Адыл Якубов - Тревога
И он вышел, пригнувшись, чтобы не задеть притолоки. Латиф и Султан сразу же поднялись и пошли вслед за ним, то ли проводить, то ли зная, что понадобятся ему.
Выйдя из дому, Равшан двинулся не к воротам, а в глубь двора. Дойдя до виноградника, обернулся, двумя руками крепко взял за воротники Латифа и Султана, притянул к себе.
— Вот что, друзья. Внимательно слушайте: в словах Огулай — истина! Не дело мужей копать яму другому. Главное сейчас — восстановить справедливость! Понял, племянник? — Он слегка тряхнул Султана.
— Да. Спасибо, дядя…
— Ведь мы все болеем душой, оттого и пришли, — угодливо вставил Латиф.
— Вот правильно! И самое главное тут — стоять на своем. Не отступать от прежних показаний. Подумай над этим, Султан, крепко подумай!..
— Будьте покоимы, дядя! — снова ощерился Латиф.
— Глупец! — Равшан ласково потрепал своего любимца по плечу. — Ну, кончен разговор. И чтоб он остался между нами. Все!
Едва он скрылся за воротами, Латиф хлопнул Султана по спине.
— Пошли. Утопим все наши горести!..
V
Приблизительно часом позже на главную улицу кишлака въехал «ГАЗ-69» председателя. Лампочки на столбах уже погасли — электростанция не работала. Ни одного звука не раздавалось вокруг, давно улегся даже тот приглушенный шум, которым всегда охвачен кишлак после наступления темноты. Стояла глубокая, чуткая к малейшим шорохам тишина, какой никогда не бывает в городе.
В начале улицы Мутал велел Тахиру остановиться, вышел из машины и попросил отвезти жену домой. Сам пошел пешком. Здесь, в конце переулка, жила семья Шарофат.
Года не сравнялось, как сыграли ее свадьбу с Валиджаном. Многолюдная и веселая была свадьба. Мутала за столом выбрали тамадой. Гуляли всю ночь, до рассвета. Сколько было смеха, песен, музыки! Запомнилось, как в начале вечера Шарофат сидела на почетном месте, закутанная в кисею: лицо разрумянилось, глаза лучистые, на губах застенчивая улыбка…
Он не заметил, как приблизился к воротам. Во дворе ни звука, лишь узкая полоса света выбивается из щели в дверях. Кто-то разжигает огонь.
Мутал заколебался: «Удобно ли в такой поздний час? Растревожишь людей…» Постояв минуту, он медленно пошел обратно. Но и домой тоже не хотелось. Побыть бы одному!.. А впрочем… Кому нужны эти переживания, угрызения совести наедине с самим собой? Прочь все это! Если ты мужчина, умей обуздать себя, умей помочь тем, кто страдает. Главное — сделай все, чтобы спасти Шарофат!
«Сделать все? Но что еще можно сделать? Что еще не сделано?»
Эта мысль не покидала его даже во сне. И как только утром его разбудила Гульчехра, в сознании вспыхнуло: «Что с Шарофат?»
Снаружи, на айване, зазвонил телефон. С тревожным чувством Мутал раскрыл окно, перегнувшись через подоконник, взял трубку.
Звонила Муборак. Она вечером побывала во всех четырех семьях, где были раненые. Кажется, удалось приободрить родственников. Помолчав, она спросила неуверенно:
— Ну, что будем делать?
— А, не знаю! — вырвалось у Мутала. Но тут же он взял себя в руки: — Я сейчас поеду в район, в больницу.
— Я только что звонила туда.
— Ну?!
— В общем… — Муборак запнулась. — Пока без изменений. Но главный врач сказал, что надеются, сделают все возможное. Я послала трех девушек из ее бригады; они будут дежурить и каждый час звонить сюда.
Муборак снова запнулась от волнения. Помолчала, потом сказала ровным голосом:
— Мутал-ака, нужно что-то делать и нам. Нельзя сидеть, уткнувшись глазами в пол.
— Что же именно делать? — опять вырвалось у Мутала. Он поморщился: глупый вопрос.
— Выполнять то, что мы наметили. За трубами мой «хозяин» уже уехал. — «Хозяином» она называла своего мужа. — Я слышала, вас прокурор вызывал. Понимаю, тяжело… И все же не годится забрасывать дела.
— Дела… — в рассеянности повторил Мутал. Он только сейчас вспомнил, что сегодня с утра должен был выехать в Чукур-Сай для разбивки трассы нового арыка, взяв обоих стариков-мирабов [15] — Рахима и Абдурахмана, отца Шарофат. Вчера так и условились. Как же теперь быть?
— Значит, договорились, Мутал-ака? — неожиданно твердо сказала Муборак. — Я вас жду в правлении.
У Мутала на сердце потеплело, он даже улыбнулся.
— Хорошо, хорошо. Только сперва я навещу стариков.
Не опускаясь на ковер, он выпил пиалу чаю. Сказал жене:
— Появится Тахир, пусть едет к дому Шарофат.
Утро только еще занималось, улицы лежали в тени. Лишь макушки белоствольных тополей да редких кряжистых талов золотились под первыми лучами солнца.
Кишлак пробуждался, начиная свой обычный день, — такой же, как и в любом другом кишлаке. В разных концах мычали коровы, слышался плач ребятишек, высокие голоса женщин, повелительные окрики мужчин. Беспорядочные, разноголосые звуки сливались в какое-то подобие мелодии, волнующей сердце каждого, кто вырос в кишлаке. Мутал уже тридцать пять лет слышит эту мелодию, и все равно — она волнует его каждый раз по-новому. Каждый раз… Но в это утро, может быть впервые, он шел, опустив голову, ничего не слышал и не видел вокруг, не замечал, как встречные здороваются с ним.
Он думал не только о несчастье. Не давали покоя слова Муборак.
«Начать сегодня же, иначе упустим сроки. Начать, если даже произойдет что-то еще более страшное. Во что бы то ни стало начать!»
С этими мыслями он свернул в переулок, где жила семья Шарофат. У знакомых ворот заметил мотоцикл ее мужа Валиджана. К дереву были привязаны два оседланных ослика.
Справа от калитки, на глиняном ложе — супе, он увидел двух стариков. Один — разговорчивый, кругленький Рахим-ата, с которым накануне повстречались у больницы. Другой — Абдурахман-мираб, отец Шарофат. Он сухощав, лицо строгое, обрамленное короткой ослепительно белой бородой.
Поздоровались молча. Рахим-ата, как всегда, заговорил первый:
— На рассвете приехали мы из района, сынок. И уже собираемся обратно.
— Погодите, уважаемые. — Мутал, присев на супу, пересказал старикам то, что узнал по телефону от Муборак. Заметив, как заблестели покрасневшие глаза на сухом лице Абдурахмана, добавил:
— Не печальтесь, отец. Врачи говорят: ваша дочь молодая, и можно надеяться на ее силы…
— Да, да, — закивал головой Рахим-ата. — Безнадежность — от самого шайтана. А всевышний милостив.
Немного успокоив Абдурахмана, Рахим первый заговорил о Чукур-Сае, — видимо, он угадывал настроение председателя.
— Верно, уважаемые. — Мутал поднялся на ноги. — В долине работы не должны останавливаться. И я прошу вас, как только вернетесь из района, направляйтесь в Чукур-Сай.
В это время он заметил свернувшую в переулок председательскую машину.
— Вот, машина моя в вашем распоряжении. На ней и поезжайте в район, это быстрее. Возьмите родственников с собой. И все, что потребуется для больных, — продукты, белую муку, молоко — пусть женщины получат в кладовой. Деньги, если нужно…
Он не успел закончить — распахнулась калитка, в ней появился Валиджан.
— Ничего не нужно! — выкрикнул он голосом, звенящим от гнева и боли. — Спасибо, мы ничего от вас не примем. Довольно вашей помощи! И оставьте нас в покое, ясно?!
Мутал только секунду глядел на него: у Валид-жана дергались губы на бескровном лице, и сам он весь напрягся, подавшись вперед, словно готовый броситься. Мутал опустил глаза — и тотчас вздрогнул от стука калитки, которую захлопнул Валиджан. Большой ком сухой глины откололся у притолоки и свалился наземь.
…Видать, не зря люди говорили: Валиджан ревнует жену к Муталу, из-за этого случались даже раздоры в семье. Но так далеко зайти?..
Ощутив руку Абдурахмана у себя на плече, Мутал поднял голову.
— Не сердись на него, сын мой! — Глаза старика светились теплотой. — Такое горе у человека…
— Тяжелей всех ему, верно, сынок, верно, — затараторил Рахим-ата.
Мутал решительно выпрямился, стряхнул оцепенение.
— Я понимаю. Все равно — вот машина. А потом, уважаемые, жду вас в Чукур-Сае.
Подходя к правлению, он еще сквозь окно разглядел Муборак г— стоит у стола в парткабинете, задумалась. Войдя, он молча подал ей руку. У Муборак глаза покрасневшие, чуть скуластое лицо осунулось.
— Что с вами?
— Не спалось. — Муборак улыбнулась, глянула ему в лицо. — Так же, наверное, как и вам…
— А!.. — Мутал отмахнулся. — Давайте к делу.
Они решили, что Мутал тотчас же поедет в Чукур-Сай на разбивку трассы. Когда закончат, направится в соседний колхоз «Коммунизм»; у них есть канавокопатель, надо его выпросить. А Муборак тем временем объедет бригады, уточнит, сколько людей можно высвободить для Чукур-Сая, и подготовит на вечер партсобрание с участием актива. До вечера заедет и в район — в больницу. В общем дел хоть отбавляй,
