Николай Самохин - Прощание с весельем

РАССКАЗ О ПОПЫТКЕ НАПИСАТЬ ОБЪЕКТИВНЫЙ РАССКАЗ

Началось все с того, что меня покритиковали. Неодобрительно отозвались о моем творчестве. И не кто-нибудь — читатели. Правда, не целый читательский коллектив, районное, допустим, общество книголюбов, а только одна дама. Но — тем не менее…

Дело было на литературном вечере. Уже по окончании его, как водится, мы с еще двумя коллегами автографы давали. Сидим за столом, носы уткнули и строчим. А читатели вокруг толпятся. Кому повезло — перед нами позицию захватил, кому не повезло — тот сзади, через плечи книжки протягивает. Мы сидим, работаем в поте лица. Иногда собственные наши книжки попадаются, а больше подкладывают разных не членов Союза писателей — Тургенева, Толстого, Чехова. Протягивают также открытки, школьные тетрадки, календарные листочки. Головы поднять некогда.

И в такой напряженной обстановке вдруг слышу за спиной шепот. Какая-то женщина советует своей подружке: «Ты вот у этого, у этого автограф попроси!» — и называет мою фамилию. А подружка, ничуть не стесняясь, довольно громко ей отвечает: «Да ну его! Не люблю. Назидательный он очень. Все учит и учит: как улицу переходить, с какого конца рыбу чистить, что черным считать, а что белым… Как будто мы дальтоники. Или — дети малые. Теперь так не модно писать. Надо большую свободу предоставлять читателю. Объективную картину мира создавать. Возьми, например, Габриэля Маркеса…»

Очень меня это, нечаянно подслушанное, мнение кольнуло. Уязвило прямо-таки. Настолько, что, придя домой, я взялся свои прежние вещи перечитывать. Гляжу — и точно: что ни рассказ, статья, повесть — то мораль, призыв, назидание, тыканье носом. Местами, слава богу, хоть закамуфлированное, а местами — словно в меня какой бес вселился — пру напролом, как бульдозер.

— Да что же это такое? — всполошился я. — Ведь действительно замшел! Задубел, корой оброс. И сам не заметил как.

И решил я попробовать написать что-нибудь в современном стиле, объективное. Рассказ или повесть. Возьму, думаю, двух героев. Расставлю их, как благородных дуэлянтов, друг против друга. У каждого своя правда, внешне привлекательная. За которую я лично — молчок. И про то, кто мне лично более симпатичен, — тоже ни гу-гу. Ни малейшего намека. Пусть читатель голову ломает. Пусть ум вострит.

А еще лучше — возьму не двух героев, а героя и героиню. И так подам, чтоб непонятно было: любят они друг друга или ненавидят. Или — и то и другое вместе. Условия относительно двух одинаково привлекательных правд, само собой, оставлю.

То же самое и с описаниями разными — с пейзажами, с интерьерами: полная нейтральность.

Ну, приступил к работе. С героя начал. С пробуждения его.

«Как обычно, Иконников проснулся за пять минут до звонка будильника.

За окном было серое утро. Редкие капли дождя сбегали по стеклу, оставляя извилистые дорожки…»

Так, хорошо! Гладко!

Дальше я умыл Иконникова, побрил, причесал, галстук ему перед зеркалом повязал, напоил черным кофе и вывел на улицу.

«Дождик все еще продолжал накрапывать. Затем полил сильнее.

Иконников, сокращая путь, свернул под арку новой девятиэтажки. Шаги его гулко отдались под ее пустынными сводами…»

Затем я провел героя вдоль городского сквера. Сквер не был огорожен, деревья стояли вплотную к тротуару, и герой, спасаясь от дождя, какое-то расстояние прошел под их сенью. Под одним, особенно развесистым, Иконников даже постоял несколько минут, в надежде, что дождь поутихнет.

Дождь, однако, не редел, Иконников, подняв воротник плаща, пересек быстрым шагом мокрый проспект и нырнул в только что открывшийся магазин. Здесь он купил пачку сигарет «Космос», вышел в тесный тамбур и закурил, с удовольствием вдыхая табачный дым.

«…На застекленной двери магазина дождевые капли оставляли уже не извилистый след, а косой и стремительный…»

Ишь ведь, как могу, а!

Я собрался было уже повести героя дальше, но тут во мне что-то забуксовало…

Ну, побрился он — не порезался. Отлично!.. Зубная паста в тюбике оказалась не засохшей. Горячая вода в нужный момент течь не перестала — ладно, случается. Лифт работал как часики. Ох, что-то уже совсем благополучно! А как он у меня девятиэтажку миновал? «Шаги его гулко отозвались под ее пустынными сводами…»

Ну и что? Отозвались — и что дальше? Старушка на четвертом этаже, страдающая бессонницей, встрепенулась? Померещилось ей, будто покойный дед с ночного дежурства возвращается?.. Цветочный горшок от содрогания с балкона свалился?.. Или — как со мной однажды случилось — колено водосточной трубы оторвалось? Хорошо, я тогда не успел из-под арки вышагнуть. Оно в полутора метрах передо мной грохнулось. Весь дом переполошило. Люди на балконы повыскакивали, в чем были. Подумали, наверное, что два троллейбуса столкнулись…

А мимо сквера, мимо сквера как он шел! Да разве можно мимо нашего сквера вот так индифферентно пройти и ни о чем не вспомнить? Это ведь живая история! Грандиозная эпопея многолетней титанической борьбы!

У нас лет десять назад такая полоса прошла: начальники управления благоустройства часто менялись. Сначала, помнится, Мурин командовал, потом — Шурин, за ним — Гурин, а после — Вырин. Фамилии, как на подбор, созвучные, а индивидуальности резко противоположные, полярные.

Мурин не огороженный тогда сквер обнес чугунной решеткой. Хотел создать подобие Летнего сада. Он сам в Ленинграде вырос, его ностальгия по чугунным решеткам съедала.

Наследник его, Шурин, решетку снес, как излишество. Чугун увезли на городскую свалку, а сквер огородили забором из фигурного железобетона. По индивидуальному проекту делали забор в городе Красноярске. Хотели, чтобы на века: опорные столбы на два метра в землю закапывали.

Товарищ Гурин раньше зоопарком руководил и был убежденным сторонником вольер. Забор поэтому сломали. Могучие фигурные секции долбили отбойными молотками, столбы опорные экскаватором выдергивали. А сквер обнесли легкой металлической сеткой. Но, во-первых, забыли сделать входы и выходы, а во-вторых, металл оказался не водостойким, сетка начала ржаветь — и сменивший Гурина товарищ Вырин сдал ее в металлолом.

Вечерняя газета все эти перемены, отмечала обязательным репортажем.

Назывались репортажи одинаково: «Чтобы город стал краше!» У меня до сих пор вырезки хранятся.

Должен был Иконников про это вспомнить. Непременно. Он ведь в те годы еще не старшим научным сотрудником был, а прорабом служил в управлении благоустройства. Лично железобетон долбил.

И вообще, подумал я, что-то он, герой мой, вроде как не торопится. То под деревцем постоит, то в тамбуре магазина сигаретку выкурит. Ах да! Вот же в чем дело: он специально время тянет! Ему сегодня опоздать надо. Из принципа.

Ровно на одну минуту — ни больше, ни меньше. Чтобы эта мегера сухопарая, Стелла Борисовна, опять на часики миниатюрные посмотрела. Пусть полюбуется! А если она еще свою змеиную фразу произнесет: «Вы, Иконников, заблуждаетесь, полагая, что точность — вежливость только королей», — тут уж он заявление на стол и выложит. Он давно его в кармане носит. Сколько можно терпеть? Как будто талант минутами измеряется. Подумаешь, назначили завлабом… толкушку остроганную. Хронометром бы ей работать, а не завлабом, маятником. Сидит за столом и сосредоточенно раскачивается, как тренер сборной по футболу Лобановский. Да хоть закачайся ты! Все равно: курица — не птица, баба — не кандидат.

Тут я отложил ручку. Поймал себя вдруг на зреющей неприязни к герою.

Хотя такой конфликт — то ли ненависть, то ли неосознанная любовь между главными персонажами — в моем изначальном проекте был заложен. Но одно дело проект, а другое — живой герой: умытый, побритый, кофе напившийся, начавший с утра самостоятельную жизнь. «Ай-ай-ай, друг Иконников! — покачал головой я. — Что-то, когда ты чугун на свалку увозил, заявлением не размахивал. И когда полумиллионный забор из железобетона на щебенку перерабатывал в сверхурочные часы, тоже в позу не становился… Тебе тогда, друг любезный, квартира нужна была, ты жилплощадь зарабатывал. А теперь квартира у тебя есть. И кандидатскую ты защитил — пусть и в сорок с хвостиком. И в соседний НИИ тебя давно переманивают…»

Почувствовал я, словом: не вытанцовывается у меня пока с героем.

Потрескивает моя объективность — вот-вот на пристрастность сорвусь.

Ладно, думаю, не буду его до решительных действий доводить. Пусть покурит. А я тем временем начну с другого конца — с героини. Как в классических романах.

И начал с другого конца.

«Стелла Борисовна проснулась рано и сразу вспомнила, что утро ей сегодня предстоит напряженное. До работы надо успеть заскочить в магазин, купить свежего молочка для внучки и еще отвезти молочко аж на Синеозерский жилмассив, с двумя пересадками. Дочь заболела, значит — крутись, бабуля!»