца, а от жалости и чтобы не осудили, что сирота всеми заброшен.
Лет с десяти Захар сам научился подрабатывать. Зимой с мальчишками забирались подальше в лес (объездчики казенные были злы, лупили, если попадешься, нещадно), дровишки — сучья, сухостой — воровали и на рынок тащили. Где пятак, где гривенник — все матери помощь. Отца Захар почти не помнил, потому и не мучился, что сиротой растет. Многих его сверстников не обошла безотцовщина после японской войны. Но когда подрос и стал понимать побольше, решил твердо: буду кузнецом. Как отец.
Мать часто рассказывала про Антиповых — то, что сама от мужа знала, и уж иначе быть не могло, не мог Захар нарушить семейную традицию, а можно сказать — родовую. Это все равно что завещание от отца, от деда и прадеда.
Пока на завод по малолетству не брали, он нет-нет и нырнет, точно в нору, под забор — поближе к паровой кузнице. Заляжет в густом бурьяне, что вдоль ограды разросся, и глядит в небо, и слушает, как дышит огромный цех из красного кирпича. Ухают тяжелые молоты, надсадно, с перебоями, словно человек на пределе сил, а для Захара нет приятней и краше музыки, чем та, которая другим и ненавистна бывает.
«Бум, а-ах, бум, а-ах!» — ударяет молот, даже дух захватывает. А после будто передышка: «У‑уы, у‑уы...» — с присвистом, и Захар догадывается, что, значит, холостой это ход у молота.
Здесь, в бурьяне, никто не мешал ему думать о будущем, в котором все сложится хорошо и удачно, лишь бы вырасти поскорее и пойти на завод. Стать мастеровым, сравняться с теми, кто по утрам шел к главным воротам. Так ли уж счастливы и довольны жизнью эти люди, Захар пока не задумывался. Да и подсказать было некому, мать тоже мечтала об одном: когда сын пойдет на завод. С заводом связаны были и ее надежды на лучшую долю и спокойную старость. Но до старости и она не дожила: в восемнадцатом году скончалась от тифа.
В тринадцать лет, после длительных хлопот, Захара приняли на завод. Не в кузницу, нет — малолеток еще, — так что разной работы пришлось испробовать в достатке. Но едва выдавалась свободная минута, Захар мчался в кузнечный цех. Его скоро приметили, припомнили, что он сын Михайлы Антипова, говорили, что «весь в отца вышел». Это правда: лицо в кости широкое, скуластое, черты крупные, брови густые, голос басовитый, как заводской гудок, а глаза серые, большие, но не скажешь, что добрые или ласковые, Скорее, взгляд суровый и цепкий, что раз увидено — на всю жизнь. И волосы с рыжей подсветкой, никуда не денешься от этого: все Антиповы были рыжеватыми. Русские, словом, мужики, не зря же новгородская вольная кровушка в жилах текла. На ногах Захар стоял уже крепко, уверенно, даром что подросток. Не мальчишка, а именно подросток, как дерево, пустившее корни в землю надолго, но не взявшее всей силы, какая отпущена природой. Еще соки, живительные, густые, вобравшие лучшее у земли, питают кровь, чтоб после, когда станет взрослым, не упал, не свалился от малого ветра, от первой невзгоды.
Мастеровые любили Захара, делили с ним обед, принесенный из дому, не прогоняли, когда надоедал с вопросами. А ему все знать надо: и какой это инструмент, и зачем он нужен, и как пользоваться им?..
Шестнадцати лет его наконец-то взяли в кузницу учеником.
Работал старательно, с усердием, талантом от предков был наделен, и потому пять-шесть лет спустя мало кто с ним мог бы сравниться в мастерстве. «Антиповская порода», — одни с уважением, а иные и с завистью говорили о нем. Из уважения же к его высокому мастерству родные Галины Даниловой согласились отдать ее за него замуж. Она была из состоятельной семьи.
Поженились они в двадцатом году, через год родился сын, Михаил. Семья снимала небольшой флигель: комната метров пятнадцать и кухонька, вход в которую прямо со двора.
Домой Антипов возвращался усталый, выжатый до основания. Иногда казалось, что до порога не доберется, свалится. Случалось, жена упрекала, зачем, дескать, себя изводишь — деньги не стоят ни шиша, а обеды в заводской столовой всем дают, независимо кто как работает.
Не был ласков он, уж таким уродился, поэтому на упреки жены либо не отвечал вовсе — только глазищами огромными зыркнет, либо сам выговаривал:
— Баба ты, мать. Отсюда и твое низкое сознание.
