Владимир Богомолов - Утро победы

Владимир Богомолов

Утро победы

В ночь на третье января 1920 года после артиллерийской подготовки части Красной Армии начали из-за Волги наступление на Царицын.

Красноармейцы бежали по скованной молодым льдом реке, а в лицо им били хлесткая стужа и горячий пулеметный свинец. Над головой то и дело, заслоняя звезды, рвалась шрапнель, то там, то здесь вспыхивали ракеты.

Но ничто не могло остановить порыва красноармейцев. Они бежали, стреляя на ходу по темному крутому берегу, который все время огрызался пулеметными очередями и винтовочными залпами.

От артиллерийских снарядов кое-где в городе вспыхнули пожары. Яркие языки пламени освещали ближайшие дома и помогали командирам наступающих частей вести свои подразделения по нужному маршруту.

Бежавший впереди одной роты худой, высокий боец в длинной командирской шинели и островерхой буденовке несколько раз останавливался, широко открывал рот, вдыхал морозный воздух и снова устремлялся вперед. Это был Арон Кацнельсон — военный журналист. Всего три года минуло, как он ушел из гимназии в городскую большевистскую газету «Борьба». Его статьи, фельетоны, пламенные призывы к защитникам «красного Вердена», вера в победу рабочего класса сделали этого болезненного, с впалыми щеками и воспаленными глазами, юношу авторитетным не только среди журналистов, но и у рабочих, в воинских частях, где он постоянно выступал на митингах.

Прошлым летом, когда Красная Армия оставила Царицын, Арон ушел из города чуть ли не последним. Уходя, верил, что вернется.

Теперь его мечты сбывались. В числе первых он входил в родной город. Входил не только как солдат, но и как журналист. Вчера Арона вызвали в политотдел армии и сказали, чтобы он обеспечил своевременный выход газеты «Борьба» в освобожденном Царицыне.

Стремясь в город, Кацнельсон боялся не добежать до берега, где птичьими гнездами прижались к обрыву, полузарывшись в него, землянки грузчиков и сезонных рабочих… Там, за ними, притаились темные окна купеческих особняков, а еще дальше, на Московской, — городская типография. И молодой журналист больше, чем за себя, сейчас боялся за эту типографию. Цела ли она, не угодил ли в нее шальной снаряд, не взорвали ли ее врангелевцы, не разбросали ли шрифт? И где искать типографских рабочих? Их могли увести с собой белые и, страшнее всего подумать, могли расстрелять… Конечно, можно дождаться походную редакцию. Там есть и литературные сотрудники, и полиграфисты. Но когда она появится? Эти мысли не давали покоя Арону, пока он бежал по льду, то скользкому, то торосистому, но одинаково противно стонущему под тысячами ног.

На берегу Арон в последний раз остановился, несколько секунд тяжело дышал, затем стал задерживать бегущих мимо бойцов. Он показал, где находится Московская улица, и повел их туда.

Еще на улицах шел бой, то откатывались к Александровской площади, то гремели где-то за соседним забором винтовочные выстрелы, а Кацнельсон с бойцами ходил по темным комнатам типографии и, открывая каждую новую дверь, ощупывая наборные кассы-ящики со шрифтами, близоруко разглядывая ровные, связанные шпагатом колонки шрифта — гранки, блаженно улыбался. Глядя на счастливое лицо Арона, бойцы никак не могли понять причину такого приподнятого настроения юного командира. Им явно не нравился острый запах керосина, типографской краски.

Только однажды серое лицо Кацнельсона, с ярким румянцем на щеках, побагровело. Он увидел на столе не забранную в машину полосу белогвардейской газеты «Неделимая Россия» с огромным заголовком «Слава героям, отстоявшим Царицын». Задержись Красная Армия часа на два, на три — газету, бы отшлепали и отправили по почтовым отделениям. Но этого, к счастью, не случилось.

— Ребята, — сказал Арон; когда они поднялись на второй этаж и очутились в кабинете редактора. — Все здесь сохранено в лучшем виде. Я даже и не мечтал о таком порядке. Думал, будет тут разрушенный Карфаген, но мы так стремительно их даванули, что они не успели напакостить. Даже вот, видите, чайник еще тепленький. — Арон потрогал зеленый чайник, стоявший на железной плите. — Сейчас поищем стаканы, напьемся чаю и за дело… Давайте, давайте активнее включайтесь в работу, — пригласил он.

И когда принесли дрова, затопили печь, уютно расселись вокруг массивного стола, тумбы которого украшали резные львиные головы, Кацнельсон взял свой стакан и ушел в соседнюю комнату.

Прихлебывая подслащенный сахарином кипяток, журналист торопливо писал первую статью в первый номер газеты «Борьба». Кое-какие материалы он приготовил в походной редакции еще вчера. Он достал их из полевой сумки, быстро пробежал глазами и отложил в сторону. «Эти статьи помогут мне выпустить газету к параду красных войск», — с удовольствием подумал Арон. Он решил отпечатать их на машинке.

Торопливо прошел в ту комнату, где когда-то сидели машинистки. Но комната была пуста. Кацнельсон задумчиво почесал небритую щеку и только теперь понял, что он один, с бойцами, пьющими чай и глядящими на шрифты с детским любопытством, вряд ли выпустит газету к утру. Тут нужны настоящие полиграфисты: наборщики, верстальщик, печатник. Но где их разыщешь сейчас в городе, который все еще грохочет орудийными взрывами, пулеметными очередями и ружейными выстрелами?

Тогда Арон стал вспоминать, кто из наборщиков и печатников прежде называл ему свои адреса. Первым он вспомнил худощавого Николая Гуляева. Этот жизнерадостный молодой человек не раз ночевал вместе с ним в типографии в горячие дни и ночи осени 1918 года. Николай делал все: набирал, верстал, приправлял полосы в машине и печатал их. И жил он совсем близко, где-то около типографии.

Арон вышел во двор. Прислушался. Выстрелы катились от кафедрального собора к набережной.

Вдруг во двор типографии вбежал командир с наганом в руке и начал ругать Арона за то, что он зажигает свет в доме, а окна ее занавешивает. Не успел командир доругать журналиста, как над ними, безжалостно вдавив их в ошметки замороженной грязи, завыл снаряд. Они лежали, сжавшись в комок, готовые ко всему. Но на их счастье снаряд разорвался за забором. Арон крикнул, чтобы потушили свет.

— Так ты не один? — обрадованно спросил командир. И, узнав, что тут делает Кацнельсон с десятком бойцов, приказал: — Шесть человек я у тебя забираю, а то мне очень туго. Тебе приказали газету выпустить, а мне — беляков не пустить на эту улицу.

Кацнельсон прислушался к близким выстрелам и не стал спорить Отпустив шестерых, он позвал с собой одного, и они побежали в сторону трамвайного кольца. Правее их, на соседней улице, шел ожесточенный бой. В тесном переулке, возле низкого домика, в котором прежде жил его знакомый, остановились.

На нервный стук Арона никто не открывал. И только когда солдат ударил в дверь прикладом, в коридоре раздались шаги и чей-то недовольный голос спросил, что нужно таким поздним гостям. Журналист терпеливо объяснил, кто ему нужен. Там помолчали, подумали, потом позвали Николая. Тот распахнул дверь и радостно пожал руку Арона. И тут же попросил Кацнельсона возвратиться в редакцию, а сам с бойцом побежал к соседнему дому, где жил его знакомый печатник Яша Случаев.

По дороге в редакцию Арон встретил двух бойцов, шедших в госпиталь, расположенный в бывшей гимназии. Раненые рассказали журналисту, что белые потеснили наших к рынку, но через несколько минут снова откатились к вокзалу и что около театра какой-то гражданин в шубе уже вывесил красный флаг и фанерный щит с надписью: «Городской революционный комитет». Арон записал фамилии бойцов, их короткие рассказы о том, как они освобождали Царицын, и побежал к театру. Он надеялся встретить там того человека в шубе. По мнению журналиста, это был работник горсовета. А может быть, даже председатель.

И чутье газетчика не подвело. В пустом кабинете директора театра сидел пожилой человек и, не обращая внимания на доносящиеся выстрелы и взрывы, что-то быстро писал. Когда Арон вошел, человек отклонился на мгновение от света лампы и молча указал на стул: подождите. Но Кацнельсон объяснил, кто он и что ему нужно. Человек поднялся из-за стола, заулыбался и крепко пожал тонкую ладонь газетчика.

— Я как раз сочиняю обращение Совдепа «К гражданам Царицына», — сказал человек в шубе. — Давай помогай, брат. У вас, борзописцев, это споро получается.

Когда Арон вернулся в типографию, там уже собрались все наборщики, которых разыскал и привел Гуляев.

Он поднялся на второй этаж и еще больше обрадовался, увидев в самой просторной комнате информационного отдела несколько литсотрудников «Борьбы» и армейской газеты «Солдат революции» Они радостно обнялись. Коротко рассказали, как добрались с наступающими до города, гордились блокнотами, листочки которых были заполнены свежайшими фактами, заметками, набросками, удачной фразой, заголовками…