Павлик - Юрий Маркович Нагибин

Юрий Нагибин

Павлик

Юрий Маркович Нагибин родился в 1920 году в Москве. Окончив школу, он поступил на сценарный факультет Всесоюзного института кинематографии. В 1942 году добровольно ушел на фронт и в 1942–1943 годах находился в действующей армии на политработе. После контузии работал военным корреспондентом газеты «Труд».

Первый рассказ его был напечатан в журнале «Огонек» в 1939 году.

Юрий Нагибин — автор ряда сборников рассказов: «Человек с фронта», «Большое сердце», «Зерно жизни», «Зимний дуб», «Скалистый порог», «Человек и дорога», «Последний штурм» и других, повестей: «Трудное счастье», «Бэмби» (по мотивам сказки австрийского писателя Ф. Зальтена), а также нескольких киносценариев.

В предлагаемой вниманию читателей повести «Павлик» рассказывается о том, как мужает в трудных условиях войны характер молодого человека. Героя повести Павлика Чердынцева война застала на институтской скамье. Отличное знание немецкого языка определило его фронтовую судьбу — его назначили инструктором-литератором газеты для войск противника Волховского фронта. Постепенно и непросто из наивного, неопытного юноши выковывается умелый, решительный политработник, храбрый и стойкий воин.

1

— Павлик! — громко позвала молодая женщина в беличьей шубке и тонком шерстяном платке, повязанном поверх маленькой каракулевой кубанки. — Павлик, вот место!..

Женщина сидела на передней, у выхода, скамейке трамвая и, чуть наклонившись вперед, придерживала рукой в замшевой перчатке только что освободившееся место напротив себя.

На ее голос вперед протиснулся молодой военный с вещевым мешком за спиной, в новеньком, со склада, обмундировании: коротковатая солдатская шинель с жестким хомутом ворота колом торчала на груди, звездочка на ушанке потонула в длинном, непримявшемся ворсе искусственного меха, кирзовые сапоги скрипели, дерматиновая командирская сумка крепко отдавала клеем.

В петлицах у военного было два кубика, но что-то не походил он на лейтенанта, даже новоиспеченного. Слишком прямо, без лейтенантской лихости, сидела ушанка на темных волосах, слишком заботливо, и видимо материнской рукой, был повязан под шинелью неформенный шарф, в движениях проглядывала застенчивая неуверенность. Да он и не был лейтенантом, этот круглолицый юноша с большими светло-карими глазами. Три дня назад прямо со студенческой скамьи он был произведен в техники-интенданты второго ранга. Он стыдился этого, не по значению громкого, труднопроизносимого и туманного, звания и потому не прикрепил к петлицам эмблемы в виде колесика.

Молодой человек хотел было занять место, но его опередил плотный, краснощекий старшина, ворвавшийся в вагон через переднюю площадку. Старшина плюхнулся на скамейку и с грохотом опустил на пол тяжелый деревянный сундучок. От его толстого, разожженного морозом и быстрым бегом лица палило жаром. Молодой человек смутился, его щеки покрылись пятнистым румянцем.

Женщина в беличьей шубке выжидательно смотрела на него. Он чуть приметно пожал плечами и отвернулся. Но тут старшина, еще не успевший отдышаться, заметил, что перехватил место у командира. Он вскочил, сдвинул ногой свой сундучок в сторону и произнес извиняющимся баском:

— Прошу садиться, товарищ лейтенант!

Молодой человек покраснел еще сильнее, кивнул старшине и опустился на скамейку. Он был и смущен тем, что ему уступил место военный старше его по возрасту, и по-мальчишески горд привилегией, какую давало ему звание, — он, словно только сейчас, поверил в то, что он действительно командир.

Женщина в беличьей шубке смотрела на него с улыбкой.

— Эх, Павлик, Павлик!.. — это прозвучало любовно и чуть насмешливо.

Человек не выбирает себе имени. Имя дают ему родители и тем впервые утверждают свою власть над ним. Бывает, человек становится впоследствии похож на свое имя, бывает — не похож. Тогда возникают прозвища, клички, уменьшительные и производные от настоящего имени. Это новое имя важнее полученного при рождении: последнее дается наугад, а первым метит человека среда, выражая свое отношение к нему.

Нет ничего удивительного в том, что маленького Павла называют Павликом. Но когда Павлик вымахивает в рослого, плечистого юношу и все же остается для всех Павликом — это уже ме́та. Юноша становится молодым человеком, студентом, членом институтского бюро комсомола, женится, а окружающие, словно сговорившись, по-прежнему упорно отказывают ему в настоящем имени. Его сверстники давно скинули свои уменьшительные имена, многие обзавелись отчеством, а он так и ходит в Павликах. Знакомясь, он называет себя: «Павел» или «Павел Чердынцев», — но уже через несколько минут слышит от нового знакомого: «Павлик».

Правда, Павлик Чердынцев удручающе моложав, в свои двадцать три года он выглядит восемнадцатилетним. У него девичий овал лица, тонкая, нежная кожа, легко затекающая румянцем, длинные, пушистые ресницы, зачесанные назад волосы мягки и волнисты, и, хотя он давно познакомился с бритвой, на щеках, подбородке и верхней губе у него отрастает какой-то пушок, а не благородная, жесткая, мужская щетина. При такой коже, ресницах, волосах даже широкие плечи и сильная, спортивная фигура не придают мужественности. И все же дело не только в облике…

Павлика воспитала мать. Отец его утонул, купаясь в реке, за месяц до рождения сына. Павлик рано и остро почувствовал отсутствие мужского начала в своей жизни. Он пытался расспросить мать о своем отце. Но мать, обычно с глубокой серьезностью и полнотой отвечавшая на все вопросы сына, тут становилась до странности сухой и немногословной. «Он был студент-второкурсник и не умел плавать. Он утонул», — это было все, что Павлик узнал. Мать словно не хотела простить покойному, что он оставил ее одну лицом к лицу с жизнью. Позднее Павлик понял, что за этим жестким умолчанием скрывалась непроходящая боль, горькая и бессильная обида на судьбу, так рано лишившую его мать женского счастья.

Студент-второкурсник, не умевший плавать, — из такого скудного материала даже самое пылкое мальчишеское воображение не создаст героя, на которого хотелось бы походить. «Отцу было восемнадцать лет, когда произошла революция, — часто думал Павлик. — Отчего же не сумел он ничего сделать, оставить мне в наследство хоть какой-либо поступок? Ведь любила же его такая женщина, как моя мать…» Но нет, ничего не успел совершить милый, синеглазый, смешливый студентик, сын деревенского фельдшера, даже плавать не научился. Впрочем, кое-чему его короткая, бесследно канувшая жизнь научила сына — страху перед несвершившейся судьбой.

Сын умел плавать с самых ранних лет. Об этом позаботилась мать. Она научила его нырять, бегать, прыгать, лазить на деревья, играть во все игры. Ему было всего пять лет, когда в их комнате, в дряхлом московском доме с высокими потолками, появились спортивные кольца и трапеция. Мать решила во что бы то ни стало развить его тело. И она достигла