Влас Иванов-Паймен - Мост
Простодушный Яшка все-таки недоверчиво спросил:
— А ты откуда знаешь, что она царевна, раз никто не знает.
Подумав, Румаш объяснил:
— Ее я по портрету признал, а потом подсмотрел: Букин чмокнул ей руку и сказал: «Ваш покорный слуга, ваше сиятельство». Посуди сам. Разве помещик может быть слугой у простой библиотекарши! А сиятельство — это значит великая княгиня, царевна. Понял?
Яшка дружку поверил.
И Румаш был отмщен: мальчишки прямо-таки осадили библиотеку. Сразу по нескольку сорванцов с Чувашского конца вваливались в двери и смирно стояли, уставившись на «царевну». Курсистка Таня еще задолго до конца каникул бросила библиотеку и уехала в Оренбург, недоумевая, почему она вызвала к себе такое внимание.
История с «первой любовью» Румаша произошла незадолго до того, как он и сам стал жителем Базарного конца. Парень взрослел и стал понимать, что внешностью он действительно не вышел: лицо конопатое, нос острый. Л самое главное, ростом маловат, — все называют его мальчиком. Критически рассмотрев себя в большом еликовском зеркале, Румаш занялся своей одеждой и тратил на нее весь дополнительный «заработок». Черкес Сашка помогал ему своими советами. Ребята с Базарного конца быстро приняли его в свой крут, девчата перестали чураться. По вечерам с ним стала гулять дочка церковного старосты Маня Лукина. Но друзья казались Румашу ненадежными, а любовь — ненастоящей. И вдруг он получил письмо от Тражука. Румаш решил, — как только зазеленеют леса и луга, он отпросится у хозяина и съездит на недельку-другую в красавицу Чулзирму. Весточка друга подстегнула Румаша. Он понял, что его давно тянет в родное село. Хозяин отпустит: в торговле как раз наступало затишье перед ярмаркой, которая начнется в троицын день.
9
…Как-то вечером Тражук порвал в клочки написанное в Кузьминовке письмецо.
— Ладно, — сказал он матери. — Решено. Иду к Мурзабаю.
…Павел Иванович Мурзабай, рано занявшийся хозяйством, окончил только начальную школу. Но после смерти «свихнувшегося» грамотея брата Тимуша Павел не выкинул его книги, а постоянно приумножал их, читал сам и давал читать любителям.
Хозяйство, полученное в наследство от отца и старшего брата, было не ахти какое. Однако вел его Павел умело. Первый в волости приобрел в рассрочку сельскохозяйственные машины. Уважение к Мурзабаю росло. Искупая грехи безбожника брата, Павел водился с попом и дьяконом, не жалел денег на церковь и вскоре стал церковным старостой. Потом стал старшиной. Впервые в волости выбрали старшину-чуваша. Восемь лет Мурзабай ревностно нес службу, но когда началась война, он почему-то уклонился от высокой чести.
Мурзабай вырастил сына, двух дочерей и воспитал племянника. Симуна он, пожалуй, понимал лучше, чем родного сына. Племянник был ближе ему: Симун любил крестьянский труд. Сын — Назар, крутым нравом — в мать, — часто огорчал отца. Окончив гимназию, сын Мурзабая уехал в Самару и поступил там в военное училище. Во время войны Назар получил офицерский чин.
Похожи были между собой дочери Мурзабая — Кулинэ и Уксинэ — удивительно. Пожалуй, у младшей — Уксинэ губы чуть пухлее. Кулинэ, как и Назар, уродилась в мать, была сурова, неулыбчива. Уксинэ — и весела, и общительна. Тражуку чудилось — когда Уксинэ улыбалась, на лбу ее вспыхивала звездочка. И отец девочки — скорее всего — эту звездочку видел. Младшую дочку он баловал, одевал по-городскому. Она и училась в городской гимназии, правда недолго: отец заскучал и привез Уксинэ домой. Так девушка гимназию и не окончила.
…Симун — племянник Мурзабая — был старше Тражука лет на шесть. Разных по возрасту людей сближала любовь к чтению. Симун подтрунивал над Тражуком:
— Эй ты, барчук из землянки.
Тражук не сердился — отшучивался. В устах Кидери почти эти же слова звучали обиднее.
…Работать с Симуном — Тражук знал — одно удовольствие! Иногда Симун брал Тражука с собой в ночное. Неразговорчивый и замкнутый дома, здесь он изливал душу. Места для ночного пастбища выбирал Симун дальние. Стреножив лошадей, они разводили костер, пекли картошку и устраивались поудобнее у тлеющих углей.
Симун, лежа навзничь, устремлял глаза в звездное небо.
— Вот ты учился, Тражук. А мой отец, говорят, учился больше, чем надо в крестьянстве. К чему оно, это ученье, в нашей жизни? Лучше оставаться темным. Вон моего отца до сих пор вспоминают: свихнулся, мол, он от книг. Люди шарахались от него! Зачем мне, например, знать, что среди этих звезд есть и планеты, считать немереные версты до них. Любуйся сиянием ночного неба, и хватит! А зачем мне знать, что при царском дворе прижился какой-то Распутин — озорник и развратник. Меня скоро угонят на войну. И если б не слышал я про безобразия Распутина иль про то, что мой отец не верил пи в бога, ни в черта, и кричал бы я вместе со всеми: «ура» за веру, царя и отечество. А теперь вот думаю, зачел я буду проливать кровь за бездарного царя да за бога, которого, скорее всего, и совсем нету. Любой неграмотный мужик, Чахрун к примеру, счастливее. Наварит самогону, нажрется и орет песни. И наплевать ему, с кем путается его жена Ембельди-Альдюк. Воистину, блажен неведающий — так в церкви учат.
«Может, и слушать слова эти — грех», — сомневался Тражук, но он любил Симуна и даже сочувственно поддакивал.
Иногда Симун рассказывал о себе, о своей жене и любимой русской девушке из Заречья. Свою пухлощекую, румяную жену Плаги он, оказывается, еле терпел. Там, в Сухоречке, его любовь. Но дядя не посчитался с его чувствами и сосватал ему девушку из Хурнвара, — ее Симун впервые увидел лишь под венцом.
— Смелый я только на словах, — сокрушался Симун. — А на деле послушен и покорен чужой воле. Дядя Павел доказал мне, что не отдадут за меня русскую девушку из Сухоречки. Да и должен брать в жены только чувашку. «Дуб осине не товарищ, майра не невеста чувашскому парню», — любит повторять дядя. Посмотрим, за кого выдаст он свою любимую Уксинэ. Где он найдет для нее подходящего чуваша, чтоб и умен был и образован. Эх, Мурзабаев ты Мурзабаев. Испортил ты мне жизнь.
Упоминанием об Уксинэ Симун, не ведая сам, вселил в душу Тражука надежду. Тражук старается стать образованным. Да и глупым его не считают.
Чтоб не выдать себя, Тражук заговорил о другом:
— Чудно, Симун пичче! Дядю ты называешь Мурзабаем. А сам ты кто? Тоже Мурзабаев, по-чувашски — Мурзабай.
— Нет, брат, шалишь, — усмехнулся Симун, — Во-первых, это не по-чувашски, а по-башкирски. Моего деда Николая Мурзабаевым прозвали башкиры. И вовсе я и не Мурзабаев, и не Мурзабай. Отец велел записать меня в церковной книге Николаевым, по имени деда. И Назара он крестил и тоже назвал Николаевым. Так что дядя мой Павел Иванович — последний из Мурзабаев.
…Но не башкирское прозвище волновало Павла Ивановича. Он заботился о продолжении чувашского рода. Симун, хоть и любим больше Назара, но все-таки племянник, не его сын, а покойного Тимофея — Тимуна. А что, если Назар на войне погибнет?! А теперь, когда и Симуна забрали, он письма от сына ждет с особым нетерпением.
На Угахви Павел женат был по дедовским законам и обычаям. Оба терпели друг друга по древнему правилу: стерпится — слюбится. Жену он так полюбить и не смог, хотя терпел. В семье не было лада и мира. Муж выделял младшую дочку, Угахви всячески показывала свою любовь к старшей. Она ненавидела племянника мужа Симуна. Назар в постоянном немом споре между родителями молчаливо поддерживал мать. Молодая жена Симуна чувствовала холодность мужа, на всякий случай старалась угодить всем.
Угахви, вопреки желанию Павла, не носила русской одежды, одевалась по-чувашски. Не наряжала она по-новому и Кулинэ.
Старшая дочь была обречена по воле матери на неграмотность. Уксинэ же по настоянию отца довольно долго училась. Кулинэ работала по дому и в поле. Уксинэ оставалась белоручкой.
Лишь волнение за судьбу старшей дочери немного сближало супругов. Не принято было у чувашей выдавать замуж младшую дочь прежде старшей. А как пристроишь Кулинэ, — женихи все воюют! А Кулинэ и младшей закрывала дорогу.
Уксинэ нисколечко не волновалась. Жизни вне стен отчего дома она и не представляла.
Как-то Кидери забежала к подруге.
— Давай, Уксинэ, помечтаем, — предложила она.
— О чем?
— О чем надо мечтать девушке на выданье? О муже, конечно. Была бы я, как ты, дочерью богатого человека, меня посватали бы в богатую семью.
— Наверное, — бездумно согласилась Уксинэ.
— А ты? Ты разве не собираешься замуж?
— Нет. Замуж я не хочу, а будут родители настаивать — уйду в монастырь.
— Пусть лучше Кулинэ идет! — засмеялась Кидери. — А что остается делать перестаркам? Их женихи не вернутся с фронта. А наших забрить не успеют, войне скоро конец. Чем не жених тебе сын Хаяра Магара?
