Екатерина Шереметьева - Весны гонцы (книга первая)
Алена со страхом развязала платок и взглянула на себя в зеркало. Волосы, по-прежнему разделенные посередине пробором и схваченные заколками возле ушей, лежали надо лбом не гладко, как прежде, а волнами, и сзади не висели, как конский хвост. Пожалуй, это было даже красиво. Однако удовлетворения Алена, не ощущала, казалось даже, что было бы куда спокойнее со старой прической.
— Только не расчесывай! Не расчесывай! — закричала вдруг Глаша, увидев гребенку в руке Алены, — У тебя ведь волосы невозможно густые — встанут дыбом, как грива у льва, кошмар! Ну-ка, что там передают по радио? Прибавь-ка громкости!
Шла передача о закончившемся конгрессе Международного союза студентов. Может быть, завтра и они станут членами этого союза — студентами, а может быть, и нет!
— Про нас это… или не про нас окажется? — шепотом спросила Алена и зажала лицо в ладони.
— Очень уж ты беспокойная сегодня, — Глаша нахмурила светлые бровки.
В начале десятого девушки уже не могли усидеть в общежитии. Вышли на улицу, быстро поднялись на второй этаж и заглянули в приготовленную для экзамена аудиторию.
Аккуратно убранная, со свежевымытым полом сцена, где последний раз так неудачно прошла репетиция, посредине зала длинный — от стены до стены — стол, покрытый красным сукном, на нем большие букеты георгинов в широких фарфоровых вазах, позади стола ряды чинно выстроенных стульев — все это показалось Алене необыкновенно торжественным. А главное — грозным. Ей отчетливо представилось, как завтра в списке принятых не окажется ее фамилии. И она с такой силой представила этот воображаемый удар, как будто она в самом деле ощутила его. И все вокруг, чем она так восхищалась и к чему уже привыкла, все сразу стало чужим, недоступным, враждебным. Ох, бежать! Бежать от этих белых стен, мрамора, зеркал, скульптур, бежать! Как могла она думать, надеяться, мечтать! Ведь все поступавшие девушки лучше, талантливее, красивее ее! Особенно Агния, Лиля и… Зина! И ничто уж тут не поможет, ни самое прекрасное платье, ни прическа! Ах, дурацкая прическа — не знаешь, как держать голову, как себя вести. Впрочем, теперь уже все равно. Возвращаться домой — к матери, к отчиму? Чтоб все узнали о ее провале? Митрофан Николаевич тоже? Нет. Только в свой настоящий, родной Крым. Алена ухватилась за эту мысль как за спасение. Поступит там работать в типографию, а дальше видно будет. Главное — увидеть родные места, густо-синее небо, окунуться в Черное море, отогреться под горячим солнцем!
— Так что, по-твоему, и жить нельзя, если не поступишь?
Не слова привлекли Аленино внимание, а голос — низкий и мягкий. Она повернулась и встретила открытый взгляд чуть раскосых черных глаз. Худое, скуластое, темное от загара лицо. Алена видела не раз этого высокого широкоплечего парня и даже знала от Глаши, что это Александр Огнев — сибиряк, но разговаривать с ним не случалось.
— И вы тоже так думаете? — спросил ее Александр, указав при этом на Зину, стоявшую между ним и Валерием.
Вступать в разговор, в котором участвовала Зина, Алена не захотела, пожала плечами, ничего не ответила и отвернулась. Но слушала она не Глашу, болтавшую с Женей и Олегом, а Огнева.
— Ну, если скажут понимающие люди, что артист из меня плохонький, так зачем же и место занимать зря? Лучше буду дельным агрономом или учителем. А для души можно и в самодеятельности играть.
Алена подумала, что никогда в жизни не выйдет на сцену, если не станет артисткой.
— Анна Григорьевна идет.
— Соколова!
Лицо ее казалось красивым — так хороши были глаза и улыбка, открытая и заразительная. Соколова, не останавливаясь, ответила на приветствие и, легко поднявшись на ступеньки, вошла в институт.
«Ну что ж, не судьба, значит», — сказала себе Алена, упрямо желая сохранить спокойствие безнадежности.
— А где Эдик? — спросил Женя. — Ведь уже без десяти десять.
— Что?!
Куда девалось мрачное спокойствие Алены! Только что пережитый во всех подробностях воображаемый провал был мгновенно забыт. Она рванулась на ступеньки, оглядела собравшихся у подъезда, глянула вдоль улицы вправо и влево, взбежала по лестнице в вестибюль, обыскала «колонный зал», взлетела на второй этаж — Эдика не было нигде. Не пришел! Потому вчера и не хотел репетировать!.. Она опять побежала вниз, и навстречу ей по лестнице уже поднимались Руль, Стелла Матвеевна, еще какие-то преподаватели, а за ними тянулись экзаменующиеся. У всех были партнеры как партнеры, ей одной достался недотепа — ну, как это можно — не явиться!
Глаша, поравнявшись, дернула Алену за рукав.
— Ты куда? Эдьки на улице нет. Надо сказать Галине Ивановне.
— Я сейчас с тобой срепетирую, — с готовностью предложил Женя.
— Что случилось? — перегнувшись через перила верхнего марша, спросила Агния.
— Партнер не явился, — ответила Глаша.
Агния всплеснула руками и быстро сбежала вниз.
— Безответственный человек! — категорически заявила Глаша.
— Страх какой! — громко вздохнув, прошептала малознакомая Алене худенькая девушка — Лиля Нагорная, огромные грустные глаза выразили детский испуг.
— Ужасно, ужасно, ужасно! — фальшиво восклицала Зина. — Я бы с ума сошла!
— Строганова, попрошу вас сюда! — послышался голос Галины Ивановны.
Секунда — и Алена уже была подле нее.
— Прежде всего — спокойствие, — Галина Ивановна ласково положила ей руки на плечи, — Вот Огнев предлагает подыграть вам. А пойдет ваш отрывок попозже.
Алена поглядела на Александра и подумала, что ей с ним как-то неловко, с Женей проще, и он больше подходит для Елеси, но и обидеть Огнева не хотелось. Она сказала нерешительно:
— Мне уже Лопатин предложил…
— Ну и хорошо. Лопатин, возьмите в библиотеке пьесу и идите со Строгановой сюда. — Галина Ивановна указала на дверь в аудиторию. — Начинайте разбираться, а я приду…
Алена принялась объяснять Жене ход отрывка, но в волнении говорила сбивчиво, а Женя пытался понять ее с полуслова, и все невпопад. Алена злилась, Женя не понимал, и к приходу Галины Ивановны, стоя друг против друга, точно петухи перед боем, они кричали одновременно:
— Да я влюблен или нет? Влюблен или нет? Скажи толком!
— Боишься целовать, потому что бедный, понятно? Ну, бедный, понимаешь, бедный!
— Тихо, тихо, тихо, тихо! И без паники, — сказала Галина Ивановна, взяв обоих за руки. — Времени у вас достаточно. Комиссию я предупредила — пойдете после перерыва.
Когда наконец сцена стала склеиваться, шумно распахнулась дверь, Глаша, Агния и еще несколько человек ворвались в аудиторию.
— Явился!
— Эдька Жуков явился!
Он вошел развинченной походкой, светлые волосы торчали ежиком, щеки и вздернутый нос покраснели, будто ошпаренные, на одном плече болтался накинутый пиджак.
— В чем дело, Жуков? Почему опоздали? — строго спросила Галина Ивановна.
Эдик неловко сунул руки в карманы и, слегка прикрывая осоловелые глаза, ответил сипло:
— На рыбалку ездили, заблудился. Всю ночь болото месил. На поезд опоздал.
Алену охватило негодование; «На рыбалку! Сегодня конкурс, а он — на рыбалку. Это что же? Это… это… убийство!» — думала она, с ненавистью глядя на Эдика.
Охватившее Алену ощущение, что все в ней клокочет, и мысли, и чувства, — это ощущение не оставляло ее ни на миг до той поры, пока она не вышла из экзаменационной аудитории. Два часа ожидания и самый экзамен она даже помнила плохо. Отчетливо отложились в памяти два момента.
Выходя на сцену, она запуталась в занавесках; Эдик, желая помочь ей, рванул одну из них — занавеска задела Алену по голове, и старательно уложенные кудри встали дыбом, Алена услышала тихий шелест сдержанного смеха за столом экзаменаторов. Тщетно приглаживала она густую, жестко закрученную массу волос, они упруго выскальзывали из-под рук, словно львиная грива.
— Давайте начинать, — раздался из зала голос Галины Ивановны, слегка дрожавший от смеха.
Алена встала на свое место и опять словно потеряла сознание — не понимала, что делает. Очнулась, когда подошел ненавистный момент поцелуя, увидела красное, будто маслом смазанное лицо партнера, облупившийся нос, пухлые, обветренные губы — ох! Крепко зажмурилась и силой заставила себя броситься ему на шею. Опять услышала оживленное перешептывание за столом комиссии. Отрывок кончился. Ее попросили прочитать стихи Маяковского и потом «Тройку». Но все это было как в бреду — она видела только лицо Анны Григорьевны, устремленное к ней.
За дверями аудитории Алену обступили и закидали вопросами, а она растерянно улыбалась, мотала головой и повторяла:
— Не знаю. Не понимаю. Ничего не понимаю.
Глава третья. «Решение судьбы»
Приказ о зачислении студентов на первый курс появился только через день.
