Александр Русов - В парализованном свете. 1979—1984 (Романы. Повесть)

В парализованном свете. 1979—1984

ПОДОБИЯ

Романы

Тем, чем мы были

       и что мы сегодня,

Завтра не будем уже.

ПЕРЕВОДЫ

(Икарийские игры)

ПРОЛОГ

Удивительное время ночь. Непостижимое состояние души. Весь космос — ночь, вся вселенная, и маленькая планета Земля особенно остро ощущает себя ее родственной частью, когда в гигантской бездонной реторте начинается размывание густого дегтя, обращение тотальной тьмы в робкое трепетанье грядущего утра. Летнее же небо, обрызганное каплями расплавленного фосфора, вмещает всю ту в единый миг распыленную изначальным взрывом материю, из крупицы которой возникли эти звезды, леса, океаны и, конечно, сама эта ночь с ее чарующими ароматами.

Все меняется постоянно и неотвратимо. День угасает, ночь превращается в утро. Род приходит и род уходит, и даже Земля не пребудет вовеки.

Осуществляя таинственные метаморфозы, ночь рождает причудливые видения, великие откровения и обманы. Уже не существующие звезды все еще тревожат нас своим призрачным светом. Кому-то снятся дурные сны. Кому-то не спится в его душной спальне. В чьем-то окне зажигаются свечи.

И вот является на зов слуга — как бы для того только, чтобы найти в тронном зале обезглавленное тело короля. Онемев от страха, слуга бежит в ужасе. На место происшествия спешит первый министр и обнаруживает на полу окровавленную корону. Прибегают другие люди замка. Все видят одно и то же, все дают одинаковые, согласующиеся друг с другом показания в суде: король мертв, его злодейски убили. А потом вдруг выясняется, что король жив. И даже не ранен.

Пройдет несколько столетий, и, сверяя письменные свидетельства очевидцев, психологи, социологи, историки будут ломать голову, как такое могло случиться. Они станут искать причины в массовом гипнозе, в коллективной аберрации, в недостатке информации. Ведь непонятное всегда тревожит, и нет другого средства унять тревогу, как убедить себя в том, что ты овладел истиной.

Увы, так будет всегда, пока ночь всесильна. Ее нельзя изгнать ни государственными установлениями, ни тысячью горящих свечей, ни ослепительным светом прожекторов, когда оплавленные сверкающими блестками акробаты затевают излюбленные свои ночные икарийские игры — лежа на обшитых красным бархатом лежаках-снарядах, с ног на ноги перебрасывают партнеров, выполняющих в воздухе головокружительные трюки.

Что там гудит наверху? Что мигает, посылая в пустое пространство тоскливые сигналы бедствия? Что за странный светящийся след? Самолет потерялся во мраке. Хвост гибнущей кометы предвещает несчастье. Звезда погасла. Инопланетный корабль устремился к Земле. Но что тогда наши страсти, сомнения, страхи в сравнении со всепоглощающей ночью? И что эта ночь без них?

Частица ночи живет в каждом, откликаясь на зов великой стихии. Только утро способно рассеять ночной дурман. Лишь день, дарующий надежду страждущему, заставляет забыть о вселенском мраке.

ГЛАВА I

В понедельник, второго июля, распаленное буйством лета Лунино облетела ужасная, всех поразившая весть: сотрудник одной из проблемных лабораторий Института химии Аскольд Таганков погиб во время проведения эксперимента при весьма загадочных обстоятельствах. Во время или сразу после. Возможно, спустя какое-то время.

В первую очередь, разумеется, проверили наличие собственноручной подписи А. Таганкова в журнале регистрации лиц, ознакомленных с соответствующими инструкциями, и своевременность прохождения всеми сотрудниками лаборатории инструктажа по технике безопасности. Никаких нарушений, естественно, не было. Индивидуальные средства защиты оказались на месте в пригодном для незамедлительного употребления виде. Однако пострадавший почему-то ими не воспользовался, и оставалось совершенно неясным, что же на самом деле произошло.

Отдел техники безопасности, поддержанный руководством института, настоял на том, чтобы химические вещества, с которыми велась работа в лаборатории профессора Степанова, незамедлительно подверглись тщательному обследованию с точки зрения их воздействия на человеческий организм. Речь, собственно, шла о веществах двух типов — фосфорсодержащих кротонах и серосодержащих кетенах. Кротоны изучались в рамках многолетней традиционной тематики лаборатории, а к работам с кетенами приступили всего несколько лет назад.

Упомянутый отдел, взявший на себя заботу не только о здоровье специалистов, но и об охране окружающей среды, занимал утопавший в зелени небольшой флигелек. Строгие ряды аккуратно подвязанных к колышкам гладиолусов, анютины глазки, бегонии, томимые извечным сладострастием лилии с мокнущими пестиками и много других цветов, чьи названия сразу и не выговоришь, были выращены трудами любителей-энтузиастов, сотрудников отдела. В результате у самого флигелька и вокруг образовался особенный микроклимат, в некотором роде образец той атмосферы, которую надлежало создать в каждом рабочем подразделении института. Даже деловые бумаги, побывавшие в отделе техники безопасности, попахивали цветами.

Третьего июля, то есть на следующий день после случившегося, около десяти часов утра в комнату, где именно и произошла трагедия, явился некто Праведников Никодим Агрикалчевич — весьма энергичный, крепкого сложения товарищ средних лет, чтобы на месте происшествия опросить старшего научного сотрудника Валерия Николаевича Ласточку, временно исполняющего обязанности заведующего лабораторией, и младшего научного сотрудника Гурия Михайловича Каледина. Оба они последними видели Таганкова на рабочем месте.

Невысокий сухощавый голубоглазый блондин с дурашливыми манерами подростка, большой жизнелюб и страстотерпец, мечтатель и человек себе на уме, Ласточка, даже в качестве временного начальника, выглядел несколько нелепо рядом с рослым жилистым Калединым, мельком взглянув на которого только и подумаешь: какой же он все-таки недобрый! Если на голове старшего научного сотрудника неизменно торчал растрепанный пушистый хохолок, поминутно приминаемый и приглаживаемый, то густая, темная прядь над высоким шишкастым лбом и изборожденное глубокими морщинами лицо Каледина казались отлитыми из тяжелой бронзы. Подвижные желваки на резко очерченных скулах точно маленькие жернова ходили туда-сюда, будто пытаясь перемолоть крупные и мелкие неприятности, по злой иронии судьбы всюду подстерегавшие Гурия Михайловича. Он сильно сутулился и выглядел гораздо старше своих тридцати семи лет. Случалось, что оба сотрудника вместе отправлялись в командировку, и тогда молоденькая кассирша лунинского транспортного агентства выписывала «папаше» Каледину билет на нижнюю полку, а «молодому человеку» Ласточке неизменно доставалась верхняя. На самом же деле Гурий не являлся папашей ни в коей мере и ни в каком смысле, чего уж никак нельзя сказать о Валерии Николаевиче Ласточке.

Остальные обитатели комнаты не были свидетелями драматического события. Лаборантки в тот злополучный понедельник работали на овощной базе, а руководитель лаборатории, профессор Сергей Сергеевич Степанов, вместе со своей аспиранткой Инной Коллеговой еще накануне, в воскресенье, отправился на научную конференцию в Приэльбрусье.

— Так что вы можете сказать? — обратился к научным сотрудникам товарищ Праведников, раскрыв совсем новую, хрустнувшую на сгибе записную книжку.

— Об Аскольде? Исключительно добросовестный, способный парень. Пришел к нам после окончания института…

Ласточка только на минуту задумался и уже продолжал тем невозмутимым, будничным тоном, каким сообщают о человеке, сию минуту и то лишь ненадолго покинувшем помещение:

— У нас он вполне успешно работал с кротонами…

— Ты объясни — почему, — прервал его Гурий.

— Почему? — как бы не понял замечания Валерий Николаевич.

— Потому что с кетенами ему не дали, — сквозь зубы процедил Гурий.

Посетитель явно раздражал его.

— Да что вас, собственно, интересует, Никодим Агрикалчевич?

Хохолок трепетал на затылке. Сквознячок был изрядный. Гудела вытяжная вентиляция. Позванивали на искусственном ветру подвешенные к проволочкам пластины из алюминиевой фольги.