Анатолий Шишко - Конец здравого смысла (сборник)
— Ну, — улыбнулся Марч, — разве это легко приобрести?
— Милый мой Марч, жулика не спрашивают: трудно вам было вытащить портмонэ? Его попросту сажают в тюрьму, а лорда в министерство. Того требует здравый смысл.
Автомобиль остановился.
Было три часа ночи.
Блестящие очки шофера повернулись в карету.
— Больше нет горючего, сэр.
— Как же так! — привскочил Марч, — нам нужно в центр!
— Очень просто, — Лавузен вышел из кареты, — мы переночуем в харчевне, вы нас можете не дожидаться, шофер. — Лавузен расплатился и, взяв Марча под руку, потащил его в темноту.
— По-моему, этот шофер просто боится ехать с нами. Что вы скажете, Марч? — нахмурился Лавузен, приподнимая воротник пальто.
— Нас убьют, — прошептал Марч.
Лавузен ничего не ответил. Они шли, цепляясь за скользкие от тумана стены, пока не вспыхнул задыхавшийся фонарь, а узенькая найденная временем дверь не впустила их в просторную комнату.
В кабачке горел камин, от стойки поднялся хозяин и, приложив ладонь трубочкой к уху, переспросил:
— Два пайнты [пинты] пива? Иес, сэр!
Лавузен надвинул на нос цилиндр и, постукивая пальцами по краю стола, стал следить за другом. Марч взял его пальто и, как в диккенсовские времена, повесил на железную решетку. Когда он вернулся к столику, Лавузен, прихлебывая мутное пиво, тихонько резал сыр, похожий на слежавшийся кусок тумана. Хозяин спал сном честного англичанина, готовый налить столько пайнт, сколько захотят выпить эти два странных человека. Их личностями он не интересовался.
— Это скверно, — сказал Марч едва слышно, как только можно говорить в пустой комнате, где вещи и хозяин грезили стариной, — скверно, — повторил он, наливая бокал. — Во дворце будет тревога. Что вы делаете, Лавузен?
Марч поднял голову. За синими окнами дымился дождь, в камине дрожали угли, рассыпались оранжевыми квадратиками.
Мсье Лавузен дремал.
* * *Жалобно, по-звериному простонала сирена. Марч вскочил первый. Сейчас же поднялся Лавузен, и протирая глаза, крикнул:
— Газеты! Я должен видеть газеты!
— Но еще рано, и притом, мы в таком районе…
— Давайте пальто! — скомандовал Лавузен.
Кабатчик, занятый сложным делением телячьей ножки на микроскопические ломтики, нехотя принес пальто.
— Получите! — на ходу бросил Лавузен, распахивая двери харчевни.
Лавузен так торопится, что Марч еле поспевает. Утро тоже торопится. Трескается скорлупа туч, и солнце жидко брызжет апельсинным соком.
В два взмаха солнечная кисть делает подмалевку. Лица оживают, но взоры пасмурны.
— Толпа, Лавузен!
Марч хватает друга за рукав. Из облаков тумана сыплются тяжелые удары башмаков. Бегут люди.
— Правее, правее! — руководит Лавузен.
Лавина черных передников и жилистых кулаков. Лавузен и Марч в самой гуще толпы.
— Они стреляют! Держись, Боб!
Тот, кого так зовут, в изумлении таращит глаза, показывая пальцами на джентльменов. Марч замер, раскрыв рот. Лавузен теребит его за руку. Марч продолжает не понимать, оглушенный, затертый людьми.
— Скорее, Марч! Вы оглохли!
Рабочие поднимают глаза и наталкиваются на нечто гнусное, невероятное, как акула на колесах. Марч ежится под их взглядами. Его ботинки, шляпа и сам он, без пальто, во фраке, производят жалкое и ненужное впечатление.
В толпе начинают это понимать, быстрее ходят желваки под обтянутыми щеками, кто-то бережно поднимает камень и — пронзительный свист по-матросски.
Лавузен сшибает с Марча цилиндр и, как хирург, знающий свое дело, перочинным ножом отсекает у себя и Марча хвосты фраков.
Сочный хохот толпы и чьи-то добродушнейшие шлепки по плечу Лавузена. Камни брошены, и гурьба повеселевших ребят провожает оригинальных людей.
Лавузен оживленно беседует с рыжебородым парнем, прикуривает и на прощание размашисто подает руку. Толпа редеет, и Лавузен поправляет свой случайно уцелевший цилиндр. Все это он делает спокойно, уверенно, как всегда, и Марч не удерживается:
— Они хотели нас поколотить. Что же вы молчите, принц Уэльсский?! Это все ваши проклятые шуточки!
— Они славные ребята, — строго щурится Лавузен. — А ты дурак!
* * *Они на Доунинг-стрит.
Лавузен в застегнутом пальто и обкромсанный Марч без шляпы. На них указывают. Автомобили замедляют ход, чтобы дать насладиться публике изысканным зрелищем: человеком без фалд фрака.
— Бесхвостый джентльмен! Смотрите!
— Нас принимают за сэндвичменов,[2] — злится Марч.
Лавузен рвет газету из рук мальчишки и, радостно откинув голову, заливается смехом. Марч заглядывает в газету.
На первой странице лицо некоего толстого лорда заставляет его удивленно приподнять плечи.
— Я его где-то видел, — говорит Марч.
— Это герцог Эльсинор Готтентоттский, лорд-канцлер. Мой главный враг. Его портрет на страницах «Морнинг-Пост» является доказательством оказанной им Англии политической услуги. Какой, — обычно не пишут.
Лавузен ласково гладит портрет и шепчет:
— Мы еще поиграем.
«Он сошел с ума», — решает Марч, прикрывая газетой то место, где по всем правилам здравого смысла у цивилизованного англичанина должен болтаться хвост фрака.
Но Лавузен не торопится. Он, как будто нарочно, залез в гущу медленно поворачивающейся толпы.
Лязг колес, гудки, вывески — все колышется плавным вальсом, — все шибче, быстрее, неистовее. Рев газетчиков:
— Государственный переворот!
— Да здравствует здравый смысл! — это крикнул Лавузен. — Леди и джентльмены, я хочу сказать речь. Черти, дьяволы! Я хочу говорить.
— Брав-о-о!
— О-о-о!.. — прокатывается где-то совсем близко и ударяет в голову Марча шарами кегельбана. — Гип…п!
— Да здравствуют бесхвостые люди!
Сотни рук теребят Марча. Важные люди привстают в ландо, воздушные кебы гудят ниже над головами, жирные мистеры гогочут, откинув котелки.
Как ослепителен день! Как ярко плавятся на солнце толстые цепочки!
На опрокинутом киоске Лавузен — о, ужас! — опять с неизвестно откуда появившейся бородой говорит речь. Ему не дают. Бобби рвутся сквозь рычащую толпу.
— Лэди и джентльмены! Я хочу, чтобы вы порадовались вместе со мной…
— Кто вы такой?
— Я член ассоциации квалифицированных дураков Англии.
— Га… га… га…
— Лэди и джентльмены, я рад вам сообщить, что у каждого из нас издохла любимая собачка — здравый смысл. Итак, пейте и веселитесь, но знайте, что на Реджин-стрит сейчас только пытались расстрелять людей за то, что они хотят есть. Ласкайте ваших собак и читайте ваши газеты. Я кончил, джентльмены!
— Задержите!
Марч помнит лишь момент, когда горячая рука Лавузена просунулась между чьими-то двумя животами и потянула его.
Оратору помогли скрыться. Какой-то матрос и двое грузчиков.
* * *Лондон. Министерство внутренних дел.
Министру Джойнсону Пиксу
Лично
Я, Альберик Каннэ, — французский подданный, — имею честь уведомить господина министра, что мною произведена операция над согражданином неким Анри Лавузеном, с целью изменения его наружности. Секрет моего изобретения дает возможность любому человеку приобрести себе совершенно новое лицо. Вышепоименованный Лавузен насильно вторгся в мою лабораторию и потребовал подделки его лица под ныне здравствующего принца Уэльсского. Во избежание недоразумений, мною послано частное письмо моему знакомому мистеру Джону Паркеру — камер-лакею Букингемского дворца, но, принимая во внимание серьезность сообщения и отсутствие ответа от мистера Паркера, осмеливаюсь поставить в известность об этом вас.
Примите и проч.
Доктор Альберик Каннэ
Париж. 29/VI 19…
P.S. По совершенно очевидным соображениям лишен удовольствия приложить адрес.
Совершенно секретно
Лорду канцлеру хранителю печати
Герцогу Эльсинор Готтентотскому
Препровождая при сем письмо французского «ученого» д-ра Каннэ, должен присовокупить, что с точки зрения здравого смысла нахожу его нелепым, а посему жду резолюций Вашей Светлости.
Джойнсон Пикс
Лондон 1/VII 19…
Совершенно секретно
Министру Д.Пиксу
Сэр!
Благодарю за сообщение. Принял к сведению. Дело о самозванце (как и он сам) в моих руках. Выслал агентов в Париж для установления места жительства д-ра Каннэ. Дальнейшую переписку считаю опасной.
Герцог Эльсинор Готтентотский
Лондон 2/VII 19…
Часть вторая
Вверх ногами
Глава первая
Едва кончался день, полный тревог и неожиданностей, как уже летела ночь, и Марч напрасно мечтал об отдыхе. Менялось освещение — события шли. Он пробовал записывать, но всегда действия неутомимого Лавузена обгоняли карандаш. Кадры реальности сливались с необузданной фантазией, пировавшей в черепной коробке Лавузена, пожирали всякое понятие о здравом смысле, клубились лавиной, увлекая в бездну горы установившихся понятий.
