Петр Проскурин - Исход

Петр Проскурин

Исход

Роман

С самой середины лета Зольдинг жил в лихорадочном ритме: Ржанск был важным, напряженным железнодорожным узлом; через него проходили десятки, сотни эшелонов и составов, а партизаны, подполье, несмотря на разгром Трофимова, все усиливали свою деятельность на железных дорогах, на узлах связи; каждый день в городе и его окрестностях что-то случалось, систематически срывались графики движения поездов. На вокзалах Ржанска скапливалось огромное количество войск, грузов, различных вооружений; пусть Ржанск находился сравнительно далеко от фронта, прорыв вражеской авиации не исключался, и поэтому Зольдинга беспокоило непрерывное скопление войск в городе. Началось новое большое наступление на юге, и Зольдинг стал спокойнее и выдержаннее; однажды он с удивлением заметил, что начинает вживаться в этот чужой, враждебный город, начинает привыкать к нему и чувствовать его своим.

Поражение под Москвой в первую зиму хотелось забыть; и теперь громадный, развивающийся успех на юге, когда стала ясна цель — Сталинград, казалось, все поставил на свое место. Вероятно, с этого и надо было начинать: расколоть Россию надвое, парализовать Урал; только теперь после начала осуществления этого гигантского замысла становилось ясно, как много времени потеряно, ведь Москва сама по себе ничего не решает и ничего не дает, кроме внешнего триумфа; Зольдинг теперь почти верил, что Восточная кампания окончится успешно, он видел верное направление удара и, чтобы хоть чем-то приблизить этот реванш, не жалел ни себя, ни других. В городе у него был относительный порядок, огромными усилиями он добился этого; в России впервые пришлось столкнуться с организованным партизанским движением, и он тщательно следил за ходом партизанской борьбы не только вокруг Ржанска, но и по возможности везде на Востоке. Он пытался систематизировать накапливающийся разрозненный материал, постепенно, не вдруг стала видна такая закономерность: если партизаны усиливают свою деятельность, жди важных событий на фронтах. О некоторых своих наблюдениях и выводах он несколько раз докладывал в верха, в том числе и Хойзингеру; в частности, он выдвинул и обосновал свою методику борьбы с партизанами, а также докладывал о необходимости тех мероприятий, которые, по его мнению, могли быть по-настоящему эффективны. «Нужно расчленить русских, главное — уничтожить миф о так называемом коммунистическом ядре. Морально-политическое единство советского народа, их национальностей — чушь, химера! Немного логики и хладнокровия, чуть больше здравого смысла — и упорство русских уступит немецкой железной дисциплине, — писал он в одной из своих докладных Хойзингеру в Генеральный штаб сухопутных войск. — Необходимо выработать такие меры, чтобы заставить бороться с партизанами самих русских. В этом муравейнике племен легко вызвать рознь. Есть смысл в русские поселения назначать полицейские гарнизоны из украинцев или татар». В этой же докладной он достаточно тактично, чтобы не быть навязчивым, и достаточно аргументированно излагал свой собственный опыт разгрома ржанских партизан. Он позволил себе рекомендовать предложение обер-лейтенанта Зильберта Фаульбаха, поскольку оно уже дало неплохие результаты. И хотя он точно знал, что такой ложный отряд имеет массу прецедентов в прошлом, правда в разных вариациях, он все-таки подчеркнул инициативу именно Зильберта Фаульбаха, это был подчиненный ему офицер, и здесь говорило честолюбие; и потом все лавры доставались фронтовикам, и хотелось хоть как-то подать голос, обратить внимание на ту черную, неблагодарную работу, которую вели они. Анализируя и находя свои объяснения достаточно вескими, Зольдинг довольно потирал руки, попробуй, сумей, не навязывая своей точки зрения, остаться в тени.

Зольдинг сейчас был настроен мирно, не глядя на Ланса, видел его недовольное лицо; Ланс ходил по кабинету; прямой, на длинных ногах и с обиженным сосредоточенным лицом, Зольдинг понимал его состояние, больше того, — если бы можно было, он с удовольствием оставил бы Ланса на своем месте и сам отправился в лес.

— Итак, Ланс, — сказал Зольдинг дружески; ерунда, дождь как дождь, похож на все осенние дожди в мире. — Сегодня вечером вы встретитесь с доктором Риттерсом, он вам объяснит дальнейшее. До свидания, Ланс. Перед рейдом зайдите проститься. Надеюсь, вы не сердитесь на меня, потом у вас будет что рассказать, Ланс.

Больше он ничего не стал говорить, хотя мог бы сказать, что это не его прихоть и не стоит глядеть друг на друга волком.

Норберт фон Ланс пробормотал что-то вроде того, что «не собирается писать мемуары», и, простившись, вышел; Зольдинг придвинул к себе блокнот. Телефоны молчали, удивительно тихий выдался сегодня день, вот уже часа два никто его не беспокоил, даже непривычно. Зольдинг подошел к молчащим телефонам и набрал нужный номер.

Глушов просматривал контрольный оттиск очередного номера «Ржанского партизана», форматом в развернутую ученическую тетрадь. Он уже вычитал номер и теперь бегло просматривал вторично, а думал совсем о другом, предстоит беседа с новенькими, за два дня их набралось семнадцать человек. Хорошо, нашелся тогда выход с газетой, а то летом прошлого года немцы на старой базе все к черту уничтожили и станок разломали. Молодец Фольгисон, догадался среди паники спустить наборные кассы и шрифты в колодец, иначе остались бы вообще без газеты на какое-то время. А так ничего получается, его ведь идея, с некоторым удовольствием подумал он, и вспомнил, как вначале не получалось прокатывать на самодельных резиновых валиках, а затем приноровились, ничего!

Кажется, с тех пор прошло года два, а на самом деле прошло три месяца, отряд снова вырос за эти два-три месяца, установил связи с другими отрядами, действующими южнее Ржанска, и даже выделил из своего состава несколько небольших групп для организации новых партизанских отрядов в малолесных районах области. И все-таки тревога не утихает. Как могли тогда немцы обрушиться с такой неожиданностью? Этого никак не удавалось выяснить, несмотря на все старания разведки и ржанского подполья, и это настораживало. Батурин, кажется, нащупал что-то, но пока держит от всех в секрете.

С Трофимовым Батурин сошелся близко, особенно за последнее время. Здорово всем досталось тогда от Коржа, как-то даже ближе стали все трое. Вот так. По сути дела, и отряда, как цельной воинской единицы, теперь уже нет, а есть десятки отдельных вполне самостоятельных групп, выполняющих самостоятельные задания, возвращающихся на базу отряда, только чтобы передохнуть, получить задание и взять боеприпасы.

Трофимов учел суровый урок, с ним ведь вначале не соглашались ни Почиван, ни он, Глушов, ни Кузин. Только Батурин его поддержал, и теперь отряд собирается в полном составе на базе лишь в крайне редких случаях, для какой-нибудь крупной операции, требующей больших сил.

Хмурясь, Глушов поглядел на часы. Вера задерживается. Вот такие дела, дочь живет сама по себе, ходит на задания, разговора у них никак не получается. Он опять поглядел на часы. Вера вот-вот должна была подойти, пора ей вернуться, нужно бы серьезно поговорить; она должна сегодня вернуться с задания и может завтра опять исчезнуть, месяц назад она перешла под начало Кузина, без ведома его, отца, и неожиданно для всех, даже для Рогова, и теперь Глушов почти не видел дочь и мучился от мысли, что она его сторонится и становится чужой. Он горько усмехнулся, очевидно, так должно быть, но он слишком много отдал дочери в свое время, когда восемь лет назад умерла жена, и поэтому, все понимая, он никак не мог привыкнуть. Да и сам Рогов на днях смущенно остановил его и, помявшись, поговорив о том о сем, попросил его как-то подействовать на Веру, потому что после того случая в фельдшерской землянке, он так и сказал «того», не решаясь ничего больше добавить, Вера совсем переменилась и стала не в себе, и он ничего не может сделать. У Глушова впервые шевельнулось доброе чувство к Рогову, он поглядел на него участливо; до сих пор он категорически не одобрял выбора Веры и все время давал ей понять это.

Глушов думал о разговоре с Роговым, когда пришла Вера. Она была в брюках, сапогах и куртке-реглан — подарок Рогова; она подошла и привычно потянулась губами к щеке отца.

— Здравствуй, папа.

— Здравствуй, Верушка, — ответил он, неожиданно для себя называя ее далеким, детским именем, и у нее на мгновение округлились глаза, последнее время воспаленные и отчужденные.

— Здравствуй, папа, — повторила она, уже отходя от него, и у него не хватило смелости остановить ее и прижать головой к груди, как когда-то в минуты ее безутешных детских огорчений и обид.

— Вот что, дочка, давно я с тобою поговорить хочу…

— О чем?