Лесная свадьба - Александр Степанович Мичурин-Азмекей
— Так мы и торговать-то не умеем, — послышался чей-то несмелый голос. — Дешево продать — дохода не будет. А без него что за торговля? Вот взять татарина Абдуллу- Саламатина: сколько он ходит по деревням, сколько торгует, а семья его все равно голодает…
— Дело не в доходах. И вы это скоро поймете. Сейчас нам надо выбрать надежных людей, которые наладили бы торговлю. А если затруднения будут, я думаю, нам поможет учитель. Так ведь, Павел Дмитрич? — и Антонов глянул на писавшего что-то за столом учителя.
— Нет, нет, мне некогда, — скороговоркой промолвил тот и снова уткнулся в бумаги, почеркивая в них что-то карандашом.
…А когда пропели последние петухи, когда заря осветила вершину холма Чак-Чора, когда женщины проводили в стадо коров и пастух прокричал уже, щелкнув кнутом, «Выгоняйте овец», в Лапкесоле появился кооператив «Заря», руководить которым поручили Миклаю и молодому парню из бедняцкой семьи — Шапп.
В старом общественном амбаре, что неподалеку от церкви, закипела работа. Здесь будет магазин кооператива Лапкесолы. Стучат топоры, свистят рубанки, звенят пилы. Бегают среди плотников, совсем сбившись с ног, Миклай и Шапи. Забот у них много. Магазин должен быть не хуже, чем у Миконора Кавырли.
До обеда еще далеко, а церковный сторож вдруг забил в колокола. «Что это?» — всполошился Миклай и выглянул на улицу. Плотники тоже оставили работу.
К церкви потянулся народ. Забегавшись, Миклай совсем забыл, что на сегодня назначен молебен. И вот уже с иконами валит по улице толпа. Далеко слышен густой бас попа, блестят медные оклады икон в руках церковного причта, сзади идут старики, женщины. В руках у них свертки с припасами. Все в праздничных одеждах. А позади, на телеге, запряженной в пару лошадей, едет Онтон Микале. Рядом с ним низенький и плотный, как годовалый бычок, Мирон Элексан. Их только вчера выпустили из кутузки. В телеге что-то лежит, прикрытое рядном.
Плотники провожают толпу взглядами, сняв картузы. Только Миклай не снял.
— Темный народ, — как бы сам себе говорит он, вздыхая: — Хлеба последний кусок — и тот попу несут.
Чуть дальше, в настежь открытых дверях лавки, стоит и мелко-мелко крестит рыжую бороду, будто блох ловит, Миконор Кавырля. Рядом лежит его черная псина: шерсть гладкая, блестящая, брюхо раздуто, будто вот-вот лопнет…
С пением толпа вышла в поле и направилась к березовой рощице, где с утра уже горит костер, в большом котле варится кулеш. Мясо давно уже упрело, и от костра волнами плывет по роще вкусный запах. На белых холстинах грудами лежат пироги, овсяные блины, ватрушки и другая снедь. Тут же брага, пиво, бутылки с самогонкой. Чуть дальше стоят лукошки, доверху наполненные зерном: рожь, ячмень, гречиха, овес…
А люди поют и поют, вымаливая у бога дождя. Только слышит ли бог? Ну, об этом знает, наверное, поп..
И вот уже съедено все принесенное, выпита самогонка и брага. Вылиты на землю остатки пива и кваса — обратно ничего нельзя нести! И Онтон Микале уже шепчет своему сыну:
— Япык, собери зерно в мешок и отправь его в амбар отца Дмитрия.
К вечеру, забрав пустую посуду, возвращаются люди домой. Онтон Микале — последний. Дойдя до деревни, он, как всегда в праздники, затянул свою нескончаемую песню:
Слаще сладкого брага у меня,
Горче горького самогонка у меня…
а дальше уже без слов:
Оло-ала, ала-ле-е…
Покачиваясь, переваливаясь с боку на бок, дошел он до подворья кума, постоял и завернул во двор. Ни с того ни с сего началась в доме гулянка.
Из открытых окон несется на улицу пьяный голос Микале:
Дом у меня — как картинка,
Не стыдно захаживать…
— Э-эх! — кричит Микале. — А что, кум, хорошо живем?! — он встает с лавки, покачиваясь, подходит к Кавырле и обнимает его за плечи.
— Бог не выдаст — свинья не съест. Жили до сих пор..
— Живе-ем, уме-ем… Мы… — пьяно мычит Микале.
— Контрибуции избежали и от пр-продраз-зверсткп избавились. Даже если два года подряд неурожай будет — и то переживем… На-ка лучше, выпей.
— Кум, ты еще не трогал спрятанного? — понижая голос, но все же не владея им, с пьяной громогласностью спросил Микале, прищурившись.
— Тс-с! — зашипел в бороду Кавырля. — Тише ты…
— A-а, понимаю, понимаю, — запрокинув голову и упершись затылком в стену, забормотал тот. Но, пьяный, он не умел молчать и потому спросил о другом — Я хочу задать тебе один вопрос, важный вопрос. А?
— Ну, что тебе?
— Сам знаешь… Япык мой больше никуда не должен уходить… Может, отдашь за него дочь?
Кавырля не ожидал подобного разговора и ничего не ответил.
— Да я знаю, что она мне крестная дочь… — продолжал Микале.
— Вот-вот. В том-то и дело. Батюшка не будет их венчать, грех ведь…
— Да какой грех?! Мы ж. не одной крови.
— Так-то оно так, — протянул Кавырля. — Так ведь одна она у меня помощница-то…
Открылась дверь, и разговор их оборвался на полуслове. В..дверях стоял, держа под мышкой свернутый мешок, старый дед Верок. Увидев на столе бутылки, закуску, он смущенно затоптался у порога, стянул с головы помятую, затасканную шляпчонку и, не зная что делать, сказал:
— Приятного аппетита, будьте здоровы! — и попятился назад, собираясь уходить.
— Постой! Проходи к столу, будь гостем, — прогудел в свою пышную бороду Кавырля. Он понял, зачем пожаловал старик.
Но Верок все топтался на месте, не осмеливаясь пройти. Тогда Кавырля встал, налил в большую граненую рюмку водки и поднес старику.
— Не откажись, глотни за компанию…
Верок смущенно принял из его рук водку, крякнул зачем-то и неловко, поперхнувшись, выпил.
— У-ух! — выдохнул он и вытер заслезившиеся глаза. — Крепка казенка-то, оказывается.
— Да мы и сами крепкие, — гоготнул Кавырля. — Говорят, ты тоже скоро только такую пить будешь: сын-то твой, Шапи, торговать собирается…
От этих слов Верок еще больше засмущался.
— Да-а, — подал голос Микале. — Хозяином будешь. Тогда уж нас-то, верно, и на порог не пустишь…
Редкая бороденка старика затряслась от смущения и обиды. Он хотел попросить в долг муки у лавочника. А теперь как попросишь, к кому пойдешь?..
Маловато земли у жителей деревни, и у окрестных мужиков не больше. К тому же бедна земля — сплошь супесь и суглинок. Хлеба до урожая вечно не хватает. Всего три-четыре богача в деревне. У них и скота побольше, а значит, и навозу на полях и зерна в
