Василий Дюбин - Анка

— Рыба идет. Табунами проходит мимо, а что мы имеем?

— Пока ничего, — вздохнул представитель треста. — А что будете иметь, пожалуй, и знать не хотелось бы.

Кострюков остановился.

— Осудят?

— Премию дадут, — съязвил председатель треста. — Ведь подумать стыдно, что апрель на исходе, а план ни на один процент не выполнен. Это преступление.

— Тяжкое… — вставил Душин. Отвернувшись к окну, добавил: — Рыбаки наши и поныне сидят дома, а рыбка уходит.

— Да. За такие дела по голове не погладят… — сказал Кострюков и нахмурился. — Ну, а как же быть?

— Арестовать Белгородцева и Урина. Выселить их из хутора.

Кострюков отмахнулся:

— Нельзя. Причины нужны.

— Можно. И причины есть.

— Нет. Не могу так.

— Раскисаешь?

Кострюков промолчал. Выпрямившись, сверкнул на окно глазом. По улице шли рыбаки, шумели. Душин ткнул через плечо большим пальцем.

— Идут. И опять бунтуются.

Рыбаки приближались к совету. Впереди Егоров. Он то и дело оборачивался назад, бил себя кулаком в грудь, возвышал голос:

— Не сдавайся, ребята! Пущай рыба уходит, пущай голодать будем, но в море не выходи!

— Эх-ха-ха… — вздохнул какой-то рыбак. — Для хлебороба — земля, а для нас оно… море… Давно кличет, кормилец наш. А мы?..

— Срамота да и только, — отозвался другой. — Чего ждем?

У Егорова задрожала челюсть.

— В ярмо пожелали?

— Так сказывай, что делать?

— Кто кормить нас будет?

— Он. Егоров. Да Белгородцев с Уриным, — раздался насмешливый голос Кострюкова.

Рыбаки обернулись к совету. У раскрытого окна стоял председатель. Егоров вцепился в него глазами, даже вперед весь подался:

— Правильно! Они кормили народ и кормят. Опроси хутор. При всякой беде помогают. А вы чем похвалитесь?

— Никому чести своей не продаем.

— Дело известное, что вы только покупаете. Но мы-то не продадимся вам. Сети порвем, баркасы потопим…

— И без того перед судом будете ответ держать, — перебил его Кострюков.

Егоров шагнул к окну, вскинул голову:

— За что?

— За срыв путины.

— Сам срываешь. Зачем на берегу нас держишь?

— А договоренность с трестом… имеется?

— Сказано уже, что в ярмо не полезем.

— И мною объявлено всем, что воровать рыбу не дозволю. Не допущу! — и Кострюков захлопнул окно. Постоял в глубоком раздумьи, направился к столу, тяжело оседая на ноги. Мысли теснились в голове. Он цеплялся за них в поисках выхода, но они быстро таяли, как зажатые в горячей ладони снежинки. «Или разрешить выход? Ведь время уходит… Сорвется путина». И сказал вслух:

— Как же быть? Где же выход?

— Выход один: в море, — отозвался Душин, без нужды перебирая заготовленные для рыбаков договоры.

— Верно, Душин, сказываешь, — поддержал Панюхай, переступая порог.

За ним несмело вошли двое рыбаков. Панюхай повел носом, приблизился к председателю, поправляя на голове платок.

— Измаялись рыбаки, от безделья бесются. Спокон веков таких порядков не видывали. Эх, зря народ баламутите.

Душин дернул его за рукав, посадил рядом.

— Болтать зря тут нечего. Говори, зачем пришел. Договор подписать?

Понюхай посмотрел на него удивленно.

— На кой хрен он мне? Что ж я, чебак не курица, руками буду ловить? Вы нитку дали? Спасибо, Тимофей Николаич уважил… А дочка вернула ему, выдра окаянная. — Он закусил конец платка, другой потянул рукой, приподняв бороду, и кивнул на рыбаков: — Им-то, гляди, и надобно, а мне…

Рыбаки топтались у порога, мяли в руках картузы.

«Видать, сдаются», — подумал Кострюков и сказал вслух:

— Вы, братцы, ко мне?

Те подошли ближе, заговорили наперебой:

— Отпусти в море.

— Замучились на берегу.

— Тоска всю кровушку высосала.

Кострюков взял два договора.

— Это ваши. Подписывайте и нынче же отчаливайте.

Рыбаки внимательно просмотрели бумагу, переглянулись.

— Скостить бы надобно. По двести пудов многовато. Не управимся.

— Будет плохой улов — скостим, а сейчас нельзя.

— Зря! — сказал Панюхай и вышел.

Рыбаки стояли в нерешительности, шевелили морщинами на лбу, сворачивали и разглаживали руками договоры. Душин макал в чернила перо, протягивал им ручку. Представитель треста обратился к рыбакам:

— Государство обижать вас не станет. Оно будет выплачивать вам за кило селедки пятьдесят восемь копеек, за сулу — шестнадцать, за чебак — восемнадцать. Сверх того на каждые сто рублей будет выдавать полтора пуда муки, фунт табаку, сахар и другие продукты. А кто перевыполнит задание, премировать будем зимней и летней одеждой. Ну?

— Так оно, как будто, все ничего, а вот красная рыба по шесть-десять копеек дешево обозначена.

— Молочная, а икряная по девяносто. Это не дешево. Подписывайте, ребятки, и час добрый вам.

Рыбак взял ручку, еще раз прощупал глазами каждую букву договора, обмакнул перо и тяжело налег грудью на стол.

На улице их встретили молчаливо. Взгляды жадно устремились к рукам, в которых были крепко зажаты договоры. Потом кто-то крикнул, нарушив молчание:

— Заручились бумагой?

— Да! — бултыхнулось в толпу, словно в застоявшуюся воду, твердое, как кремень, слово и всколыхнуло ее. Всплеснулись голоса, вспыхнул возбужденный разговор. Рыбаки шумно обсуждали, как поступить, и не находили ответа. Одни предлагали подписать договоры, другие советовали повременить. Стоящий все время поодаль сутуловатый старичок порылся пальцами в короткой бородке, взошел на крыльцо совета и поднял вровень с головой руки.

— Ребята! Время новое, и порядки другие. Без договоренности в море выходить теперь не дозволяется, а оно кличет…

И все повернули головы туда, где шумело вспененное море, манило к себе.

— Кличет, говорю… А мы что делаем? Эх-ма… Такой срамоты наш хутор еще не видывал. Поступайте, как желается вам, а я… — он толкнул ногой дверь и вошел в совет.

Истосковавшиеся по морю рыбаки один за другим потянулись вслед за стариком. Видя, как быстро тает толпа, Егоров сжал кулаки, отошел за угол и рысью побежал на окраину хутора, откуда доносились разгульные песни подгорной бедноты и сухопайщиков. Из дворов выкатывались на улицу собаки, кружились, кувыркались, хватали его за ноги, но он не чувствовал их укусов и не слышал оглушительного лая. В конце улицы повернул вправо и ринулся прямиком вниз, по глинистому крутому косогору. Ветер срывал с его головы картуз, лохматил волосы, хлопал широкими полами винцарады, и Егоров напоминал огромную подпрыгивающую по земле раненую птицу. Внизу остановился, сбросил с мокрых плеч винцараду.

На него вопросительно уставились пьяные глаза. Он перевел дух и глухо проговорил:

— Верховые сдались…

— Так и знал… — прохрипел Тимофей, швыряя стакан с водкой.

У Урина кровью налилась шея, искривились губы.

— Вот до чего довели людей, что они грабить себя дозволяют. Порядки… — зло усмехнулся он и посмотрел на Тимофея. — Я и то дороже принимал рыбу. По совести. — Он подпер щеку рукой, безнадежно уставившись в небо. Перед глазами низко бежали плотные облака, и он чувствовал, что вот так же, как проплывают мимо облака, из-под его ног ускользает земля. «Сколько денег ухлопал, разбазарил нитку, а толку, видать, никакого не будет», — подумал он.

— Нынче или завтра, а выезжать надо, — сказал Тимофей.

— Давно пора. Душе удержу нету, — вздохнул молодой рыбак, глядя на море.

— О том и говорю. А как же теперь будем счеты вести? Ведь сетки, почитай, мои да Урина, а договоренность с государством будете иметь.

— Пустое дело. Рассчитаемся. Да так, что и знать никто не будет.

— Правильно, Егоров. Поглядим — кто кого за нос проведет.

К Тимофею подошел один из сухопайщиков:

— Ты, Николаич, кормилец наш, не кручинься. Выбрали атаманом, так бери нас и веди в море. А желаешь, и на край света пойдем. За тебя головы своей не пожалеем. Эх, ты… как отец родной! — он обнял его, потянул на себя и ткнулся губами в колючую бороду.

Рыбаки пошумели, распили остаток водки и с песнями направились к совету. Тимофей и Урин спустились к морю, пошли берегом. Тимофей шел молча, понурив голову, а Урин забегал вперед, заглядывал ему в лицо, повторял:

— Как же так? Что же делать? Ведь разор. Понимаешь, разор да и только.

— Еще не разор и беда невеликая, — спокойно ответил Тимофей. — А чтобы не разориться вконец, тебе надобно «умереть».

— ?!..

— Умереть для хутора. Смыться.

— Да ты что, спьяна или сдуру?

— Не понимаешь?

Увидев на обрыве Павла и Анку, Тимофей наклонился к Урину, сказал на ухо:

— Поезжай в город к Филатову, скажи, какие порядки у нас. Договорись с ним насчет приемки и место изберите, куда подвозить рыбу. А тут я один управлюсь.