Илья Гордон - Как выбирали старосту

Илья Гордон

Как выбирали старосту

С давних пор между тремя богатеями колонии шла распря. С тех пор как всяческими путями поднажились и сколотили крепкие хозяйства колонисты Гирш и Моте-Лейб, каждый из них стал мечтать пройти на выборах в шульцы. И прежний шульц Рефоэл, который получил эту должность, можно сказать, по наследству от своего отца и деда, рассчитывал удержаться на этом посту. Дед Рефоэла Калмен приехал в эти степные и в ту пору мало обжитые края откуда-то из западных губерний и сразу же выделился среди колонистов способностью немного изъясняться по-русски, бисерным почерком, умением строчить прошения и толковать с приставом, урядником и прочим начальством.

Поэтому среди колонистов он считался человеком смекалистым, «с головой».

Прошли годы. По приказанию властей надо было выбрать старшего над колонистами, который взимал бы с них подати и надзирал за спокойствием и порядком в колонии. И вот собрали колонистов, имевших полный надел земли — не менее тридцати десятин, и предложили этим богатеям вынести приговор: кого выдвинуть на должность старосты. Решение было принято без больших споров и проволочек: кого же, если не Калмена?

Но тут встал вопрос, как составить приговор, если все колонисты неграмотны и по-русски даже расписаться не умеют. Но Калмен легко вышел из положения — он спросил колонистов, хотят ли они, чтобы он был шульцем в колонии; те согласно закивали головами; Калмен взял со стола ручку с пером и, как говорится, обеими руками и обеими ногами накорябал тридцать разных подписей. С тех пор каждые пять лет, не считая нужным не только созывать, но и ставить в известность своих, с позволения сказать, выборщиков, — Калмен переписывал приговор, отмечал новую дату, сам его за всех подписывал, отправлял попечителю и снова властвовал над колонией.

Собранных за составление приговора денег Калмену хватило на покупку сравнительно небольшого хозяйства. Но постепенно, скупая за бесценок мелкие наделы разорявшихся колонистов, которые не в состоянии были уплатить подати, он стал богатым человеком. Иной раз он попросту присваивал земли колонистов и записывал их на сыновей, а для себя оставил полный надел в тридцать десятин, чтобы завещать его старшему сыну и тем обеспечить за ним почетное и выгодное звание шульца.

Но не только надел земли завещал предусмотрительный Калмен своему сыну Рефоэлу: почуяв приближение смерти, он заставил его заучить те несколько десятков русских слов, какие знал сам, и, как величайшую драгоценность, передал ему красиво выведенные прописи тридцати двух русских букв, с помощью которых сын должен был научиться писать приговоры и прошения.

Вот так-то и передавалась должность шульца из поколения в поколение в роду Калмена.

А тут еще наделы земли стали дробиться между наследниками зажиточных хозяйств и, мельчая, постепенно переходили в руки богатеев, присваивавших разными нечистыми путями зе́мли разорявшихся колонистов. В конце концов право выбирать старосту осталось у считанных хозяев.

Рефоэл знал, что под него подкапываются, хотят отнять у него должность шульца, и, когда был получен указ о выборах нового старосты, понял, что это стоило его конкурентам немало денег. Поэтому он со своей стороны принял решительные меры: забрав из кассы приказа[1] всю наличность, надеясь покрыть недостачу после перевыборов, он тоже «подмазал колеса», то есть подкупил попечителя. Но тут он просчитался — попечителя перевели в другую губернию.

Недруги Рефоэла сразу же пронюхали об этом, сложились и успели подкупить вновь назначенного начальника, а Рефоэл, что называется, попал как кур в ощип.

— Что делать? — ужасался он. — Казенные денежки растратил, а в шульцы не попаду. Сам себе могилу вырыл. Теперь меня живьем съедят.

По колонии поползли слухи, что едет новый попечитель и будет лично присутствовать на выборах нового шульца. Новоиспеченные богачи Гирш и Моте-Лейб подняли голову.

— Не сносить башки Рефоэлу, — нашептывали они приятелям.

Но кому же быть новым шульцем? Договориться надо, заранее договориться!

— Ну, как по-твоему, кто у нас будет шульцем? — спрашивал Гирш, глядя в упор на своего соперника.

Но Моте-Лейбу совсем не улыбалось поддаваться на хитроумный подход Гирша, и он в свою очередь спрашивал:

— Нет, ты скажи — почему это я должен говорить первым?

— Я тебе предлагаю сказать первым — значит, тебе честь воздаю, а ты еще кобенишься, — злился Гирш, но тут же начинал подъезжать к Моте-Лейбу с лестью, надеясь умаслить противника.

— Нет, ты больше моего знаешь толк в таких важных делах, тебе и карты в руки, — сделал такой же ход и Моте-Лейб, надеясь, что Гирш в конце концов сдастся и выдвинет его, Моте-Лейба, в шульцы.

А между тем Рефоэл и не думал уступать поле сражения этим выскочкам, как он называл про себя своих конкурентов. Он распустил слух, что из губернии пришел указ о взыскании новых податей, и то и дело посылал сотского взыскивать эти подати. Поступление нежданно-негаданно свалившихся на головы колонистов поборов шло туго, и шульцу пришла в голову гениальная, как ему казалось, идея:

«Дай-ка сниму гайки с тележных осей и с плугов — колонисты сами как миленькие понесут подати».

Сказано — сделано. Послал Рефоэл сотского с двумя подручными, и те ночью, тайком сняли гайки с телег и плугов мирно спящих, ничего не подозревающих жителей поселка.

Утром запрягли колонисты своих одров в телеги да в плуги — хвать-похвать, а колеса-то с осей слетают!

— Чьи это фокусы?! Пахать надо, в степь ехать надо, а тут на тебе — колеса в канавы катятся! — возмущались колонисты.

Куда пойдешь, кому пожалуешься? Ну, конечно, в приказ, к шульцу — куда же еще? И все кинулись в приказ, охрипшие от крика, возбужденные. Но тут они узнали, что это сам шульц приказал вывернуть гайки, чтобы взыскать эти чертовы подати! Поднялся такой содом, что хоть ты уши затыкай.

— Гайки на кон или зубы на пол!

— Гайками его по голове!

— Земли наши оттяпал, так дай хоть последнюю десятину вспахать!

Крики, шум нарастали, колонисты, пылая яростным гневом, наступали на перепуганного шульца, пока тот, смертельно бледный, не убежал через заднюю дверь.

Колонисты бросились искать по всем углам приказа вывернутые гайки и, найдя их сваленными в кучу, поди разбери, где чья, — вконец рассвирепели.

— Где он, этот разбойник? Где негодяй? — орали колонисты. — Подать его сюда, уложим на месте!

До смерти перетрусивший староста спрятался у себя дома.

— Бунт… Бунт… Кровью запахло, кровью… — бормотал он, лязгая со страху зубами.

Отсиживался староста долго, весь день, и только к вечеру робко высунул нос на улицу — узнать, что слышно в колонии.

«Они без меня в приказе могли все бумаги уничтожить, — подумал он, — ну, да я их проучу, так проучу…»

Тревожные мысли о попечителе, о податях, о растраченных деньгах заставляли шульца лихорадочно искать выхода из ловушки, которую он сам же за собой захлопнул в погоне за лакомым куском. Стремглав кинулся он к шкафчику, в котором хранились записи об уплаченных податях.

— Уничтожить, утопить в речке — и концы в воду! Свалю на бунтовщиков, пропади они все пропадом! — решил он, мечась по комнате.

Выбежав на улицу и убедившись, что кругом никого нет, шульц вернулся в приказ, схватил податные книги и со всех ног кинулся по откосу балки вниз, к речке.

А еще через несколько минут весь поселок был взбудоражен отчаянным, истошным криком шульца:

— Бунтовщики! Воры! Грабители! Где книги? Книги где, я вас спрашиваю! Отдайте книги, а не то я пошлю за стражниками! В тюрьме сгною! Закую в цепи! В Сибирь упеку, на каторгу! Лучше добром отдайте книги, разбойники, — не то худо будет!

У стола в приказе расселись шульц Рефоэл, два богатея Гирш и Моте-Лейб и по одному человеку от считанных хозяйств, обладавших полным тридцатидесятинным наделом земли.

Вокруг стола, напирая и теснясь, толпилось десятка два колонистов.

— Кто не имеет полного надела земли — уходи из приказа! — крикнул во всю глотку шульц.

Но сколько он ни надрывался, сколько ни стучал кулаком по столу, колонисты не уходили, и с каждой минутой их все больше толпилось в тесном приказе.

— Ждете, чтоб я за урядником послал? — грозил шульц. — Говорят же вам — каждый, кто не имеет полного надела земли, марш из приказа!

— Это почему же? — протискиваясь к столу и сверля шульца маленькими живыми глазками, крикнул бойкий скуластый колонист Фиша. — Почему это нам уходить из приказа? Вы тут нового шульца выбирать будете, а нам за дверями стоять? Землю вы у нас отняли, шульца выбирать не даете, гоните отовсюду, за людей не считаете! Мы не уйдем, мы тоже будем шульца выбирать — и баста!