Сергей Снегов - Ветер с океана
— Угощение такое, что полгода будем помнить! — восторженно объявила Елизавета Ивановна, когда закуски и вина расставили на столах. Она отличалась охотой к преувеличенным оценкам.
Ольга Степановна вдруг вспыхнула.
— Почему полгода? Разве через три месяца не устроим такого же вечера у тебя, Лиза?
— Поговаривают, что промысел пойдет по-новому, задания меняются, сроки…
Их разговор прервала Мария, высунувшаяся из кухни:
— Оля, помоги нам с Гавриловной. Ольга Степановна поспешила на кухню.
Первыми, всей семьей, пришли Куржаки: сам Петр Кузьмич, сын Кузьма, матрос «Кунгура», его жена Алевтина, медсестра областной больницы, худенькая женщина, некрасивая, но с большими, быстро меняющими выражение глазами, и друг Кузьмы — Степан Беленький, боцман с того же «Кунгура», мужчина баскетбольного роста, широкоплечий, широколицый, с маленькими, умно поблескивающими глазами, с неизменной добродушной усмешкой на гладком розовом лице. Следом за Куржаками появились Прокофий Семенович с Мишей.
— Давай знакомиться, — сказал Кузьма Мише. Он так сильно тряхнул Мишину руку, словно хотел оторвать ее. — Тебя Михаилом, так? Меня — Кузьма. А вот этот верзила, эта верста коломенская — Степа. Наш боцманюга. Все боцманы — драконы, Степа — всех драконистей, просто змей из змеев. К тому же мой спаситель, вытащил меня из пучины, когда я вдруг смайнался к Нептуну. Так что я у него вечный должник, для него — все!.. Учти, если станешь с ним ссориться, с двумя придется иметь дело.
Степан дружески сжал руку Миши. В мягком пожатии рослого боцмана чувствовалась сдержанная сила, Миша подумал, что вот уж человек, с каким ссориться не следует — один с двоими справится. Слушая, как его расписывает Кузьма, Степан смеялся, широко раскрывая рот, и ничего не сказал, он был, похоже, из неразговорчивых. А громкоголосый Кузьма, высокий — на голову выше отца — очень худой, с красивым бледным лицом, порывисто ходил по комнате, куда их пригласили, и пока Алевтина налаживала радиолу, все говорил. И говорил, и ходил он с какой-то поспешностью, двигая руками, словно боялся, что не вовремя прервут или заставят вдруг стоять. Он резко поворачивался, приближаясь к какой-либо вещи, непременно за нее хватался — из него словно било движениями, они вырывались непроизвольно.
— На море нацелился? — говорил он. — Хорошая задумка. Иди к нам на «Кунгур». Капитан — орел! Ребята — один к одному. Будем корешами. Заявление в «Океанрыбу» подал? Рванем в управление, я тебя протолкну.
— А зачем меня толкать? — Миша пожал плечами. — Сам пройду.
— Завтра вечерок освобождай. Приглашаю.
— Куда и зачем?
— Найдем, куда. Днем выдача у бухов для «Кунгура», после выдачи повеселимся. Традиция. Вместе потопаем в управление. Что будешь сейчас делать?
— Как — что?.. Отец говорил — приглашены на вечер.
— Вечер — когда соберутся капитаны. Раньше чем через час никто не прибудет. Ногами дрыгаешь? В смысле — танцуешь?
— Танцор я не очень…
— Я тоже. Пусть Лина со Степой кружатся, а мы с тобой смайнаем на этажок ниже. У Бориса Андреича Доброхотова такие штуковины в шкафах — обмереть! Пошли, пошли!
Он потянул Мишу за руку. Алевтина встревоженно окликнула мужа:
— Кузя, ты куда?
— На свидание с некоторыми милыми особами, — Кузьма захохотал. — Пока вы со Степой под музыку будете обниматься, мы с Мишкой повеселимся по-своему. Через часок появимся.
Рассерженная, она схватила его за плечо.
— Что еще надумал? Как зовут твоих милых особ? Из наших подруг?
— Не дай и не приведи, чтобы таких подружек заимела! Одна — жаба-рыба из Токоради, другая — акулища из Гренландии, там они в редкость, две бониты из Амазонки, десяток таких за часок начисто человека обглодают… И еще с сотню зверюг не лучше этих. Теперь пустишь?
— К Доброхотову идете, — сказала она, успокоенная. — Я кликну вас, когда позовут к столу.
Подталкивая Мишу к двери, Кузьма пригрозил Степану:
— Я тебе человек обязанный, но крепко обнимать жену запрещаю.
Степан посмеивался. Алевтина раздраженно сказала:
— Кузя, хоть бы при посторонних постеснялся. Что о нас подумают?
Доброхотов сидел в кресле. Выутюженная морская форма висела на спинке стула. Услышав, что Кузьма и Миша пришли знакомиться с его морскими сокровищами, Доброхотов оживился. Он подвел гостей к крайнему шкафу, там были сложены сувениры, добытые еще в довоенных плаваниях по Средиземному морю и Атлантике. Раскрывая стеклянные дверцы, он брал в руки каждый образец, рассказывал, где добыл его, с какими событиями тот связан. Миша увидел на одной из полок три крупнокалиберных деформированных пули. Он удивился: к морским достопримечательностям они вряд ли могли относиться.
— Ошибаешься, дружок! — возразил капитан. — Именно морская достопримечательность. Дело было в тридцать восьмом году, в начале весны. Наше судно, под покровом ночи, подходило к Барселоне. И вот, на первом рассвете, до солнца еще часок оставалось, всплыла подводная лодка мятежников-франкистов — старая, постройки еще до первой войны, даже пушчонки на ней не было, только пулемет. Однако, если бы пошла торпедировать, могла и на дно пустить. Я тогда вахту нес, стал маневрировать, быстро менять галсы. Но она не посмела пустить торпеду, флаг-то наш советский был виден ясно, только обстреляла рубку из пулемета. Матросы собрали мне пули, какие нашлись на палубе.
Покончив с первым шкафом, Доброхотов перешел ко второму. Здесь хранились реликвии, собранные в годы Отечественной войны. Доброхотов служил тогда на Тихоокеанском флоте, ходил в Японию, в Корею, в Южно-Китайские порты — каждый рейс оставил напоминание о себе. И капитан с такой охотой рассказывал о событиях тех лет и так живо описывал города, моря и людей, что Миша, увлеченный, почувствовал сожаление, когда их позвала спустившаяся Алевтина: Доброхотов не описал и половины своих собраний.
— Не огорчайся, малец! — утешил его капитан. — Соседи ведь, приходи запросто хоть каждый день, пока я на берегу. А теперь — наверх! Скажете, что я за вами, вот только оденусь по-праздничному.
В гостиной уже было полно гостей. За столом сидели: высокий, худощавый Корней Прохорович Никишин; всегда подтянутый, как на параде, Андрей Христофорович Трофимовский — оба из самых известных капитанов «Океанрыбы» — они пришли с женами. Вершину стола заняли Соломатин с женой, места только-только хватало на двоих — сидя они соприкасались плечами. По правую сторону от хозяев села Мария Михайловна — два стула рядом оставались пустые. Напротив нее разместился Доброхотов с Елизаветой Ивановной, около него Прокофий Семенович, дальше Куржак с женой, а места на другом конце стола предоставили молодежи — Алевтине, Кузьме, Степану и Мише.
Соломатин встал и постучал вилкой по бокалу.
— Прошу внимания. Николай с Алексеем позвонили, что опоздают. Есть предложение начать вечер. Первую, традиционную — за наше благополучное возвращение!
Вечер шел неторопливо, капитаны, закусив, говорили, как шел промысел, хохотали, вспомнив забавные события, делились мнениями об обстановке на берегу. Это были все те же разговоры, какие Миша слышал дома, отец каждый вечер выспрашивал Алексея — о судах, о морях, о штормах, о рыбе, о заработках, о том, кто приходит командовать новыми судами, кто списывается на берег. Но оттого, что говорил об этом не брат, хоть и связанный с морем, но сухопутный работник, а настоящие моряки, Миша слушал, раскрасневшись от увлечения. И его удивило, когда Кузьма вдруг с тоской сказал, даже не стараясь приглушить голоса:
— Чинно, как на собрании, только не хлопают ораторам. Хоть бы музыку пошальней врезать, что ли! Вот пойду и запущу радиолу на полный грохот!
Алевтина сердито покосилась на него, он умолк, уныло тыкая вилкой в сардину.
В передней раздался громкий звонок. Ольга и Сергей Нефедович разом вскочили. Она кинулась к двери, но попала в объятия мужа. Не выпуская ее, он радостно воскликнул:
— Что за черт! Куда ни повернусь, везде ты. Как это у тебя так здорово получается?
— Сережа, не хулигань! — сказала она, пытаясь высвободиться.
— Буду хулиганить! — Он двигался к двери, не выпуская ее.
— Молодожены, может, нам уйти? — крикнул Никишин. — Что-то мне чудится, мы вам мешаем.
— Пока не гоним, — отозвалась Ольга Степановна, убегая в прихожую.
— Но и засиживаться не рекомендуем, — важно добавил Соломатин, возвращаясь на свое место. — Всяк сверчок — знай свой шесток, всяк гость — свое время.
— До торта не уйду! — объявил Доброхотов. — Отбивные, вареные и печеные можешь оставить себе, а торты выкладывай на стол.
— Не только выложим на стол, но и дадим сухим пайком. На кухне я видел кремовый торт, удивительно хорош носить в кармане.
