Лев Славин - Последние дни фашистской империи
Этот циничный расчет не оправдался. Генерал наш, окинув немцев деловитым взглядом, молвил:
– Этих двух, – при этом он указал в сторону Кейтеля и Штумпфа, – в эту машину, этих трех – сюда… -и т. п.
Лакейтель сразу поблек. На лицо его набежала смесь злобы и приниженности – выражение, которое не покидало Кейтеля весь день 8 мая.
Итак, германская делегация двинулась к машинам. Не отрываясь, я глядел на них. Они шли строем, по четыре в шеренге, соблюдая ногу, – это невероятное подразделение генералов покоренной Германии. Никто их не выстраивал в этом порядке, они сами его приняли, подчиняясь той силе строевого автоматизма, которая владеет каждым фашистом, будь он солдат, генерал или заурядный цивильный бюргер. Они шли под охраной английских офицеров, конвоировавших их на всем пути от Фленсбурга до Берлина.
От самолета до автомашин путь был невелик – метров двести, не более. Пять минут ходу.
Немцы шли, держась с какой-то деревянной напряженностью, свойственной многим немецким военным. Они шли, позванивая шпорами, аккуратно топая лаковыми сапогами; под ногами их клубилась берлинская пыль. Это – пыль от бесчисленных разрушений, обволакивавшая весь Берлин, как туман, красновато-серая, кирпичная и алебастровая пыль войны. Гитлеровцы шли, уткнувшись глазами в землю, изредка, только на мгновение, с воровской беглостью озираясь по сторонам и тотчас потупляя взгляд, чтобы не видеть зрелища покоренного Берлина. Правофланговым в первой шеренге шел Кейтель, нервически сжимая в руке маршальский жезл.
И многое вспоминалось нам при виде этого необыкновенного шествия: и раны Сталинграда, и страдания Ковентри, и муки Ленинграда, и унижения Парижа. А они шли, машинально шагая в такт торжественным, словно сияющим звукам марша, приветствовавшего союзников.
Усевшись в машинах, немцы ждали момента отправления. И хотя они старались не смотреть в ту сторону, где происходила встреча с союзниками, и стилизовали величественную неподвижность, но глаза и головы их невольно поворачивались туда, где реяли флаги и гремела музыка. Постепенно толпа корреспондентов вокруг немцев поредела. Интерес к ним исчерпан. Все понятно.
Но вот начался разъезд с Темпельгофа. И полсотни легковых автомобилей, вытянувшись блистающей вереницей, двинулось сквозь Берлин. Впереди ехали представители Советской Армии и союзников. В хвосте – немцы.
4
Темпельгоф расположен на юге города. Карлхорст, цель нашей поездки, – в его восточной части. Мы проезжаем значительный кусок Берлина. Особенный интерес зрелище Берлина представляет для тех, кто его еще не видел после нашей победы, – для американских и английских делегатов. Кое-где еще не унялись пожары. Местами из входов в метро – этих стандартных, неказистых станций – выбивается дым. Иногда рельсы метро выходят на поверхность и следуют на железных столбах на уровне четвертых этажей. От этого надземного пути остались только фрагменты.
Немецкие делегаты не выдержали принятого ими на аэродроме стиля монументальной невозмутимости. Они прильнули к стеклам машин. Они видят грандиозные развалины. Они видят берлинцев, убирающих с мостовых кирпичи и щебень. Вот несколько немцев роются в руинах магазина под вывеской «Деликатесы» и что-то непрерывно суют в карманы и корзинки. Быть может, в эту минуту генерал-фельдмаршал Кейтель вспоминает свой недавний приказ, в котором он писал: «По полученным сообщениям, в эвакуированных районах Германии, относящихся к зоне боевых действий, немецкие солдаты повинны в тягчайших преступлениях по отношению к собственности немецких сограждан… Мародерство и преступления по отношению к собственным, немецким согражданам должны наказываться самыми строгими мерами. Смертная казнь не применяется только в исключительных случаях».
Мы следуем по длинной и широкой Скалицерштрассе вдоль эстакады городской железной дороги. Она протянута над городом на высоте семи метров. Вереница машин всем своим длинным лакированным телом извивается меж ее поваленных чугунных столбов.
Пересекаем узкую грязную Шпрее по мосту, который немцы не успели взорвать.
Гертнерштрассе. И здесь толпы немцев занимаются туалетом своей раскрошенной столицы. Кое-где воспрянувшие духом владельцы пивных пытаются засветить неоновые вывески. Кипит берлинский муравейник. Люди безостановочно снуют взад и вперед. Они спешно меняют места жительства, соседей, друзей. Всеобщая перетасовка. Должно быть, многие немцы искренне рады тому, что фашизм пал. Гигантский сквозняк, поднятый нашим наступлением, вероятно, протрезвил некоторые мозги, опьяненные нацистской пропагандой. Но я не мог отделаться от мысли, что если отрезвление и захватило некоторую часть гитлеровцев, то только в самую последнюю минуту, когда их поставили на колени…
Неожиданная встреча. Длинная процессия иностранцев, освобожденных из гитлеровских лагерей. Флаги всех наций – югославские, итальянские, французские, голландские и прочие – веют над тележками, над велосипедами, над детскими колясками, в которых освобожденные везут свою кладь. На столбе надпись на всех языках с указующей стрелой: «На сборный пункт советских и иностранных граждан». Немецкие делегаты отворачиваются. На другой стороне рослый негр с добрым и веселым, как у ребенка, лицом, увидев в машинах советских -офицеров, восторженно машет рукой. Немецкие делегаты отворачиваются.
Въезжаем в просторную Франкфуртер-аллею. Отсюда начинается наименее пострадавшая часть Берлина. Много целых домов. На них флаги, белые и даже красные, впрочем, с явственными следами только что оторванных свастик. Окна раскрыты. Немцы, свесившись из окон, смотрят на нашу колонну.
Да и на улице, покинув очереди у водоразборных колонок и бросив смотреть на нашу регулировщицу, на которую они не устают глазеть часами, немцы скапливаются вдоль тротуаров по пути следования наших машин. Напрасно гитлеровские генералы опускают головы или принимаются усиленно сморкаться, пытаясь заслониться от народа носовыми платками. Берлинцы узнали их. Это видно по внезапному оживлению, с каким они переговариваются и указывают друг другу на машины с немецкими уполномоченными. Я бы не сказал, что у берлинцев при этом огорченные лица.
Не все, однако, проявляют такой интерес к нашей процессии. На стенах Берлина есть магнит посильнее: приказы коменданта Берлина генерала Берзарина. Возле них – толпа немцев. Мало сказать, что они читают эти приказы, – они их штудируют. Один из немцев оглядывается и, бросив рассеянный взгляд на Кейтеля, снова углубляется в чтение. Кейтель – это прошлое. Берлинца не интересует прошлое Германии. Его интересует ее настоящее и будущее.
Снова встреча. На этот раз идет длинная колонна военнопленных. То ли оттого, что берлинцы уже привыкли к этому зрелищу, то ли по причине какой-то нам мало понятной бесчувственности – немцы не обращают никакого внимания на своих пленных земляков. Это я наблюдал не однажды и не только в Берлине. Редко-редко какая-нибудь хозяйка выставит на обочину тротуара ведро с водой и кружку; подавляющее большинство относится к пленным немцам с поразительным равнодушием, даже не смотрит на них.
Да и сами пленные не глядят на своих свободных соотечественников, а плетутся, понурив головы. Впрочем, здесь, на Франкфуртер-аллее, многие пленные заметили в нашей колонне машины с немецкими генералами. И я видел, как пленные поднимали руки – не для приветствия, а гневно грозя своим бывшим начальникам. Это вызвало в машинах немецких уполномоченных новый грандиозный припадок «насморка».
5
Мы въехали на улицу Альтфридрихсфельде. Здесь много советских военных. На домах – гостеприимные вывески ВАД: «Гостиница для проезжающих офицеров», «Пункт технической помощи», «Питательный пункт», «Магазин Военторга» и т. п. Здесь также много детей. Они играли на этой широкой улице, уставленной тенистыми деревьями и подбитыми танками. Дети очень довольны, что на улицах появились такие чудесные игрушки, как разрушенные дома и сгоревшие «тигры», в которых так интересно играть.
В «Павильоне для ожидания» – деревянной резной террасе, какие ВАДы немедленно воздвигают, где бы они ни разворачивались, – сидят офицеры и бойцы, ожидая попутных машин, кто на Потсдам, кто на Франкфурт, кто на Дрезден и т. д. Молодой рослый казак посадил на колено белокурого малыша и катал его, как на коне. Маленький немец веселился, казак тоже, и они оживленно толковали на международном языке улыбок и жестов.
На этой улице воздвигнута огромная арка. Она увенчана изображением ордена Победы. По ее фронтону надпись: «Красной Армии – слава!» Это Арка Победы. Для гитлеровцев – Арка Поражения. Мы проехали под ней,
Потом мы свернули направо, на Шлоссштрассе. Сады, парки. Скоро Карлхорст. Это короткое, типичное немецкое, тяжело набитое согласными слово прочно легло в историю.
